Разность заразы

Стоп! Это у нас нет… А у них – высокоразвитой цивилизации – наверняка есть… Должны быть! Придётся понадеяться… Сначала, по крайней мере… А там дальше и у самих способ найдётся – Америка тоже высокоразвитая цивилизация! Что мы с какими-то пришельцами объясниться не сможем? Сможем, конечно… Потому как после презентации межпланетных гостей в ООН (будь она неладна, эта презентация – надо же было этим залётным на всю Землю раззвонить о своём визите – э-эх!) должна состояться в обязательном порядке встреча инопланетян с научно-техническим светом Соединённых Штатов. Закрытая для посторонних встреча! И результатом её должен стать такой мощный скачок-отрыв США от конкурентов в технологической и военной сферах, что Америка навсегда станет недостижимой для них, обязанных упасть на колени перед образом Бога в его американском воплощении на Земле.

Глава III

Единство наций

Генеральная ассамблея ООН собралась в полном составе представителей двух сотен государств – больные выздоровели, отпускники устали отдыхать, миротворцы везде сотворили мир, враждующие стороны перемирились – полный зал, первый раз за всё время существования организации, даже в проходах кое-где пришлось стулья ставить, такими большими в действительности оказались некоторые делегации. Повод того стоил – инопланетяне! Все прежние планетарные обиды и разногласия, интриги, союзы и альянсы стали вдруг казаться мелкими и недостойными мыслящих существ. И хотя экстренное заседание Генассамблеи было назначено на определённое время, все собрались много загодя. Собрались, расселись и стали ждать… Чего? Информации, для начала.

К высокому собранию вышел заместитель Генерального секретаря ООН и, дождавшись пока естественное оживление утихнет, объявил, что сегодня он – главный. Сам генсек отбыл в пустыню Невада для участия в церемонии встречи инопланетной делегации.

Сразу после этих слов по залу прошла волна возмущения, сквозь гул которой легко угадывалось недовольство большинства представителей, что их не то что не взяли в пустыню, а даже и не проинформировали. Общая тональность была такой: «Мы что, не люди, что ли?! Мы тоже хотим!»

На это руководитель американской делегации, получивший слово для ответа, заметил, что Невада хоть и пустыня, но она не резиновая – на все нации не растягивается…

Оправдание сочли отговоркой, однако же приняли большинством голосов, когда председательствующий замгенсек добавил, что в зале настроена прямая трансляция с места событий, и все всё увидят.

Как только зал снова утих после голосования, из динамиков зазвучала, нагнетая позитивную торжественность, «Ода к радости» Бетховена, и засветились все – большие и малые – экраны.

Шла панорама. Зрители на трибунах, смонтированных буквой «С»… Понятно стало, что логически замыкать трибуны буквой «О» вокруг предполагаемого места посадки не стали из осторожности, дабы не провоцировать инопланетян на агрессию – вдруг подумают, что их окружили для уничтожения.

Фон – пустыня. Режиссёр вывел крупный план места посадки. Камера поднимает объектив в небо, прямо на солнце, мгновенно ослепившее даже с экранов. Но тут же оно превращается в безболезненно светящийся на чёрном фоне диск. Затем камера торжественно и художественно (оператор – умница, сумел придать нужного пафоса моменту, в составе российской делегации даже помрачнели от зависти к чужому профессионализму) начала движение вниз и остановилась, только когда экраны снова заполнились сфокусированным пятаком стерильного белого песка. Снизу экранов от него начиналась ковровая дорожка, по каким любят ходить голливудские звёзды, официальные лица и олимпийские чемпионы. Цвет дорожки стал предметом целой дискуссии у организаторов предстоящей церемонии. В итоге был выбран нейтральный серый цвет.

Но пока дорожка смотрелась на экранах так, как будто она там, у пятака, не начиналась, а заканчивалась – ничего не происходило. Показывать было нечего, и оператор повторил свой приём несколько раз, словно бы репетировал. Надоел. Стали раздаваться хорошо слышимые смешки из рядов наиболее озлобленных скептиков, будто бы опять вспомнилось и возымело значение забытое на некоторое время соперничество наций.

В конце концов, от представителя Северной Кореи поступило предложение, что «раз уж все собрались, обсудить вопрос поставок продовольствия в обмен на отказ от национальной ядерной программы», а то ведь… Смотрите, мол! Особенно японцы…

Председательствующий в зародыше пресёк скандал, не дав тому даже начаться. Подскочивший было от возмущения представитель Японии, впрочем, на место не сел, а сразу пошёл к американцам поделиться беспокойством и попросить дополнительных гарантий в виде противоракет.

Инцидент внёс некоторое оживление в засыпающий зал, и все снова стали смотреть на экраны, отложив междусобойные разговоры и «морские бои» или что там из национальных заседательных игр есть у каждой делегации.

На экранах тем временем транслировались уже растерянные лица встречающих – встречать-то некого было. Они, лица, пытались казаться оптимистичными и даже радостными, вроде как, в предвкушении и от причастности, но актёрствовали неважно. Оператор – настоящий профессионал службы новостей! – особенно укрупнил лицо президента США, политической партии которого сам не симпатизировал, наверное. Была одна попытка дать крупный план и генсека ООН, сидящего рядом, но азиатские узкие глаза того умело прятали недоумение (а может и радость от несостоявшегося беспокойства! – кто знает?) между век.

Просидела так Генассамблея несколько часов. Делегаты начали отлучаться из зала – сначала вежливо извиняясь, потом запросто – на ланч, перекур, в туалет…

Начались хождения и по залу. Заседание превращалось в бесцельную тусовку. Как вдруг…

– Смотрите! – безмикрофонный, но громкий в своей естественности, а потому особенно примечательный, возглас заставил всех повернуться на крик.

Человек указывал вверх и, несмотря на свой протокольный строгий гражданский костюм, поднятой рукой напоминал одновременно сенатора Древнего Рима в призыве к здравомыслию, краснокожего американского индейца в призыве к согласию и германского нациста в приветствии. Были, конечно, и другие ассоциации с менее известными в мировом масштабе персонажами – у кого как…

На потолке в центре зала прямо на глазах вырастало пятно, как будто крыша под ливнем протекла, и сейчас в зал сверху должна хлынуть вода.

Однако вода не то что не лилась, но даже и не капала. И вообще, присмотревшись, все начинали понимать, что дело не в воде: «Что за чёрт?! Где приходится работать!»

Почему так быстро разрастается? Вдруг это какая-то очередная неизличимая зараза? А если это террористический акт?!

Причём многие стали сразу же отдавать себе отчёт в том, что последняя мысль оказалась на самом деле последней – все смотрели на пятно так заворожено, словно не смотреть на него было выше их сил. Тягу эту и интересом-то назвать было сложно – все просто смотрели, повинуясь общему… то ли порыву, то ли призыву, и всё. Мыслей в головах просто не было. Вернее, они словно бы исчезли разом. Как будто через взгляд ушли в пространство зала, всосались и растворились в пятне плесени на потолке.

А плесени ли?..

Откуда? Техническое и санитарное состояние здания безупречно.

Удивительно, но следом внимание всех опять было привлечено трансляцией из пустыни. Там началось сворачивание несостоявшегося мероприятия. Разочарование извещённых об этом зрителей быстро перешло в негодование – деньги-то уплачены! За что? Где обещанное зрелище? Где «зелёные человечки»?!

Гул толпы, начавшей спускаться с трибун, основной нотой имел ноту недовольства, которая стала заглушать все остальные звуки, сложенные в композиционно-торжественную последовательность, исполняемую поднятым по тревоге во всеоружии и привезённым в пустыню главным симфоническим оркестром США. Наконец и тот, будто бы не выдержав унижения бессмысленностью своего здешнего выступления, тоже умолк – трубно сдулся.

Камера последний раз показала президента и, невыключенная ещё, зашатала его по экрану, заподкидывала и, в конце концов, потушила. The end.

И сразу же на экранах в зале генассамблеи стала демонстрироваться картинка о происходящем в зале же, словно издевательски предлагала посмотреть на самих себя со стороны. Но пятно на потолке вытеснило все другие микросюжеты, став одним большим статичным действием постановки. Его показывали так крупно, что теперь, наконец, его можно было рассмотреть, не напрягаясь, без использования театральной оптики, имевшейся у некоторых заседателей-эстетов, не желавших зависеть от капризов внутренней трансляции.

– Плесень! – разноязыко зашелестело-загудело-зарычало в зависимости от фонетических особенностей языков в разных углах зала.

– Oh God! Только этого не хватало… Да ещё в прямом эфире… Что за день сегодня!

Это было проговорено себе под нос председательствующим на заседании. В сердцах сказано на привычном и понятном всем английском языке в микрофон, который он, конечно же, забыл отключить, будучи в растерянном расстройстве, как поняли многие.

То ли расчувствовавшись от недипломатического откровения замгенсека, то ли расценив эту реплику как театральность, некоторые заседатели даже похлопали в ладоши. Но скорей всего, аплодисменты – вежливые, негромкие, с ленцой аристократизма – были обозначены как проявление энтузиазма от того, что стало происходить хоть что-то после многочасового беспредметного ожидания. Как следствие этого откровения души на лицах появились даже одобрительные и ободрительные улыбки.

Но тут мирно гудящую тишину взорвал многократно усиленный динамиками пренебрежительный возглас:

– Да ладно вам!

Все вздрогнули и задёргались, не понимая сразу, кто так осмелился заговорить в столь рафинированном мировом собрании. Несколько человек, впрочем, сумели быстро зрительно выхватить источник высокомерия и уже стояли, указывая руками и пальцами в направлении того, кто продолжал так же злобно, как и начал:

– Тоже мне пострадавший! Было бы из-за чего истерить… Подумаешь – плесень на потолке… Вот у нас расстройство так расстройство! Инопланетяне эти чёртовы! Где их носит? Заблудились, что ли?

И добавил совсем уж непротокольно:

– Fuck them…

Никто не мог поверить своим ушам – высший дипломатический форум на планете! Эталон этикета и сдержанности, консерватизма и толерантности… А тут!

Однако наиболее ближние к хаму быстро меняли природу своего недоумения с безусловного негодования на весёлое удивление, видя выражение лица возмутителя спокойствия, которое было тоже недоумённым, словно само себе удивлялось.

Проговорив эдакую неучтивость, хам с таким растерянным видом оглядывал уставившихся на него дипломатов со всего света, что у тех не осталось никакого сомнения – он не хотел. Само вырвалось!

Перенервничал человек… Было от чего – председателю хамил руководитель американской делегации. Сейчас всё руководство США, весь американский официоз чувствовал себя, как ещё живой карась, увидевший сковородку.

Но секундное понимание и сочувствие сменились гораздо более вытянутым в будущее злорадством даже у давних и постоянных союзников США. Кое-кто и руки откровенно потирал в предвкушении скандально-протокольного унижения мирового гегемона и доминанта.

А северокорейская делегация откровенно смеялась в голос, не в силах произнести ни слова, восторженно ощущая себя наконец-то по-настоящему счастливой в своей единственно верной идее «чучхе».

Предварённый нахальным смешком в динамиках и переведённый как «Ха!» в наушниках раздался призыв руководителя российской делегации к допуску в зал журналистов:

– Почему тут только камеры? Толпа репортёров томится в пресс-центре… Надо их пустить. Пускай посмотрят-послушают и расскажут всё как есть. Триумф свободы слова, а-а? Ха-ха-ха…

Ржать, а не смеяться, начали многие, если не все. Дипломатическое собрание превращалось в балаган – в базарное сборище. При этом каждый из присутствующих думал… Нет! Был уверен… что неприглядно будут выглядеть только его враги и соперники, а сам он – безусловно и в высшей степени достойно.

Однако председатель заседания отнёсся к российскому сарказму совершенно буквально: