Сокровища чистого разума

– Нет, не против. – Кедо пыхнул трубкой, выдержал паузу, после чего качнул головой: – И всё равно ты лепишь уродца.

– Ты себя в зеркало давно видел?

– А ты – себя? – Старик тихонько рассмеялся.

– Я красив, как дракон из сказки.

– И такой же умный.

– Приятно, что ты это признаёшь.

При взгляде на Павла Гатова, ни при первом, ни при втором и всех последующих, никто, будь он даже семи пядей во лбу, не разглядел бы гениального учёного с солидным академическим образованием и списком изобретений длиной в целую лигу. Невысокий жилистый брюнет – его короткие волосы вечно торчали в стороны, – с ухоженной бородкой, тёмными глазами и слегка оттопыренными ушами, Павел всюду появлялся в чёрных рабочих штанах с накладными карманами и грубом сером свитере с капюшоном, который сейчас, по случаю жары, сменила тоже серая майка. Серая не от грязи, как можно было подумать, учитывая постоянное пребывание Павла в мастерской, а просто серая. По каким-то лишь ему ведомым причинам Гатов одевался только в чёрное и серое. Запястья знаменитого учёного скрывались под многочисленными дешёвыми браслетами из бус, камешков, верёвочек, кожаных ремешков и прочей ерунды, крепкие руки испещрены татуировками, а в левом ухе поблескивала золотая серьга – многие из тех, кто профессионально ходит в Пустоту, твёрдо верят в то, что она способна уберечь от Знаков.

Внешне Павел напоминал лихого цепаря из «старых команд», чтущего традиции и приметы, но только вот вряд ли заурядный цепарь смог бы придумать машину, над которой сейчас работал Гатов, не говоря уж о том, чтобы воплотить свои фантазии в жизнь. Машину, которую Эзра обозвал уродцем.

Впрочем, было за что.

Новое творение Павла являло собой шестиколесный паротяг оригинальной – и это ещё слабо сказано! – конструкции. Ходовую Гатов снял с разбитого кардонийского «Ядрата», но основательно над ней поработал: удлинил оси, поднял на полметра клиренс, убрал два передних, не вписывающихся в замысел колеса, а соответственно изрядно переделал рулевое управление. В результате машина стала шире, но при этом устойчивее, несмотря на то что её днище располагалось примерно в двух метрах над землёй. Позаимствованный с паровинга кузель разместился примерно посреди агрегата, с небольшим смещением к задним осям, надёжно защищался бронёй, и получившаяся башня сильнее всего терзала эстетическое чувство Кедо. Однако обойтись без работающего на Философском Кристалле кузеля не представлялось возможным – только он мог дать тяжеленному агрегату нужную мощность.

Позади паротурбинного двигателя располагался кузов, совмещающий в себе и грузовой отсек, и огневую точку, а впереди – уникальная, невиданная ранее кабина.

Неизвестно, что удалось бы создать Гатову, располагай он, как привык, неограниченными промышленными мощностями, но даже сейчас, вынужденный собирать машину из разрозненных запасных частей, Павел с непринуждённой лёгкостью превзошёл инженерную братию Герметикона, собрав из наклонных плит изящную кабину, обеспечивающую прекрасный обзор водителю и стрелку курсового пулемёта. Кабина плавно переходила в «салон», где были оборудованы спальные места.

– И ты хочешь сказать, что разгонишься на своей каракатице до пятидесяти лиг в час? – недоверчиво осведомился Эзра.

– Разгонюсь и до восьмидесяти, – пообещал Гатов. – Мощная броня только на кузеле, в кабине и кузове она противопульная, всё лишнее я выбросил, так что машина очень лёгкая.

– Не выдержит и одного попадания из пушки.

– Она уедет от попадания из пушки, – рассмеялся Павел. – До сих пор мы были рабами аксиомы: поскольку кузель тяжёлый, то и паротяг должен быть тяжёлым. Мы делали их мощными, надёжными, крепкими, а в результате – медлительными. Я пожертвовал всем ради скорости и маневренности и создал новый класс паровых машин. Так что в настоящий момент, Эзра, перед тобой первая в истории Герметикона бронекорда.

– Знаешь, чего у тебя ещё в избытке? – осведомился старик. – Помимо везения?

– Оптимизм?

– Наглость. Никто из тех, кого я знаю, не сообщил бы мне сейчас, что придумал новый класс машин.

– Жаль, что среди твоих друзей так мало амбициозных личностей.

Старик пыхнул трубкой. Гатов обаятельно улыбнулся. Золотая серёжка сверкнула на солнце, а к небу устремился очередной клуб ароматного дыма.

– Зачем может понадобиться корда? – осведомился Эзра.

– Наземная разведка, связь с удалёнными районами, куда не ведут ни обычные, ни железные дороги, а отправлять цеппели слишком дорого и неэффективно, – молниеносно ответил Павел. Чувствовалось, что он плотно обдумывал предназначение своего изобретения. – Я ведь не зря изменил ходовую: корда прекрасно держит бездорожье, способна форсировать небольшие реки…

– Проверял?

– Рассчитал.

– И уверен в своей правоте?

– Всегда.

Задорный ответ не мог не понравиться Кедо.

– Напоминаешь меня в молодости, – заметил он с улыбкой.

– Неужели у меня настолько некрасивый нос?

– Что ты понимаешь в красоте?

Мужчины посмеялись, после чего Эзра негромко и как бы невзначай осведомился:

– Когда собираешься испытывать машину в реальных условиях?

– Нужно дождаться Каронимо. После этого ещё пару дней, не больше. – Павел помолчал и спокойно поинтересовался: – У нас сложности?

Он знал, что рано или поздно обязательно услышит, что нужно бежать, и потому продемонстрировал истинное, а не показное хладнокровие.

– Пока против нас только время, но оно играет без устали, – вздохнул старик. – Уследить за всем и всеми невозможно, и с каждой минутой вероятность случайной или намеренной оговорки возрастает. Тем более что ваши портреты до сих пор ходят по Триберди.

– Я надеялся, что поиск постепенно сойдёт на нет, – тихо произнёс Гатов.

– Тебя будут искать вечно.

– Этого я не учёл.

– Скромность помешала?

Ответить Павел не успел: дверь мастерской со скрипом отворилась и во двор, неуклюже переступив через высокий порог, вышел худощавый черноволосый мужчина в грязноватом, покрытом подозрительными пятнами рабочем халате. Он прищурился на солнце, потом перевёл взгляд на разговаривающих мужчин, поставил на землю ящик, что нёс в руках, снял очки, протёр их, вновь взял ящик и поздоровался:

– Синьор Эзра… Доброе… э-э… утро.

И улыбнулся.

– Доброе утро, Энди. – На «ты» с Кедо был только Гатов, спутники Павла обращались к старику с положенным уважением, и он отвечал им тем же.

– Прогуливаетесь?

– Как всегда по утрам.

– Я тоже сторонник… э-э… соблюдения твёрдого… э-э… распорядка дня, – признался Мерса. – Подъём, работа, завтрак… – Алхимик вопросительно посмотрел на Гатова.

– Я раздобыл нам еды, – ухмыльнулся тот.

– Отлично.

– Над чем работаете? – старик кивнул на ящик.