Ураган мысли

Отрепьев спросил, считает ли Маринка, что научный аппарат философии непригоден для обсуждения теологических вопросов и вообще философия – это ересь. Маринка ответила, что философию ересью не считает, но она полагает, что религиозные вопросы следует обсуждать с использованием научного аппарата религии и что она также считает, что для всякого истинно религиозного человека это совершенно очевидно. Отрепьеву ничего не оставалось, кроме как согласиться с этим банальным утверждением. Он не стал ввязываться в спор, ощутимо попахивающий ересью, а вместо этого спросил, что думаю по этому поводу я. Я сказал, что думаю в точности то, что сейчас сказала Маринка, но не смог это так хорошо сформулировать из-за собственного косноязычия, за которое я запоздало извиняюсь. Отрепьев удовлетворился моим ответом и спросил, что может сказать по поводу всей этой дискуссии господин Соколов.

Господин Соколов извинился передо мной за то, что перешел на личности. Он попросил меня не держать на него зла, но так говорили только его губы, а в глазах было совсем другое. В общем, все пришли к мирному согласию, и разгорающийся скандал затух, так и не успев разгореться. Отрепьев стал задавать вопросы другим студентам, и эти вопросы были не столь глобальны и касались второстепенных частностей трудов Фомы. На меня больше не обращали внимания, и я, воспользовавшись этим, укоротил свою щетину еще наполовину, а заодно убрал красноту с глаз и перегарный запах изо рта. Теперь я выглядел почти прилично.

* * *

В перерыве я подошел к Маринке. Она критически посмотрела на меня, приблизила свое лицо к моему и шумно втянула воздух. Ее глаза тревожно расширились. Я подумал, что убирать алкогольный запах не следовало.

– Игорь, ты что, употребляешь наркотики?

– Нет, с чего ты взяла, всего лишь водку с пивом и вином.

Маринка принюхалась еще раз.

– Антиполицай, – сказал я.

– Не ври, антиполицай так хорошо не действует. Засучивай рукава.

– Зачем? Ты что, мне не веришь?

– Пока не увижу, не поверю. Если ты наркоман, Игорь, этот разговор между нами последний. И если ты не покажешь мне вены, я буду считать, что ты наркоман.

Я посмотрел Маринке в глаза и понял, что она говорит в точности то, что думает. Я оглянулся по сторонам. Пока на нас никто не обращал внимания, но когда я сниму пиджак и засучу рукава, это станет настолько похоже на семейную сцену из сериала, что все начнут пялиться и давать прикольные советы, и Егор с Пашкой, распивая очередную бадью «Очаковского», вдумчиво обсудят, что Игорь все-таки влюбился в виртуальную проститутку, совсем пропал человек. С другой стороны, если я не сделаю этого… ничего страшного не произойдет, в мире полно симпатичных и обаятельных девушек, про которых не говорят, что они приторговывают своим телом. Но на этих девушек мне почему-то наплевать.

Я стиснул зубы и снял пиджак. Я засучил рукав и почти что ткнул внутренней стороной предплечья в лицо Маринки. Она отшатнулась, перехватила мою руку своими и внимательно осмотрела вену. Я засучил другой рукав. Эту вену она осмотрела куда более бегло. Маринка положила руку мне на плечо и тихо сказала:

– Извини.

– Я еще не закончил. Сейчас вены на бедрах покажу.

– Не надо, Игорь, я тебе верю.

– Нет уж, раз надо, так надо. – Я посмотрел, куда бы повесить пиджак, и не увидел ничего подходящего. Я попытался сунуть его Маринке в руки, но она отступила на шаг, и мой порыв угас. Я откатал рукава обратно, застегнул пуговицы и надел пиджак.

– Ты удовлетворена? – спросил я Маринку.

– Извини, – она неуверенно прикоснулась ко мне, – я так испугалась.

– Чего испугалась?

– Что ты наркоман. Это так страшно. Да, наркомания – это страшно, но не настолько, чтобы устраивать такие сцены. Я спросил:

– У тебя есть знакомые наркоманы?

– Можно и так сказать.

«Лучше сказать – клиенты?» – подумал я и сказал резче, чем хотел первоначально:

– Знаешь, Маринка, про тебя говорят странные вещи. Ее лицо изменилось: взгляд застыл, мимика остановилась, как в стоп-кадре видео. Я продолжил:

– Говорят, ты работаешь после учебы. Она молчала.

– Марина, скажи, пожалуйста, где ты работаешь. Она молчала.

– Если ты не скажешь, Марина, этот разговор между нами последний.

Она не сказала. Она зажмурила глаза, закрыла лицо руками, но все равно было видно, что ее лицо покраснело, она громко всхлипнула, отвернулась к стене и заплакала.

Я глупо оглянулся. Метрах в двух от нас стоял Андрей. Он смотрел на меня и злорадно улыбался. Наверное, с таким выражением лица смотрят порнуху для садистов. Мне захотелось ликвидировать его, под черепом вяло заворочался нематериальный насос, мои глаза расширились, ноздри раздулись, а руки сжались в кулаки. Андрей не испугался и не отвел взгляд, он улыбнулся, поднял вверх большой палец, кивнул мне и отвернулся. Я почувствовал такую гадливость, что моя ярость моментально прошла.

Несколько групп студентов стояли неподалеку и делали вид, что не смотрят на нас. Я повернулся к Маринке и взял ее за плечи. Я просто хотел ее успокоить. Внезапно я почувствовал, что исполняю роль положительного мужского героя бразильского сериала, то есть делаю как раз то, что ждут от меня обступившие нас зрители. Завтра эту сцену будет обсуждать весь курс. Пацаны, вы не поверите, Гончаров приперся на вторую пару в стельку пьяный, начал говорить, что Бога нет (ха-ха), а потом устроил разборки с Маринкой Тимофеевой (Это которая проститутка? Ага, та самая. Ха-ха-ха). В натуре, пацаны, как в сериале, она подумала, что он наркоман (во дура), начала ему вены проверять (ха-ха-ха), а он ей что-то сказал, она заплакала, а он ее начал успокаивать, да так нежно и ласково (ха-ха-ха, во дурак, он что, не знает, что она проститутка? Ха-ха-ха).

Эти мысли пронеслись в моей голове, мои зубы сжались, руки дрогнули, и вместо того, чтобы нежно и успокаивающе обнять плачущую девушку, получилось, что я ее толкнул. Маринке пришлось выставить вперед руку, чтобы не удариться лбом об стену. Она оттолкнула меня и яростно выкрикнула:

– Иди к черту!

И убежала. А я стоял как дурак и думал, что теперь понимаю смысл выражения «Хочется провалиться сквозь землю».

Глава четвертая, в которой я совершаю доброе дело

Я вошел в виртуальность. В полупрозрачном режиме, как обычно. Я вошел в поисковую систему и дал запрос «Марина Тимофеева». Естественно, поисковая система выдала какую-то ерунду. Тайна личности, изволите ли видеть. Даже мент не может получить подробное личное досье без достаточных оснований, что уж говорить о простом любопытном пользователе. Я попытался вспомнить, что чувствовал, когда заколдовывал доску в лекционном зале (заколдовывал? А что, подходящее слово). Вспомнил и повторил запрос. На этот раз компьютер задумался надолго, я даже подумал, не оборвалась ли связь. Но через минуту я получил то, что хотел.

Марина Александровна Тимофеева, 18 лет, студентка 2-го курса МГУ. Адрес проживания, аттестат зрелости, зачетная книжка – ничего интересного. Медицинская карта. Действительно, у нее обратимая стерильность, операция сделана в 15 лет. У меня заныло сердце – она наверняка проститутка, причем, скорее всего, не только виртуальная, иначе просто незачем делать такую дорогую операцию так рано. Кредитная история – копеечные доходы, копеечные расходы. Ежу ясно, что основные деньги этой девушки – наличные, причем из тех наличных, которые называют черными.

Информация о родителях. Отец – Александр Александрович Тимофеев, умер три года назад, раньше работал в частном охранном предприятии. Причина смерти – губчатая энцефалопатия. Ого! Это же коровье бешенство. Не хотел бы я, чтобы такое случилось с моим отцом, этого и врагу не пожелаешь. Мать – Юлия Георгиевна Тимофеева, домохозяйка. Место рождения – город Урюпинск Тамбовской области. Я и не знал, что город из анекдотов существует на самом деле. Образование среднее, никогда не работала. Инвалид первой группы. Причина инвалидности – хроническая форма губчатой энцефалопатии…

Если говорить по-простому, мозги давно уничтожены прионом, а тело живет в режиме овоща и может так существовать еще десятки лет. Я никогда не понимал, зачем врачи лечат больных коровьим бешенством, по-моему, лучше сразу умереть, чем долгие годы существовать бестолковым и беспомощным бараном.

Итак, три года назад Юлия Георгиевна купила на рынке, а может, и в супермаркете, кусок зараженной говядины. Дочка, очевидно, дома не ужинала, а вот папа с мамой с удовольствием полакомились натуральным мясом. Возможно, это был бифштекс, а может быть, котлеты, теперь это совершенно не важно. Важно то, что через неделю папа умер очень неприятной смертью, а маму врачи сумели спасти. Ну это они считают, что сумели спасти, по-моему, лучше бы не спасали, а сама Юлия Георгиевна уже три года ничего не считает, потому что физически не способна что-либо считать. Через два месяца дочка сделала себе обратимую стерильность в маленькой частной клинике. Я готов поспорить на что угодно, что к этому времени она уже трудилась в борделе.

Ну и что мне делать со всем этим? Я подумал, что настало время сотворить что-нибудь хорошее. Позавчера я размышлял, чем могу быть полезен в народном хозяйстве, почему бы не попробовать свои силы здесь и сейчас? Я мысленно обратился к тому, что живет в центре моего мозга, и потребовал, чтобы Маринкина мама была здорова. Потом вспомнил многочисленные сказки про исполнение желаний и поспешно добавил: без значительных побочных эффектов.

Я вышел из сети и вошел в нее снова, на этот раз как обычный рядовой пользователь, отключив свои необычные способности. Я написал Маринке короткое письмо, в котором извинился за произошедшее сегодня. Подумал, не стоит ли написать, что я, кажется, влюбился, но решил, что еще не время. Сначала надо разобраться в своих чувствах.

Ответ пришел через считаные минуты. Мои извинения были приняты, Маринка на меня больше не злится и вообще считает, что вела себя как дура. Короче говоря, инцидент исчерпан.

* * *

Те две пары, что были в четверг, упоминания не заслуживают, ибо на них не произошло абсолютно ничего интересного.

В перерыве я подошел к Маринке и еще раз извинился, на этот раз устно. Она приняла мои извинения, но выглядела при этом непривычно задумчиво, даже немного подавленно. Я спросил, что с ней случилось, она сказала, что ничего. Потом, подумав и, помолчав, она предложила сходить после занятий в беседку. Я согласился.

По дороге в беседку Маринка купила пол-литра джин-тоника. Я удивился. В принципе в беседку не запрещается приходить со своей выпивкой, но это считается очень дурным тоном. И то, что она выбрала джин-тоник… я не ожидал этого от нее. Маринка не похожа на девушек, которые любят джин-тоник, она не злоупотребляет косметикой, не носит одежду попугайской расцветки, и в ее глазах виден нормальный человеческий интеллект.

Я взял себе кружку «Мадам Бочкиной» и пачку фисташек. Хотел было угостить Маринку эмэндэмсами, но она отказалась. Мы сели за столик, и воцарилось неловкое молчание, как в тот воскресный день, когда мы сидели за пивом и не знали, как предложить друг другу переместиться в постель, не показавшись при этом персонажами неприличного анекдота. Господи, с тех пор прошло всего четыре дня, невозможно поверить!

Маринка достала из кармана пачку «Marlboro lights» и закурила, я и не знал, что она курит. Она сделала пару затяжек и начала говорить, часто прерываясь, чтобы затянуться или отхлебнуть из банки. Пока она говорила, она успела выкурить две сигареты, а ее банка джин-тоника совершенно опустела. Я дернулся было, чтобы купить ей пива, но передумал. Меня заворожила ее речь, раньше я думал, что так говорят только в женских романах. Но, оказывается, такое бывает и в жизни, причем выглядит это не так пошло, как могло бы показаться. Итак, Маринка начала говорить:

– Знаешь, Игорь, мне кажется, ты очень необычный человек. Не знаю, что в тебе странного, но я это чувствую, хотя словами объяснить не могу. Извини, я говорю сумбурно, ты, скорее всего, ничего не поймешь, но мне надо это кому-то сказать. А может, ты и поймешь, пусть и не все, но хоть что-то.