Искажение

– Час от часу не легче, – вздохнул Гаап.

– Сколько времени у нас есть? – поинтересовался Авадонна.

– Дня два.

– Понятно, – карлик поморщился. – Виссарион, пойди что-нибудь почитай.

Обуза удивлённо поднял брови, через секунду сообразил, что баалы хотят остаться наедине, кивнул и скрылся за дверью.

И почти сразу Авадонна бросил:

– Жаль, что проект «Нейтрино» не удался.

Осторожный Гаап подождал, убедился, что Виссарион отошёл от двери, и лишь после этого кивнул:

– Жаль.

– Мы сможем убить Древнего?

– Сейчас Безликий слаб…

– Но будет ли он слаб настолько, чтобы мы смогли его прикончить?

– Меньше паники, – поморщился Гаап. – Сгусток – это не настоящий Древний, а его отражение. В сгустке Безликий абсолютно беззащитен, и мы его сожжём.

– Уверен?

Гаап кивнул:

– Лучшего шанса не будет.

– Хорошо… – Авадонна заложил руки за спину и медленно прошёл по торговому залу. Он принял план – убить Древнего, и теперь продумывал дальнейшие шаги. – Допустим, нам удастся устранить Древнего…

– Без всякого «допустим», – перебил его Гаап. – Если у нас не получится, твои рассуждения не имеют смысла: Безликий нас немедленно растерзает.

– Хорошо, – с улыбкой согласился карлик. – Итак, мы устранили Древнего… и сразу же стали врагами всех Первородных.

– Это ещё почему? – растерялся Гаап.

– Потому что ты – сильный противник, Москва – лакомый кусочек, и как только станет известно, что мы прикончили Безликого, Молох обвинит нас в ереси отрицания Зла, сколотит против нас коалицию, убьёт и посадит в Москву свою марионетку.

– Он уже сажал в Москву своих марионеток, – припомнил Ястребиный. – Ничего не получилось.

– В этот раз будет умнее.

– Так что ты предлагаешь? – Гаап начал злиться. – Мы всё равно должны разгромить Смирение и уничтожить невест.

– Не мы, – ответил карлик и тонко улыбнулся. – Не мы.

– А кто?

– Нужно быстро подобрать подходящего органика, желательно не из Москвы, и помочь ему устроить бойню… – Авадонна почесал подбородок: – У меня есть на примете подходящая кандидатура: она в меру отморожена, ненавидит Первородных и без колебаний перебьет весь местный выводок невест.

– Она – это кандидатура? – уточнил Гаап.

– Нет, – качнул головой карлик. – Она – это Бри Хамелеон.

«Естественная бесчеловечность позволяет мне классифицировать земную фауну с абсолютным хладнокровием, не отвлекаясь на этические проблемы. Я рассматриваю её отстранённо, а значит – предельно объективно, с одинаковым равнодушием фиксируя и плохое, и хорошее. Я не испытываю боли, когда вижу зло. Я не испытываю радости, когда вижу добро. Я – безразличный наблюдатель и в этом моё преимущество.

Я сравниваю увиденное с жизнью на Аммердау, и не всегда сравнение в пользу моей планеты. Я восхищаюсь ярко выраженным индивидуализмом людей и прочих существ, составляющих разумную фауну Земли, и начинаю перенимать его. Я почти перестал использовать местоимение «мы» и думаю только о себе. Я вижу себя не таким, как раньше, и мне нравится тот, кого я вижу. Я понимаю, что новому «я» будет очень трудно вернуться к жизни на Аммердау, но меня это обстоятельство не заботит.

Потому, что я не верю, будто смогу когда-нибудь выбраться с Земли…»

Они были ведьмами.

Но разными: и по стилю, и по духу. И заботило их разное: одна искала помощи, другая знала свою силу. Одна мечтала о мести, вторая давно стала холодна, и чувства, способные желать расплаты, обратились льдом в бокале. Одна была резкой, в майке, широких джинсах и удобных для боя башмаках, другая знала толк в элегантности стиля, её макияж был безупречен, а платье, алое, как кровь, выгодно подчёркивало прекрасную фигуру. Первая ограничилась лишь татуировками на тонких, жилистых руках, у второй замысловатые рисунки вились по правому бедру, левому плечу и заходили на шею. Но они сидели за одним столиком и вели очень важную беседу.

Первую звали Порчей.

– Скоро наступит Великое Полнолуние, – сказала она, покусывая губы.

– Я знаю расписание, – кивнула Ксана.

– В мир войдёт огромная сила…

– Совершенно верно.

– И мне нужно… – Ленка Порча перегнулась через столик и что-то прошептала собеседнице на ухо.

Та помолчала, затем улыбнулась и спросила:

– Почему ты думаешь, что я смогу это сделать?

– Все знают, что ты быстро учишься, Ксана. Ты сильна и талантлива.

– В Великое Полнолуние ты и сама справишься.

– Не хочу рисковать, – пожала плечами Порча. – Вдруг не получится?

– Понимаю… – Ксана провела пальцем по своему бокалу, но пить не стала. Продолжила: – Итак, тебе нужен двойник, рождённый в Великое Полнолуние…

– Двойник, рождённый на крови, – уточнила Порча.

– Оригинал готов умереть?

– Ему незачем жить, и он знает, что без его крови ничего не получится… – Порча вздохнула. – Что ты хочешь взамен?

– В том-то и дело, что сейчас мне нечего у тебя просить, – спокойно ответила Ксана. – Я помогу лишь на одном условии: ты будешь мне должна.

– Жёстко, – оценила Порча.

– Ты попросила. – Ксана сделала глоток коктейля. – Решай.

И оглядела зал, в котором не было других посетителей…

…В Москве есть множество мест, куда посторонним вход не просто запрещён – посторонних там никогда не было и не будет. В одни заведения пускают только богатых, в другие – только бандитов, в третьи заглядывают приверженцы определённых пристрастий, в четвёртое – любители чего-то ещё… Москва – город тайный, здесь любят секреты и «быть не таким, как все», поэтому «Клуб по пригласительным билетам «Отражение» ничем особенно не выделялся и занял законное место в череде «заведений для своих». Размещался клуб в Калошином переулке, отчего, естественно, был соответственно прозван, и фраза «сесть в «Калошу» приобрела в московском Отражении дополнительный смысл.

Иннокентий явился в клуб пешком, неспешно пройдя через Арбат. Он давно не заглядывал в Москву и с удовольствием прогулялся по старой улице, рассеянно улыбаясь многочисленным туристам и торговцам сувенирами. Через переулок прошёл во двор нужного дома и открыл неприметную дверь.

Неприметную и незапертую.

И посторонился, вежливо пропуская красивую черноволосую ведьму в безупречном алом платье. Женщина не обратила на толстяка внимания, Иннокентия это не задело.

«Клуб по пригласительным билетам» не защищался такой ерундой, как замок, открыть дверь мог любой прохожий, но вряд ли у него получилось бы пройти дальше, поскольку сразу за дверью гостей поджидал плечистый охранник в чёрном костюме, такого же цвета водолазке и до блеска начищенных туфлях. Днём посетители «Отражение» не баловали, поэтому охранник развлекался, уставившись в экран смартфона, но при появлении Кросса оставил легкомысленное занятие и недружелюбно осведомился:

– К кому?

Судя по низкому лбу и кустистым, серым с проседью бровям, охранник относился к южному выводку волколаков, которых считали прекрасными, хоть и грубоватыми сторожами.

– По приглашению, – коротко отозвался Кросс.

Голос показался охраннику знакомым, он прищурился и через секунду расплылся в широкой ухмылке:

– Ты давно не появлялся в Москве, Иннокентий – не узнал.

– Богатым буду?

– Если до сих пор не стал, значит, тебе это не нужно, – философски ответил сторож.

– Может, мне просто не повезло?

– Везение – это случайность, а ты не веришь в случай.

Толстяк рассмеялся и, уже проходя внутрь, привычно осведомился:

– Здесь по-прежнему плохо кормят?

– Зато хорошо наливают.

– Проверим.

В отличие от большинства других заведений сети, главный зал «Калоши» находился не под землёй, а на первом этаже, показывая, что москвичи абсолютно уверены в своём положении. Но при этом, разумеется, в помещении царил полумрак, а вся мебель была тёмного дерева. Вдоль левой и дальней стен располагались столики, окружённые удобными диванчиками – занят оказался лишь один, угловой, – а правую стену владельцы заведения отдали под стойку, за которой, подперев голову кулаком, скучал молодой бармен. За его спиной, на самом видном месте бара, висела чёрно-белая афиша Театра Отражений. Гастроли должны были состояться не скоро, но Татум Зур любила, чтобы о ней говорили, и владельцы пошли навстречу её желанию.

Иннокентий взгромоздился на высокий табурет, устроился, свесив во все стороны части большого тела, и лишь после этого бармен негромко поинтересовался:

– Возможно, на диване вам будет удобнее?

– Будет, – не стал спорить Кросс. – Но ведь ты туда не пойдёшь?

– Не пойду.

– Тогда я потерплю.

– Хотите поговорить? – понял бармен.

– Да.

– Иннокентий, если не ошибаюсь?

– А вот я тебя не помню, – усмехнулся толстяк. – Хотя память на лица у меня абсолютная.

– Хорошо запоминаете изображения?

– Обладаю развитым мозгом, – язвительно объяснил Кросс. – Раньше здесь работал Игнат, где он?

– Умер, – коротко ответил бармен.

– Жаль.

– Он не мучился.

– Приятно слышать.

– Я получил место.

– Поздравляю.

– Меня зовут Стефан.

– Степан? – переспросил толстяк.

– Стефан, – повторил бармен.

Иннокентий покивал, словно говоря: «Ничего другого я от тебя, дружок, и не ожидал», и продолжил расспросы:

– Я не вижу Учётчицу.

– Старая умерла, новая пока не явилась.

– У вас умирает много народу, – заметил Иннокентий. – А ведь Москва всегда казалась на редкость здоровым городом.

– Здоровые города стали ещё большей редкостью, чем раньше, – спокойно произнёс Стефан.

– Прекрасный ответ, – одобрил толстяк. – Ты будешь отличным барменом.

– Спасибо, – кивнул молодой человек. – Могу я узнать, кого вы ищете?

– У меня нет под рукой фотографии.

На самом деле фотография лежала во внутреннем кармане пиджака, но Иннокентий не настолько доверял новому бармену, чтобы рассказывать о цели своего визита в Москву. Особенное подозрение толстяка вызвало отсутствие Учётчицы, не смерть предыдущей – эта неприятность способна произойти с кем угодно, даже с бессмертными принципалами, – а тот факт, что не появилась новая. Отсутствие Учётчицы стало для Кросса косвенным доказательством того, что его цель находится в Москве, и заставило осторожничать.

– Как же мне вам помочь? – поинтересовался бармен.

– У тебя есть розовое вино? – неожиданно спросил толстяк.

– Разумеется.

– Принеси два бокала за дальний столик.

Бармен посмотрел в указанном направлении и улыбнулся:

– Вы уверены?

– Попробую.

– Удачи.

Иннокентий кивнул, сполз с табурета и прошёл к столику. Он двигался неспешно, на первый взгляд – тяжело, привычно дышал чуть громче обыкновенного, показывая, что перемещение в пространстве представляет для него подвиг, и производил впечатление отдышливого увальня, но люди опытные, умеющие определять воина по неприметным знакам, понимали игру. Кросс блестяще изображал неповоротливого обжору, скрывая свою истинную силу.

– Не возражаешь? – он присел за столик и улыбнулся.

– Какой редкий гость залетел в наш тихий медвежий угол, – с иронией ответила девушка. – Собираешься буянить?

– Считай меня туристом.

– То есть прибыл по делам?

– Разумеется.

– Мог бы соврать, что соскучился по Москве.

– Я не скучаю по земным городам, – махнул рукой толстяк. – Они все одинаковы.

Порча рассмеялась:

– Ты по-прежнему сноб, насекомое.

– Да.

– И чёрствый, как хитиновый панцирь.

А вот это заявление Иннокентий не пропустил. Он свёл брови, припоминая местные идиомы, и уточнил:

– Обычно говорят: чёрствый, как хлеб.

– Да какой из тебя хлеб? – рассмеялась Порча. – Рассказывай, зачем явился?

– Хочу узнать, что творится в городе, – почти сразу ответил Кросс, показав, что ответ заготовлен давно. – Не могу отделаться от ощущения, что назревает нечто неприятное.

– А когда у нас назревало нечто хорошее?

– Уф-ф…

– И неужели это чувство появилось у тебя только в Москве? – продолжила Ленка.

– Нет, – признался Иннокентий. – Это ощущение преследует меня повсюду. С тех пор, как погибли Древние.

– Первородные готовятся к большой резне, – вздохнула Порча. – Все чувствуют её приближение. Молох давно хотел откусить Москву, но Авадонна считался любимчиком Элизабет, и это обстоятельство заставляло Молоха сидеть ровно. Теперь он точно сюда полезет. – Она откинулась на спинку диванчика и развела в стороны руки. Под майкой Порча ничего не носила, поэтому её нынешняя поза получилась более чем провокационной. Толстяк оценил. – Ты работаешь на Молоха?