Красные камни Белого

– Ты ведь знаешь, что нет.

Столик на двоих был накрыт в обширной кают-компании. Идеальная сервировка – хрустальные бокалы, фамильное столовое серебро, – изысканные яства: знаменитый загратийский салат из ветчины с дыней, острый суп из крылышек брастихи, рябчики под малиновым соусом, легкое белое вино отменного урожая. Все говорило о том, что обед тщательно готовился, что хозяин демонстрирует гостю крайнюю степень расположения.

«Я его знаю? Откуда? Кто я?»

Сидящего напротив адигена зовут Нестор Гуда, у него волевое лицо и необыкновенно широкие плечи. Он высокороден, однако скромен в одежде: вышел в простом черном месваре. Или же специально выбрал неброское, чтобы не отличаться от неряшливо наряженного гостя.

– Твое здоровье, кузен.

– Твое здоровье, Нестор.

Бокалы соприкасаются, издают мелодичный звон. Белое вино необычайно хорошо на вкус. Не зря его так любит Лилиан…

«Кто такая Лилиан?»

– Я рад, что наше решение пообедать осуществилось настолько быстро.

– Нельзя сказать, что я торопился специально… так получилось.

Нестор улыбнулся, показывая, что оценил шутку:

– Ты заставил меня нервничать, кузен. Когда корзина полетела вниз, я решил, что все кончено, и Добрый Маркус отвернулся от тебя. Знал бы ты, какое облегчение я испытал, увидев раскрывшийся парашют.

– Теодор позаботился.

– Хорошего слугу невозможно переоценить.

– Согласен.

– Как чувствуешь себя теперь? Медикус сказал, что тебя оглушило.

– Все в порядке. В голове слегка звенит, но я пережил достаточно веселых пирушек и знаю, что головная боль рано или поздно пройдет. – Еще глоток вина. – Что с моей бамбадой?

– Лежит в моей каюте. Ее принесут сразу после обеда. – Нестор выдержал паузу. – Вместе с патронташем.

Что означало: «Ты не пленник, а гость».

– Благодарю.

– Не за что. – Гуда улыбнулся. – Признаться, я поражен мастерством исполнения твоего оружия. Бартеломео дер Га?

– Именно. Ее зовут «Три сестры Тау».

– Очень мощная бамбада.

«Пуля врезается в двигатель, и аэроплан буквально лопается… Разлетается на куски… Совсем недавно…»

– Я знал, что ты оценишь.

– И еще я обратил внимание на уникальную конструкцию: три ствола, но расположены они вертикально.

– Не люблю широкое оружие.

– У бамбадао свои причуды?

– Да, мы такие.

Несколько часов назад они бились насмерть, прилагали массу усилий, чтобы уничтожить друг друга, но война закончилась, и предъявлять претензии никто не собирался. Воспитание не позволяло. А вот обсудить произошедшее разрешалось.

– Кажется, я понимаю причину твоего дружелюбия, Нестор.

– Не обижай меня, кузен. Ты прекрасно знаешь, что я в любом случае встретил бы тебя с радушием. Я давно мечтал познакомиться с тобой.

– И нам это удалось.

– Это было хорошее сражение.

– Отличное.

– Но я искренне надеюсь, что повторять сей опыт мы не станем. – Нестор весело рассмеялся: – У меня осталось не так много аэропланов.

«Сколько я сбил? Шесть? Или семь?»

– Раз уж мы заговорили о технике, то позволь выразить восхищение твоим цеппелем.

– После обеда я с удовольствием устрою тебе экскурсию. Не скрою: я горжусь «Дланью» и уверен, что ты, как тонкий ценитель, сполна насладишься величием замысла.

Прозвучало нескромно, однако Нестор имел право хвастаться.

– Пока я видел цеппель только снаружи, но уже готов подписаться под каждым твоим словом: ты создал уникальный корабль.

– Я разработал, а галаниты воплотили.

– Почему они?

– Их промышленность – лучшая в Герметиконе.

– И они помогли тебе захватить Заграту.

– Совершенно верно.

– Кстати, куда мы направляемся?

– В Альбург.

– Я закончил дела в столице. И вообще – на Заграте.

– Куда собираешься?

– «Амуш» направлялся на Каату.

– Уверен, в сферопорту Альбурга отыщется подходящий цеппель. И скоро ты воссоединишься со своей командой.

– Но прежде…

– Что «прежде»? – Нестор превосходно сыграл удивление.

– Мне показалось, ты хотел о чем-то меня просить.

Ответить Гуда не успел. Дверь распахнулась, и в кают-компанию влетел невысокий полный господин в неброском, но дорогом костюме. Раскрасневшийся, недовольный, он резко остановился в шаге от столика и громко спросил:

– Что вы делаете?

Прозвучало, мягко говоря, невежливо.

– Как видите, барон, обедаем, – невозмутимо ответил Нестор. – Присоединяйтесь. – И перевел взгляд на гостя: – Барон Нучик. Гм-м… соратник. – В черных глазах мелькнули веселые огоньки. – Барон, вы знакомы с моим кузеном?

– Мы были представлены, – хрипло ответил галанит.

– Когда-то давно.

Слуги торопливо внесли еще один стул и приборы.

– Мы обсуждали недавнее сражение, – светским тоном сообщил Нестор. – И с удовольствием послушаем ваши впечатления.

Нучик засопел, пытаясь взять себя в руки, но совладать с обуревающими чувствами не сумел:

– Мне кажется, или ваш кузен только что воевал против нас?

– Помилуйте, барон, какой же вы неугомонный, – вздохнул Гуда, отрезая себе кусочек мяса. – Не принимайте все так близко к сердцу.

– Но…

– Мы не воевали, адигены не воюют друг с другом. Просто каждый из нас отстаивал свою точку зрения.

– Он сбил восемь аэропланов.

– Вы опоздали, барон, я уже выразил кузену восхищение его искусством.

– И вы спасли ему жизнь!

– А как я должен был поступить?

– Как? – Нучик задохнулся от гнева. – Как?!

«Я знаю этих людей. Нестор Гуда – адиген, знаменитый военачальник, поднявший мятеж против короля Заграты. Барон Нучик – галанит, оплативший бунт, поскольку свержение монарха было в интересах Компании. Но кто я? Какова моя роль в мятеже? Мы сражались? Я был королем Заграты? Вряд ли…»

– А буквально перед вашим появлением, барон, я рассказывал кузену, что мы летим в Альбург. Там, к сожалению, беспорядки, и необходимо спасти несчастных загратийцев от хаоса.

– Он виноват в хаосе. – Галанит злобно посмотрел на гостя.

«Я?!»

– Он перебил всю верхушку Трудовой партии! Оставил революцию без вождей!

«Я?!»

– Какая разница, кто виноват, барон? – махнул рукой Гуда. – Главное, что план рушится на глазах, и нам жизненно необходимо восстановить порядок. Иначе Компания не сможет заняться нефой.

– Я не хочу, чтобы вы об этом упоминали.

– Барон, не считайте моего кузена глупцом. Для многих людей эта ошибка стала последней.

– Не так мрачно, Нестор.

– Кузен, я знаю, что говорю. – Гуда вновь повернулся к галаниту. – Нетрудно догадаться, чем именно Заграта заинтересовала Компанию.

Нучик мрачно оглядел нейтрально улыбающихся адигенов, после чего осведомился:

– Что вы планируете делать в Альбурге, Нестор?

– Наведу порядок, – коротко ответил Гуда.

– И останетесь в столице навсегда.

– Вы совершенно правы, барон, – останусь, – подтвердил Нестор.

– Это идет вразрез с нашими договоренностями.

– Я знаю.

Несколько секунд Нучик ожидал продолжения, а когда сообразил, что развивать свою мысль Гуда не планирует, угрюмо осведомился:

– И что?

– Ничего, – пожал плечами Нестор. – Вы напомнили о договоренностях, я принял к сведению. Я не мешал вашим людям действовать в Альбурге, но теперь, когда они провалились, я не имею права оставаться в стороне. И, положа руку на сердце, барон, неужели кто-то другой на моем месте поступил бы иначе?

По физиономии Нучика было видно, что он хочет много чего сказать своенравному адигену. И сказал бы, но понимал, что угрожать Нестору опасно, а взывать к его совести – смешно. Да и прав был Гуда, во всем прав: действия Трудовой партии раскачали корабль под названием «Заграта», и не допустить гражданской войны можно было лишь быстрыми и жесткими действиями.

– Я немного погорячился, – признал галанит.

– Мы только что вышли из сражения, – мягко произнес Гуда. – Все немного нервничают.

– И однако я не понимаю, почему этот пленник пользуется такими поблажками?

– Пленник? – Нестор удивленно приподнял брови. – Барон, вы, к сожалению, и в самом деле не понимаете происходящего: мой кузен выразил желание отправиться на Каату, и я предложил ему воспользоваться «Дланью справедливости», чтобы добраться до сферопорта. Нам, знаете ли, по пути…

Плеск воды…

Уже не враждебный, а успокаивающий. Добродушный, можно сказать – ласковый. Каким разным он может быть – плеск воды.

Вода…

Такая же холодная, как там, в нахлынувших воспоминаниях, только пресная, прибежавшая с высоких ледников, но не быстрая, потому что для купания он выбрал примеченную днем заводь. Слева шумит поток, спешат в далекую долину миллиарды капель, а здесь тишина и умиротворение. Здесь замер бег воды, и время, кажется, тоже замерло. Здесь можно задремать, но слишком уж холодна прибежавшая с ледника водица, заснешь – не проснешься.

«Может, хватит плескаться?»

Мысли тянутся медленно, лениво, мысли тоже в заводи, они поймали неспешный ритм и не хотят разгоняться. Следовало бы, конечно, выйти из воды, пока не застудился, но лень. К тому же он откуда-то знал, что простуда ему не грозит.

«Я спокойно переношу холодную воду, она мне даже нравится… Я закален. Я умею разводить огонь без спичек и делать каменные ножи. Мои руки помнят, как это делать, а значит, умения мои почерпнуты не из книг – я и раньше разводил огонь без спичек и делал каменные ножи. Кто я? Мой кузен устроил переворот на Заграте, но мне, кажется, это не понравилось. Я был недоволен, а он пытался меня умаслить… Что связывает меня с Загратой? Кто я? Адиген? Теперь в этом нет сомнений: Нестор называл меня кузеном. Он адиген, он ни за что не обратился бы так к простолюдину… Я – адиген. И еще я хорошо стреляю… Нет, не просто хорошо…»

В памяти всплыли недавние события: горный козел на террасе, привычная тяжесть пистолета в руке и спокойное понимание того, что козел уже мертв. Еще до выстрела. Еще до того, как он вскинул оружие и прицелился. Да и целился ли он? Выстрел в памяти отсутствовал: удобная стойка, которую тело приняло само, оценка положения жертвы, прицеливание, давление на спусковой крючок и грохот – все это мелькнуло молнией, не потребовало осмысления, а значит, он настолько привычен к стрельбе, что все сведено к инстинктам.

«Я не просто хорошо стреляю – я великий стрелок. Я – бамбальеро. Многие адигены – бамбальеро, и я, похоже, один из них. Но откуда взялись синяки на запястьях? С Нестором мы расстались мирно. Что произошло потом?»

Шум потока не смог заглушить тихие шаги приближающейся женщины. Точнее, должен был заглушить, но Грозный уже понял, что чувства его весьма и весьма тренированы. Он легко вычленил новый звук, сразу понял, что идет именно женщина – шаги были слишком легкими, и определил примерное расстояние до цели…

«Цель! Высокое Искусство достижения цели! Я все-таки бамбальеро».

И еще он понял, что идет Куга – по запаху.

Девушке очень хотелось подкрасться незамеченной, и Грозный ей подыграл: вздрогнул, когда услышал:

– Так вот где ты прячешься.

И резко повернулся:

– Куга?

– Ждал кого-то другого?

Синеволосая остановилась у края заводи.

– Никого не ждал. – Грозный вновь принял расслабленную позу. – Долго искала?

– Изрядно, – призналась девушка. – Вода теплая?

– Для меня – да.

– А для меня?

– Холодная.

– Ну и ладно. В конце концов, надо освежиться.

– Уверен, тебя это не остановит, но предупреждаю: я не одет.

В ответ раздался тихий смешок:

– Мы в походе, Грозный, вокруг нас дикая природа. Пару часов назад мы ели вонючего козла без соли и специй. Неужели ты думаешь, меня смутит твой голый зад?

Это была какая-то другая Куга, совсем не та пугливая девочка, что робела всю дорогу, по малейшему поводу закатывала истерики и задрожала, увидев, как Грозный свежует козла.

«Любопытно…»

– Я должен был предупредить.

– Потому что хорошо воспитан?

– Ага.

– Мне нравятся воспитанные мужчины.

Следующим звуком стал шелест падающей на камни одежды.

«Странно, вокруг темень, хоть глаз выколи, а я прекрасно ее вижу. По запаху, по звуку. Я вижу ее яснее, чем днем. Если я бамбальеро, то отнюдь не бамбини… Ах да, Нестор назвал меня бамбадао…»

– Кстати, ты вспомнил, откуда у тебя синяки на запястьях?

– О карманы натер.

– Воспитанный мужчина руки в карманах не держит. – Синеволосая потрогала ногой воду. – Холодная.

– Я предупреждал.

Ночная тьма закрывала глаза, но он отчетливо видел Кугу: стройную, хрупкую, с ломкой линией плеч и маленькой грудью с черными, острыми сосками. Видел, как осторожно входит она в воду, мгновенно покрываясь «гусиной кожей», видел, как приближается и как подрагивают ее большие губы, то ли от холода, то ли от желания. Того самого желания, что постепенно овладевало им самим.

«Что происходит?»

Она совсем рядом, он чувствует ее теплое, чуть прерывистое дыхание, видит ее улыбку… Ночь отступила! Он видит ее глаза!

Грозный понял, что теряет над собой контроль.

– Не совершаем ли мы ошибку?

– Плескаясь голыми в тихой заводи? Мне кажется – нет. – Тонкие пальцы нежно прикасаются к его голове. – Ты не такой уж и грозный, Грозный.

– Мы ничего не помним о себе.

– Я согласна с Тыквой – это хорошо. Впервые в жизни мы абсолютно свободны.

Ее ладонь на его шее. Он ждет, что их бедра соприкоснутся, а когда это происходит – вздрагивает. На этот раз – не специально.

– Ты удивлен?

– Не ждал, что придешь ты, – сознался Грозный.

– И удивился?

– Растерялся.

– Ты рискнул ради меня. – Теперь они соприкоснулись боками. – Я не могла не прийти.

Мысли путались, но он нашел в себе силы ответить:

– Я не хочу, чтобы это случилось из чувства благодарности.

– Из чувства восхищения, – прошептала Куга. – И просто из чувства.

Противиться ее теплу не было никакой возможности.

– У нас сегодня был трудный день, Грозный. Давай закончим его чем-нибудь хорошим. Давай?

Она совсем рядом. В миллиметре или еще ближе. Она хочет, и он понимает, что разделяет ее желание. Он перестает противиться, перестает контролировать себя и отдается страсти. Простой и понятной страсти. Он крепко прижимает к себе худенькое тело девушки и припадает к ее губам.

Крик.

Мужской крик.

Полный невыносимой боли, жалобный, а значит – жалкий.

Мужской крик не может и не должен быть жалким. Как бы ни было больно, как бы ни было плохо, мужчина должен кричать от ярости, от ненависти, от бессильной злобы, в конце концов. В его крике обязана быть сила, агрессия и обещание отомстить. Пусть не здесь и не сейчас, или даже не в этой жизни. Пусть. Криком своим мужчина должен обещать, что схватка продолжится. Не здесь, не сейчас, не в этой жизни, но обязательно продолжится. Он найдет и ответит. Вот что должен обещать крик настоящего мужчины, которому очень и очень плохо. Но где они, настоящие мужчины? Возможно, где-то есть, но кричал не один из них.

Коридор наполняли вопли перепуганного человека. Он еще не понимал, что все кончено, что приговор будет обязательно приведен в исполнение… Точнее, он понимал, прекрасно все понимал, но не сейчас, а несколько минут или часов назад. А потом его заполонил страх, и разум отступил в сторонку. Страх руководил человеком, и именно страх требовал кричать как можно жалобнее, в надежде смягчить сердца палачей. В бессмысленной надежде.

– Узнаешь?

– Нет.

– Гм… я был уверен, что узнаешь.

Вопрос задал Илдог-Ага, правая рука великого и ужасного Зума. Умного Зума, как называли его в Омуте. Щупальца Зума расползлись по всему Герметикону, на него работали тысячи добропорядочных граждан и обитателей Омута, а порядок в преступной империи поддерживал Илдог. Личность менее известная, но для людей знающих – куда более страшная.

А потому вопрос вызвал неприятный холодок внутри.

– Узнавать некого.

Палачи еще не закончили, у жертвы еще оставались силы на крик, она еще пребывала в сознании, однако лицо несчастного давно превратилось в отвратительную маску из окровавленного мяса и ошметков кожи.

– Это Мохор, – скупо сообщил Илдог.

«Веселый, пышущий здоровьем бахорец?» По спине сбежала одинокая струйка пота. Холодного пота.

В логово Умного Зума вело много дорог, но Илдог выбрал именно эту, мимо комнаты, в которой двое мужчин медленно забивали третьего.

– Мы были знакомы.

– Ага.

Короткий ответ прозвучал достаточно дружелюбно, и страх слегка отступил.

– Умный Зум намекает, что поручит мне важное дело?

– Ага.

– Мне можно верить.

– Любая вера имеет запас прочности, который нужно подпитывать, – рассудительно произнес Илдог. – Умный Зум считает, что небольшая демонстрация поднимет уровень взаимного доверия на еще большую высоту. Я полагаю, Умный Зум не ошибается.

– Умный Зум никогда не ошибается.

– Ага.

Жалобные вопли становились все тише и тише, едва перекрывали равномерное чавканье, с которым кастеты палачей врезались в плоть.

– Чем провинился Мохор?

– У него появилась удачная, как ему казалось, возможность испортить сделку и крупно заработать. У него почти получилось.

Почти…

– Он всего лишь Мохор, – объяснил Илдог. – А мой хозяин – Умный Зум. Такое имя надо заработать. Люди признали, что Зум – Умный.

– Ага.

– Ага, – улыбнулся Илдог.

Может показаться странным, но выше всего в Омуте, в этом темном отражении Герметикона, в мире убийц, воров и мошенников, ценилась честность. Невозможно вести серьезные дела, не доверяя партнерам, но как обеспечить сделку на планете, отстоящей от твоего дома на миллиарды лиг? Где искать нужных людей? Как договариваться? Долгое время интересы преступников ограничивались родными мирами, но постепенно бандиты поняли, что межзвездные сообщения открывают перед ними широчайшие перспективы. Оставалось лишь наладить контакты и установить понятные всем правила игры.

Сдобрить зарождающийся Омут щепоткой честности.

Именно на ней построил свой бизнес Умный Зум – один из самых известных посредников Омута. Посредников-невидимок, которые не участвовали в сделках, а сводили нужных людей, обеспечивая честность силой своего авторитета. Или же силой специалистов вроде Илдога. Любая попытка испортить сделку наказывалась с дикой жестокостью – слово Умного Зума стоило очень дорого, и он заботился о репутации.

– Мохор считал, что Умный Зум верит ему безоговорочно. Но это ошибка, Умный Зум не верит никому.

– Я такую ошибку не совершу.

– Почему?

– Потому что мои иллюзии остались в прошлом.

– Значит, будешь жить долго.

– Обещаешь?

В следующей комнате занимались любовью. Впрочем, вряд ли эту случку можно было назвать столь возвышенным словом. Личный телохранитель Умного Зума, здоровенный мускулистый Клод, наяривал какую-то девку. Его заводили вопли умирающих, вот и пользовался случаем. Клод был менсалийцем и, что такое настоящая жестокость, знал не понаслышке. Охваченный похотью, он позабыл закрыть дверь, и все проходящие имели возможность полюбоваться на волосатые ягодицы менсалийца.

– Он никого не стесняется.

– В его мироздании это понятие отсутствует.

– В его мироздании есть только страх.

– Ага. Или он нагоняет страх, или же сам боится. На Менсале все остальные эмоции притупились.

Девка плакала, но чувствовалось, что слезы не были настоящими – опытная шлюха знала, как доставить менсалийцу удовольствие.

– Мы не опоздаем?

– Не волнуйся.

Сферопорт Кааты располагался в столице планеты, в Шекберге. Здесь находился Капитолий, в котором раз в два месяца собиралась Палата Даров, крупнейший на Каате деловой квартал, главная биржа, Генеральный штаб, Академия наук и другие организации, присутствие которых отличает столицу от других городов. И здесь же расположился Левый Треугольник – центр каатианского Омута. Обширная, почти не контролируемая полицией территория, примыкающая к северным складам сферопорта. Логово бандитов, контрабандистов, проституток, игроков и мошенников. Черный рынок, золотые берега которого омывали кровавые реки. Омут. Из всех криминальных районов Ожерелья Левый Треугольник считался самым диким – каатианцы плохо справлялись с преступниками, и не было ничего странного в том, что именно его Умный Зум выбрал для своей штаб-квартиры.

Пройдя мимо развлекающегося Клода, они спустились в подвал и, миновав две двери, оказались в большом кабинете, полки и шкафы которого были заставлены экзотическими сувенирами с планет Герметикона. Игуасские охотничьи кинжалы, ритуальная маска с Хамоки, серебряная чеканка, которой славилась Вуле, изысканные деревянные часы – их изготавливали умельцы с Дунбеги – редкости подчеркивали, что деловые интересы Умного Зума распространяются на весь Герметикон.

Сам хозяин принял гостей, сидя в позолоченном, напоминающем трон кресле.

– Как всегда вовремя.

– Ваше приглашение большая честь для меня, синьор Зум.

– Но ты не знаешь, чем оно вызвано.

– Я знаю, что внакладе не останусь.

– Верно.

Один из величайших деятелей Омута был стар, сух, но весьма подвижен. Он распорядился поставить в кабинете трон, но усидеть на нем не мог – переполняющая старика энергия требовала выхода, и Зум постоянно вскакивал и принимался мерить комнату быстрыми шагами. А почти каждое свое слово сопровождал жестами.

– У меня есть деликатное задание. Справишься? – В устах Зума слово «деликатное» могло иметь массу смыслов: конфиденциальное, важное, дорогое, кровавое… Однако все знали, что именно это слово Умный использовал в тех случаях, когда дело касалось лично его. – Я ведь могу на тебя положиться?

– Иначе вы меня не позвали бы.

– Я хотел положиться на Мохора, но не успел выразить ему свое доверие, – с печалью поведал Зум. – Он решил меня обмануть. Жизнь такая непредсказуемая.

– Мы с Илдогом обсудили судьбу Мохора и пришли к выводу, что я люблю жизнь гораздо больше.

– А что нужно, чтобы долго жить?

– Не наживать врагов.

– Потрясающе! – Зум всплеснул руками. – Да ты присаживайся, не стесняйся… Хочешь сказать, что я не ошибся?

– Зависит от задания. Вы ведь помните о моих принципах?

– Никакого насилия, – Зум выставил перед собой ладони. – Все чисто, интеллигентно и по твоему профилю. Нужно обеспечить сделку.

– Стать арбитром?

– Не совсем. Речь идет о техническом обеспечении, нужно свести стороны.

Задание простое, оно не требовало личной встречи с Умным, а значит, есть подвох.

– Я смогу отказаться от предложения после того, как вы сообщите детали?

– Боюсь, что нет.

Подвох есть. И серьезный подвох. Или же само дело слишком важное.

– Еще вопросы?

– Почему я?

– Потому что в случае проблем я ухожу в сторону. Обо мне ни слова, ты берешь на себя все.

– Дело настолько опасно?

– В теории все наши дела опасны, а на практике все происходит просто и быстро. – Умный рассмеялся. – К чему говорить о плохом?

– Кто на хвосте?

– Верзийская жандармерия.

– Это серьезно.

– Поэтому я и предлагаю тебе большие деньги.

– Сколько?

– Двести цехинов.

– А стоимость сделки?