Как ненавидимы людьми,
спасенные собой.
Пускай витает над водой
свободный, мрачный дух,
ко всем, расставшимся с бедой,
безжалостен и глух.
Царский подарок
Вдоль дороги деревни,
между ними погосты.
Над горбами харчевни
осырелые звезды.
Поднебесные звезды,
словно мертвые мыши,
свили теплые гнезда
под рогожею крыши.
Оттоскуют полати,
затоскует телега.
Приготовься к расплате
за беспечность ночлега.
Станут листья бледнее,
обернувшись в овраги.
Краски жизни мутнее
взбаламученной браги.
Пересохшие реки,
как раскрытые ставни,
на ладонях калеки
распростертые камни.
Боль белее березы
и беленого храма.
Поистратила слезы
моя бедная мама.
В дар жестокой царевне
кораблей караваны –
уплывают деревни
в неизвестные страны.
Вещий сон как монета
проступает из пыли,
как звезда и планета,
что когда-то забыли.
Без удачи счастливый,
без вины виноватый…
И цветет здесь крапива,
и чабрец розоватый.
Мотыльки на дощатом полу
Мотыльки на дощатом полу,
потемневшем и темном в углу,
словно огни на прощальном балу
или кто-то просыпал золу.
Окна закрыты и дверь на замке.
Бесы играют со мною в тоске.
Сколько во тьме ни гадай по руке,
счастье всегда вдалеке.
Падшие стаи расправленных птиц
в бледном Китае растерянных лиц.
Полуживой лабиринт верениц
всех не прочтенных страниц.
Ты босиком между ними идешь,
не испугай их и не потревожь.
В тело вселяется нервная дрожь.
Ты сам на себя не похож.
С медной монеткой, зажатой в горсти,
меткой удачи в тревожном пути.
Пусть не сумеешь душу спасти,
помни, что все впереди.
Любимый шут
Царь кровожадный дружит с ежом,
садит на стол его, делает рожи,
дышит как ежик, и еж дышит тоже,
каждый друг в друга душой погружен.
Я – это ежик, а царь – это он.
Оба от страсти лезут из кожи.
Было бы проще не лезть на рожон,
жить, как и прежде, в мирах параллельных.
Богу молиться, иметь десять жен,
песенок десять пропеть колыбельных
перед отходом к глубокому сну.
Или заместо запоев недельных.
взять и разграбить родную страну.
Но самодержец увлекся ежом,