Двинулись земли низы. Том 2. Индустриализация

Ключевое слово – «невозобновляемые». Мы пока не научились делать железную руду или коксующийся уголь из воздуха. Поэтому ни одно уважающее себя государство не допускает ситуаций, когда страна теряет невозобновляемые ресурсы, а деньги за них уплывают за границу.

Но вернемся в Россию начала века. Проблема была не только в том, что накануне революции иностранцы фактически отжали в свою пользу самый лакомый с точки зрения металлургии регион страны.

Проблема заключалась еще и в том, что делиться технологиями с туземцами никто не собирался. Все тогдашние высокотехнологичные производства вроде металлургии обслуживались почти исключительно собственными инженерами, привозимыми из-за границы. В итоге у русской инженерной школы были очень серьезные проблемы с кадрами.

Так, на принадлежащем бельгийцам Таганрогском металлургическом заводе, который производил 10% труб, выпускаемых в России, из 15 начальников цехов и их помощников только двое были русские, из 29 мастеров – трое русских.

Немецкий исследователь Сюзанна Шаттенберг, настроенная совсем не пророссийски, пишет в своей монографии «Инженеры Сталина»:

«Инженер Станков разъяснял молодому коллеге положение русского инженера: «…русская фабрика… не нуждается в инженерах. Иностранный мастер и бывший русский ученик – это подлинные самодержцы на фабрике; русскому инженеру на первых порах здесь еще нечего искать».

Ввиду слабого развития русского предпринимательства большинство заводов, рудников и электростанций, располагавших и большей частью инженерных должностей, находились в собственности иностранных фирм. … Так как инженерных должностей было очень мало и многие из них предоставлялись иностранным специалистам, русские инженеры нередко искали работу за границей. Хотя фирмы старались «русифицировать» свой персонал, ключевые посты все равно занимали в основном иностранцы, в то время как русским инженерам доставались только технические должности низкого уровня. Карл Шлёгель характеризует русских инженеров как «помощников» иностранцев, в собственных исследовательских проектах и разработках им отказывали.

Таким образом, русские инженеры, принявшие решение в пользу практической деятельности, часто оставались недовольны. Цари и их правительства в большинстве случаев возражали против реализации крупных инженерных проектов, поэтому со средних веков до 1809 г. в России ни одно сколько-нибудь значительное строительство не осуществлялось русскими: все застройщики приезжали из-за границы. Только в XIX в. русские инженеры сумели доказать свои умения и знания, когда по проекту С.В. Кербедза (1810-1899) был сооружен Николаевский мост через Неву (1842-1850), а Н.А. Белелюбский (1845-1922) впервые приказал заменить на Николаевской железной дороге деревянные мосты металлическими (1869-1881). Но важные для развития страны нововведения по-прежнему встречали препятствия: железобетон разрешили применять в качестве строительного материала только в 1898 г., а предложенный в 1903 г. Е.К. Кнорре и П.И. Балинским проект создания московской подземки отклонили как ненужный. Генрих Осипович Графтио (1896-1949) получал отказ несколько раз: его проекты гидроэлектростанций на Волхове, Вуоксе и Нарве, а также электрификации горного участка кавказской железной дороги были сочтены не представляющими необходимости. Инженер М.А. Шателен пишет о своей профессии в дореволюционные времена: «До Великой Октябрьской революции русские электротехники могли быть крупными изобретателями, делать крупные открытия, да и только. Осуществлять свои мысли, свои изобретения в старой России они не имели возможности».

«Работой в стол» называет Карл Шлёгель повседневную деятельность разрабатывавших различные планы и проекты русских инженеров, которые стояли «в очереди» и с нетерпением дожидались шанса воплотить, наконец, свои мечты в жизнь.

В общем, не приходится удивляться, что в статье «Год великого перелома» свой рассказ «о втором и основном достижении» товарищ Сталин завершил такими словами:

«Задача построения тяжелой промышленности упирается не только в проблему накопления. Она упирается еще в проблему кадров.

Если проблему накопления можно считать в основном разрешенной, то проблема кадров ищет еще своего разрешения. А проблема кадров является теперь, в обстановке технической реконструкции промышленности, решающей проблемой социалистического строительства. …

Несмотря на серьезнейшие достижения в области накопления, имеющие существенное значение для тяжелой промышленности, проблему построения тяжелой промышленности нельзя считать полностью разрешенной, пока не будет разрешена проблема кадров.

Отсюда задача партии – взяться вплотную за проблему кадров и овладеть этой крепостью во что бы то ни стало.

Так обстоит дело со вторым достижением партии за истекший год».

Но проблема подготовки кадров требует отдельного рассказа.

Те, кто решают все

Одной из глобальных проблем, стоявших перед нашей страной в начале ХХ века, было, извините за цинизм, качество человеческого материала. Неграмотное в большинстве своем, темное и диковатое население. И из этого тяжкого наследия царского режима надо было срочно создавать новых людей – других исходников просто не было.

Как я уже говорил, в условиях происходившей на планете революции технологий советской стране надо было или проводить индустриализацию, или со вздохом «У меня лапки» поднимать их кверху.

А для индустриализации нужны были кадры, прежде всего – инженерные. А их отчаянно, катастрофически не хватало. Для начала – с инженерными кадрами были большие проблемы еще в Российской империи. Как писалось в «Справочнике по высшему образованию. Руководство для поступающих во все высшие учебные заведения России», составленном до революции инженером Марголиным:

«По количеству населения Россия, как известно, занимает первое место среди цивилизованных стран мира, а по народному образованию – одно из последних. Точно так же и по развитию высшего образования. В России 1 высшее учебное заведение приходится на 3,4 милл. населения, а 1 университет на 17 милл. населения; в Германии же, нашей ближайшей соседке, 1 высшее учебное заведение приходится на 1 милл. населения, а университет на 2,8 милл. Таким образом, по высшему образованию Россия отстала от Германии в 3,4 раза, а по университетскому – в 6 раз. …

В последние годы среди русской учащейся молодежи особенно усилился интерес к прикладным наукам, но недостаток специальных учебных заведений в России и те трудности (конкурсные испытания и конкурс аттестатов), какими обставлено поступление туда, разбивают надежды многих, храм науки для них оказывается недоступным, и мечты о техническом образовании остаются только мечтами».

Чисто количественно инженеров в России выпускалось очень немного. По подсчетам историка Игоря Пыхалова, в 1913 году в Российской Империи было подготовлено:

«1821 гражданский инженер в государственных вузах

71 военный инженер

3 или немного больше девиц с инженерными дипломами с Петербургских женских политехнических курсов.

В сумме получается примерно 1900 инженеров».

Меньше двух тысяч инженеров в год! На всю Российскую империю! И крутись как можешь.

Ну, а в ходе революции и Гражданской войны ситуация с обеспеченностью инженерными кадрами, и без того не блестящая, ухудшилась в разы. В итоге едва-едва начала оживать экономика, задолго до всякой индустриализации – технические специалисты были самыми дефицитными на рынке труда.

За инженерами натурально охотились, их хантили, и заводы перекупали их чаще, чем сегодня спортивные клубы – футболистов. Помните в «12 стульях» инженера Брунса, за которым отец Федор бегал по всей стране? Это тот самый вожделенный для всех технический специалист с высшим образованием, которому разные заводы предлагали все больший и больший оклад.

Нельзя сказать, что большевики не понимали проблемы с инженерными кадрами. Понимали, и в меру сил пытались исправить, и наша Московская горная академия, основанная практически сразу после их прихода к власти, в 1918 году – тому свидетельство.

Но вот проблема: моих героев, «волчат революции» учили старорежимные кадры – больше было просто некому. Причем учили на совесть, готовили по полной программе, от и до. Одна беда – делали это очень небыстро, как сами привыкли, работая по лекалам неторопливого 19 века.

Того самого, когда студентам считалось нормальным учиться много-много лет. И я даже не о популярном типаже «вечного студента», которому к сороковнику, а он все диплом получить не может. Нет, я про обычных, среднестатистических студентов.

Наш великий металлург Иван Павлович Бардин, будущий герой Кузнецкстроя, которого я еще не раз вспомню, в мемуарах свое исключение из института в 1904 г. объясняет своеобразным ритуалом: «В институте установилось негласное правило: каждый студент за время обучения обязательно должен быть исключен из него на год или два по политическим мотивам. Закончить институт своевременно считалось дурным тоном. Это стало своего рода традицией. Дань этой традиции отдал и я».

Очень похоже, что эту традицию позаимствовали и студенты первых лет Советской власти. Возьмем хотя бы моих героев – как иначе объяснить тот факт, что при пятилетнем сроке обучения Тевосян учился в Московской горной академии семь лет, Емельянов – восемь, Блохин и Завенягин получили дипломы на девятом году обучения (а Фадеев вообще не получил).

И ведь нельзя сказать, что раннесоветская высшая школа копировала дореволюционную. Наоборот! Советские вузы с усердием, достойным лучшего применения, пытались сделать как угодно – лишь бы не по-буржуйски! Практически все 20-е годы – время экспериментов в отечественном высшем образовании, иногда самых радикальных. Для примера расскажу, как пытались учить моих героев, студентов МГА.

Одно время была так называемая «однопредметная» система – когда изучался только один предмет. Пять недель дни напролет учили только химию, потом сдавали по ней зачет и переходили к физике. Потом эта система была модифицирована в «малопредметную», когда одновременно изучалось несколько однородных предметов, составлявших «цикл». Был и «консультационный метод преподавания». Суть его состояла в том, что после краткого введения в предмет студентам предлагалось заниматься самостоятельно по учебникам, а сложные вопросы выяснять на консультациях. В общем, практиковались любые образовательные инновации – вплоть до группового или «бригадного» метода обучения, когда и учились «бригадой» и зачеты сдавали коллективно (на самом деле чаще всего – один за всех).

Что мы имели в результате?

В результате мы имели дикую, отчаянную, лютую и фактически летальную ситуацию с инженерными кадрами.

Накануне (накануне!) индустриализации даже на имеющихся предприятиях Украины, к примеру, дефицит инженеров составлял более 20 тысяч, а в Белоруссии их было только 14,5% от необходимого количества. Напоминаю – это по имеющимся заводам! А еще нужно новые промышленные гиганты строить, и туда откуда-то специалистов брать.

Итоговые цифры были не просто печальными – они звучали как приговор. Для удовлетворения потребности в инженерно-технических кадрах необходимо было подготовить в течение первой пятилетки 176 тысяч инженеров и 259 тысяч техников.

176 тысяч!!! При дореволюционной норме 2 тысячи в год, угу.

Чтобы вы немного прониклись магией этих цифр, сообщу, что к 1 октября 1929 года вся советская промышленность насчитывала 31 тысячу инженеров и 35 тысяч техников.

Согласитесь, с точки зрения логики и разума это какой-то бред, задача решения не имеет, единственный возможный ответ – «не-воз-мож-но».

Но отличие нашего спокойного времени от тогдашнего беспокойного в том и состоит, что тогдашние обитатели одной шестой на киношный вопрос «Тебя как, сразу прикончить или желаешь помучиться?» неизменно отвечали: «Лучше, конечно, помучиться».

Там, где мы без раздумий констатируем невозможность, они начинали поиск имеющихся возможностей.

И ответ на вопрос: «Как нам подготовить 176 тысяч инженеров?» был примерно следующим.

Во-первых, сокращаем время. Неторопливое и вдумчивое усвоение знаний студентами заканчивается. Максимально возможный срок обучения в технических вузах – 4 года. Одновременно резко увеличиваем количество втузов с трехгодичным сроком обучения. Ни одного лишнего дня на учебу. Как летчиков в войну: взлет, посадка – выпуск; взлет, посадка – выпуск!

Во-вторых, расширяем пространство. Как бы мы не сжимали время, выпускная способность института – штука конечная. Значит, нужно что? Значит, нужно резко увеличить количество технических вузов и каждый из них нагрузить по максимуму – только чтобы ноги не разъезжались.

Но здесь есть проблема. Можно, конечно, создать хоть 10 тысяч новых вузов, но где мы возьмем для них преподавателей? Или, хуже того – что делать с материальным обеспечением? Инженера не выучишь на одной черной доске с мелом, ему хотя бы наглядные пособия нужны, я уже молчу про лаборатории.