Нектар небес

Вокруг меня черные стволы деревьев, выкрашенные белой краской примерно на метр от земли, вдоль тротуаров и пешеходных дорожек. Дед полагает, что на все остальные деревья краски не хватило только потому, что деньги на нее разворовали уже в мэрии. Думаю, что он прав.

Наш город возник через несколько лет после Последней мировой. Подробности нам никто не рассказывает. Даже дед в то время еще и на свет-то не появился. Сначала города не было, а был на его месте поселок Упорный. Потом, когда у Е-Кона возникла потребность в авиации, здесь построили большой аэродром К-15, который давно снесли, а жилой район, на месте которого он находился, до сих пор называется «пятнашкой». Затем, когда легендарный ученый Иван Аркадьевич Платонин открыл способ практического использования гравитации для летательных и космических аппаратов, здесь стали конструировать эти самые аппараты, строить экспериментальные образцы под названием гравилеты и испытывать их. Ввиду потребности страны в таких аппаратах поселок быстро расширялся, а когда ученый умер, поселок переименовали в город и назвали его именем. Поскольку гравидвигатели, как объяснили мне отец и дед, позволяют совершать полеты в космос, наш город быстро стал авиакосмическим.

На плане, стоящем перед мэрией, наш город выглядит как круг, застроенный стандартными двориками; в северной его части овалом расположилось градообразующее предприятие – тот самый комплекс «Гротель», основанный Павлом Федоровичем Гротелем, создателем одной из крупнейших национальных корпораций. Наша квартира в доме недалеко от его территории, так что дед на работу часто ходит пешком. Как ходил и отец, а по самой территории его уже отвозили спецтранспортом. Как и ба, когда работала в том же «Гротеле». А вот небоскреб его стоит почти в центре города, напротив трехэтажного здания мэрии белого цвета, что похоже на необычную белую черепаху перед еще более необычным стеклянным жирафом.

Перед небоскребом стоит на стеле старый, давным-давно снятый с вооружения гравилет-истребитель, созданный концерном отца-основателя, в положении как будто взмывает в небо. Именно на таком и погибла его дочь, первая на тот момент женщина – летчик-испытатель. И город хранит мрачную легенду, согласно которой ее отец якобы то ли приказал отрезать голову мертвому телу дочери, то ли сам это сделал с совершенно непонятной целью и захоронил ее в летном шлеме, замуровав в бетон под навеки взмывающим в небо истребителем. И каждый год в день гибели призрак обезглавленной худенькой девушки в обгоревшем, изодранном, залитом кровью, похожем на лохмотья летном комбинезоне старого образца приходит, когда стемнеет, к стеле и, встав на колени, пытается пальцами рук со сломанными ногтями, в изорванных перчатках расковырять бетон и вытащить свою голову. Всю ночь. С рассветом призрак исчезает. Периодически возникают слухи о том, что призрак Тамары Гротель видели то здесь, то там, в разных частях города, в дни рождения девушки и даже в другие дни, не имеющие ни малейшего отношения к судьбе красавицы летчицы. На фотографиях из книги о летчиках-испытателях, подаренной отцу на юбилей, и на кадрах старой кинохроники, показанной по телевидению в фильме о летчиках-испытателях, она выглядит очень красивой девушкой. Наверное, была тогда мечтой любого парня из нашего города, да и не только из нашего. Но проверить обстоятельства ее захоронения нельзя. Кладбища у нас нет. Поскольку электричества у нас как воздуха, мертвые тела и их фрагменты сжигаются в электропечах городского крематория, а пепел потом развеивают с его крыши с помощью огромных вентиляторов в сторону реки Бычко?вка, протекающей, извиваясь как змея, через весь наш город. Вокруг города еще есть несколько маленьких поселков со старыми двухэтажными деревянными домиками и смешными названиями вроде Пу?ховка или Шма?ковка. Все вместе это называется Платонинский район и окружено Периметром.

Периметр – это не гигантская стена, не кольца колючей проволоки и не оголенные провода под высоким напряжением. Нет. Это огромные излучатели электромагнитного поля, которые представляют собой гигантские вогнутые диски десятиметрового диаметра, наподобие огромных тарелок. Они установлены на четырехопорных башенках, по две штуки, каждая из которых обращена в противоположную сторону от другой, и окрашены концентрическими окружностями белого и оранжевого цветов, чтобы можно их различить и зимой и летом, покрыты прозрачным для электромагнитных волн бронепластиком, так что пытаться их уничтожить или вывести из строя пулей, стрелой или камнем – пустая трата времени. При приближении к ним живого существа крупнее воробья, которое они определяют по встроенным в них датчикам, начинает выть сирена из динамиков на шестах рядом с ними, включаются проблесковые маячки красного цвета – мигалки, и эти установки излучают электромагнитное поле такое, что человеку становится сначала жарко, в качестве первого предупреждения, потом очень жарко, в качестве второго и последнего, потом нарушитель получает парализующий электрический разряд, как электрошокером, и остается лежать до прибытия электробронетранспортера «сизов» – такого же серого цвета, как и их форма.

«Сизы», узнавшие о происшествии со своих бесчисленных телекамер и направленных микрофонов, забирают тело или тела, и если это человек или люди, то его или их ждет суровое наказание – вплоть до тюремного срока. Пройти сквозь Периметр невозможно ни из города, ни в город. Пытались уже, и не раз, и ни к чему хорошему это не приводило. За Периметром так никто и не оказался. Оказались за решеткой. Больше желающих не нашлось. Питается электричеством Периметр от отдельной станции добычи электроэнергии, работающей автономно от станции добычи электроэнергии, питающей город. Такая вот «мера защиты» населения.

Вообще, вопрос защиты населения и нашего государства, где оно, собственно, и проживает, сам по себе вызывает много вопросов. Если мы на планете остались одни, так зачем же тогда истребители? Кого же они будут истреблять? А баллистические ракеты, о которых мне рассказывали отец и дед, в ракетных шахтах, на электромобилях и атомных подводных лодках? Нам говорят – на случай появления противника. А может быть, он уже появился? Сие мне неизвестно. Я просто иду через двор, смотря себе под ноги, и мечтаю только об одном – этой же дорогой вернуться сегодня домой.

Дворы наши застроены двухэтажными домами из белого кирпича, со временем ставшего серым, с небольшими вставками красного кирпича как элемента орнамента. Дома имеют форму квадрата, если смотреть сверху, один внутри другого. Стандартный двор – три таких дома, между ними деревья, кусты, детские площадки, гаражи и места для мусора с мятыми железными контейнерами, которые каждое утро меняют мусоровозы. Окна домов при таком их расположении выходят друг на друга. Мне требуется пройти через пять таких дворов, прежде чем попасть в школу. На выходе из последнего я слышу знакомый голос.

Глава 3

– Кристин, привет! – жизнерадостно говорит моя одноклассница, соседка по парте и подружка Наташа Ковшова, красивая, стройная, веселая и энергичная блондинка ростом с меня, которой предстоит перейти через рубежную дату еще только месяца через три. – Что такая мрачная? – спрашивает она, делая при этом бровки домиком, отчего становится безумно обаятельной.

Я здороваюсь в ответ и отвечаю на ее вопрос.

– Да ладно?! – ужасается она. – А что же ты мне вчера ничего не сказала?

– А что тут говорить? – вновь отвечаю я несколько невежливо – вопросом на вопрос – и тут же исправляюсь: – Это же не день рождения.

– Да, верно, не днюха уж точно, – соглашается Наташка и, как настоящая подруга, чувствуя, что мне совершенно не хочется говорить, замолкает, хотя обычно болтает без остановки: кто с кем встречается, кто с кем целуется и, конечно же, кто кому признается в любви, и, разумеется, в кого она сама в очередной раз безумно влюблена, и как ей, бедняжке, тяжело это переживать. Но сегодня мы идем молча. Две из положительных ее черт – тактичность и ненавязчивость. Так же в молчании мы переходим через сквер, заставленный лавочками с урнами по бокам и гранитными бюстами выдающихся конструкторов авиационной и космической техники прошлых лет, уже покинувших наш мир, и приближаемся к школе, в который мы учимся, – красно-бурому, с белыми элементами декора, двухэтажному зданию, обнесенному забором из чугунных металлических прутьев, выкрашенных в серебристый цвет и закрепленных на серых бетонных столбах. Нашу любимую дыру в заборе, как назло, закрыли приваренными ржавыми железными палками два дня назад, теперь приходится идти через главный вход.

– Привет, девки! – раздается позади знакомый голос. Нас догоняет Лена Микеева. Среднего роста, на полголовы ниже нас, кучерявая брюнетка. Она уже месяц как находится под процедурой Отбора, но, скорее всего, ей стать скилпом не грозит. Как ни печально говорить, но внешность у нее не та, чтобы кого-то из потенциальных заказчиков заинтересовать. Да она и сама это прекрасно понимает.

– Привет! – хором здороваемся с ней мы.

– Как дела? – интересуется она.

– Как сажа бела, – отвечаю я и повторно за сегодняшнее утро объясняю причину своего настроения.

– Да ладно?! – И второй раз за утро слышу возглас удивления, но теперь уже из ее уст. – А почему ты ничего не говорила? – Еще один такой же вопрос. «Как будто ты кому-то рассказывала, когда у тебя было то же самое», – говорю я сама себе мысленно.

– А что тут говорить? – вновь отвечаю я несколько невежливо – вопросом на вопрос – и вновь тут же исправляюсь: – Это же не день рождения.

– А… Ну… Вообще-то, да… – И вновь согласие. – Не расстраивайся, все обойдется, – добавляет она слова, которыми я ее сама совсем недавно успокаивала.

И вновь тишина. После такого известия разговаривать никому не хочется, к тому же Ленка, как и Наташка, отличается тактичностью и ненавязчивостью. За это им обеим огромное человеческое спасибо.

Перед школой стоит серый с белой полосой, гербом Е-Кона на двери и выключенными красно-синими мигалками на крыше патрульный электромобиль «сизов». Тачка новая, красивой каплевидной формы, марки ЭЗБГ – «Электромобильный завод бесстрашных гвардейцев». Расположен этот завод в столице, а каждую машину его производства мы называем «забег» – сокращенно от первых букв последних трех слов названия. Хорошие машины, не то что наша «старуха» в гараже. Один из «сизов» расхаживает в своей серой форме, с воротником полушубка из белого искусственного меха, на плечах лейтенантские погоны – один белый просвет и две маленькие белые звездочки, по одной с каждой стороны, – спасибо отцовским и дедовским рассказам о военнослужащих и военной форме. На таком же сером, как и вся остальная форма, поясном ремне опять же серая кобура с ПГ.

Благодаря все тем же рассказам отца и деда я неплохо разбираюсь не только в форме, но и в технике вообще и в вооружениях в частности.

ПГ – пистолет газотермический, калибр одиннадцать миллиметров, который, как подробно рассказал мне папа, заряжается обычными с виду патронами, но внутри металлопластиковой пули заключено какое-то секретное вещество, окруженное порохом и соединенное каналом с порохом с пороховым зарядом в гильзе, где этот самый пороховой заряд воспламеняется от взрыва капсюля в гильзе при выстреле, зажигая порох в канале пули и вокруг секретного вещества, разогревая его до температуры, при которой металлопластик просто испаряется, и навстречу цели летит сгусток раскаленного газа, разрушающий все на своем пути. Происходит это за тот ничтожно малый промежуток времени, пока пуля со всем ее содержимым движется по каналу ствола, при покидании которого исчезает, превращаясь в тот самый убийственный сгусток раскаленного газа. Вот оно – гениальное достижение нашей науки. Пистолет, называемый «пэгэшкой».

Лейтенант неспешно расхаживает, зевая и прикрывая ладонью рот. Но это, может быть, вовсе и не за мной, напоминаю я себе, продолжая свой путь к храму знаний. Людей в школе много.

Чтобы хоть как-то отвлечься от тревожных мыслей, переключаю свое сознание на воспоминания об отце. Он научил меня разбираться в воинских званиях, шевронах, погонах, петлицах, нашивках, аксельбантах, и всех, каких только можно, знаках различия, и, конечно же, вместе с дедом, в технике, и, само собой разумеется, в гравилетах. А однажды он принес домой «пэгэшку», выданную ему на службе, заряженную холостыми патронами, чтобы он мог использовать ее для устрашения возможных грабителей и подачи сигнала окружающим людям о нападении на себя. Боевыми патронами ему вне службы пользоваться категорически запрещалось, а на службе их выдавали крайне редко. Но папа все равно вытащил все патроны и учил меня обращаться с пистолетом совершенно безопасным способом, а когда я все освоила и начала лихо прицеливаться по углам своей комнаты, он полушутя-полусерьезно сказал, что мне надо было родиться мальчиком.

Ну не знаю, не знаю, мне, вообще-то, и девочкой совсем не плохо. Затем отец рассказал, что есть еще АГПУМ – автомат газотермический пехотный универсальный модернизированный, который называют «пума», калибра пять с половиной миллиметров, весьма футуристического дизайна и использующий патроны с таким же принципом поражения, как и патроны «пэгэшки», только специально разработанные для автомата. Универсальность позволяет стрелять как на воздухе, так и под водой. Когда я стала задавать вопросы: а какой был автомат до модернизации и может ли пистолет стрелять под водой, – папа, улыбнувшись, сказал, что для первого раза информации мне более чем достаточно. А второго раза уже не было. Через месяц отца не стало. Зато теперь я очень осведомленная в стрелковом оружии девушка. Вообще-то, в Е-Коне стрелковое оружие строжайше запрещено. За это лет на десять сажают в тюрьму, а то и на двадцать, это смотря какое оружие.

Но все эти мысли позволяют уйти от реальности лишь на короткое время. Реальность никто не отменял. Еще никогда я с таким ужасом не подходила к школе, как сейчас. Даже перед самыми страшными контрольными работами, которые мне кажутся теперь просто смешными. Любая контроша намного лучше того, что может сегодня произойти. Наверное, со временем этот животный ужас, буквально трясущий меня в эту минуту, начнет снижаться, но это только со временем. А в настоящий момент меня просто колотит, и я начинаю понимать то, что чувствовала Лена в свой первый день Отбора.

Внезапный порыв ветра срывает желто-оранжевые листья с деревьев и проносит вокруг нас. Смотрю на небо и во все более расширяющиеся прорези в облаках вижу конденсационные следы. Понятно. Дети богатых родителей опять занимались ночью аэрорейсингом – воздушными гонками на спортивных гравилетах – спортгравах. Любимое развлечение мажоров. Это, конечно же, тоже строжайше запрещено законом, но разве им кто-то хоть слово скажет? Вспоминаю, что я их слышала сегодня ночью, но так была погружена в свои мрачные раздумья, что совершенно не обратила на них никакого внимания.

Мы входим в школьный двор через открытые ворота, проходим по нему, поднимаемся среди толпы таких же школьников, как и мы, по ступенькам крыльца, на котором стоят две женщины – лейтенанты «сизов» в женской серой форме с белыми воротниками, по одной с каждой стороны от двустворчатых дверей школы, – и проходим в обширный вестибюль.

Едва только зайдя, вижу стоящего прямо напротив входа Гуся – Гуськова Валентина Юрьевича, учителя биологии и нашего классного руководителя. Невысокого, худощавого, приятной внешности мужчину лет тридцати двух – тридцати трех, с красивой густой светлой шевелюрой вокруг интеллектуального лица. Сердце проваливается в пятки. «А может быть, все-таки не меня?! А может быть, Ленку?!» – звучит в голове маленькая, мерзкая, подлая мыслишка, которую я, стыдясь, прогоняю прочь. Возможно, у Лены сейчас в голове точно такие же мысли в отношении меня, и, возможно, хотя, конечно, нельзя думать плохо о подружке, она их не гонит прочь.

– Здравствуйте, девочки, – спокойно и приветливо говорит нам наш классный.

– Здрасьте!

– Здрасьте!

– Здрасьте! – одна за другой отвечаем мы.

– Кристина, идем со мной к директору, – так же спокойно, но уже не приветливо говорит он.

Ну вот и все! И никаких объяснений уже не нужно! Все ясно и так.

– Зачем? – задаю я вопрос, чтобы услышать ответ, который и сама прекрасно знаю.

– Думаю, что ты и сама прекрасно знаешь зачем, – говорит мне, не теряя спокойствия и демонстрируя предельную честность, учитель.

– Крис, держись! – восклицает Наташка, которая, так же как и я, все уже поняла.

– Держись! – эхом повторяет за ней Ленка, тоже никогда не страдавшая от недостатка сообразительности, а в ее глазах пляшет с трудом скрываемый огонек счастья, излучающий одну только мысль: «Как же хорошо, что это тебя выбрали, а не меня!» Мысль, приносящую ей неслыханное облегчение. Я не могу ее за это винить. Ни капельки. – Может, все еще обойдется и тебя забракуют! – добавляет она.

Буду надеяться!

– Всем нашим привет! – коротко и как можно спокойнее отвечаю я.

– Остальные – в раздевалку и на урок, – командует классный и ведет меня к массивной дубовой двери директорского кабинета, которую открывает без стука и пропускает меня вперед. Слышу, как он закрывает дверь за моей спиной.

Мое ватное тело плохо слушается меня, а сознание как в тумане.

За директорским столом в ярко освещенной комнате со светлыми потолком и обоями и темным полом прямо передо мной восседает директор нашей школы Тимур Тимофеевич Семиреков, он же Тим-Тим. Высокий и статный мужчина лет сорока шести – сорока семи, всегда в безукоризненно сидящем строгом костюме и галстуке. На стене за его спиной здоровенный портрет премьера. Слева от стола сидит, небрежно развалившись в кресле, офицер «сизов», мужчина лет тридцати, с не по возрасту большими залысинами на голове с коротко стриженными светлыми волосами, у него в руках форменная фуражка с кокардой и черный кожаный портфель с блестящей золотистой пряжкой. На плечах погоны с одним белым просветом и четырьмя белыми маленькими звездочками, по две с каждой стороны. Младший ротмистр. Средний офицер. Серьезно. Самое высокое воинское звание из тех, что я видела сегодня. Наверное, командир этого отряда «сизов». Перед столом, спинкой ко мне, стоит стул, а на столе две бумаги. Все это приготовлено явно для меня.

– Здравствуй, Журавлева. Тебе оказана высокая честь быть отобранной в число возможных кандидатов для добровольной уступки тела ради будущего лучших из нас. Гордись! – монотонно и гнусаво директор произносит всю эту ахинею, в которой правдиво только то, что меня все же отобрали, что понимают все присутствующие, и в первую очередь он сам. – Проходи, садись, изучай документы и следуй за представителем конфедеративной власти.

Я не знаю, что надо делать в этом случае, но наслышана о всяком. Кто орет, кто ревет, кто упрашивает, чтобы отпустили, а один даже в драку полез, но ничего из этого не помогло. Всех скручивали и доставляли куда надо. У меня получается лишь совершенно идиотское:

– Уже?!