Мужчины, как правило, в шортах и с голым торсом, на женщинах кроме шорт надеты блузки либо топики, с обнаженной грудью нет ни одной.
При моем появлении все разговоры смолкли, пятьдесят с лишним пар глаз уставились на меня, как на любопытную диковинку. Впрочем, почему как? Я для них и есть любопытная диковинка. Небось, самое главное событие за последнюю неделю, если не за месяц.
Откуда-то появился Рик, он осторожно взял меня за руку и провел к столику у дальней стены.
– Алекс Магнум, – представил он меня двум женщинам, сидящим за столом.
Я уселся за стол и через несколько секунд узнал, что смуглая худощавая тетенька лет сорока, сидящая рядом со мной, зовется Сара Лермонтова и является первым заместителем Мамы, а относительно симпатичная черноволосая девушка с карими глазами и стрижкой каре, расположившаяся по диагонали от меня – Светлана Мороз, из научников.
– У вас тут матриархат? – спросил я и сразу понял, что сморозил глупость.
Но слово не воробей, вылетит – не поймаешь. На всякий случай я широко улыбнулся во все тридцать два зуба, и снова почувствовал, что выгляжу полным идиотом. И чего это я так разнервничался…
Женщины переглянулись и синхронно хихикнули.
– Нет, – сказала Светлана, – у нас не матриархат. Просто мы подруги Мамы, мы всегда с ней обедаем.
Краем глаза я уловил движение за спиной, обернулся и застыл на месте, разинув рот. Мимо меня прошествовала, именно прошествовала, а не прошла и тем более не проскакала, ослепительная белокурая красавица. Изящно опустилась на стул напротив меня, улыбнулась, протянула руку и представилась:
– Мэри Джоан Блейк. Но все зовут меня просто Мама.
Я аккуратно пожал кончики пальцев протянутой руки. Рука была крупная для женщины, но с длинными ухоженными пальцами. Ногти были коротко подстрижены, но я готов поклясться, что она регулярно делает маникюр.
– Алекс Магнум, – представился я. – Очень приятно познакомиться.
– Взаимно, – кивнула Мама.
Она сняла крышку со своей тарелки, под крышкой обнаружился бифштекс с гарниром из вермишели. Мама взяла в левую руку вилку, в правую нож, и начала есть. Это стало сигналом для всех – столовая сразу наполнилась многоголосым постукиванием открываемых тарелок и звоном вилок и ножей.
Кажется, понятие меню здесь не в ходу – и у меня, и у Сары, и у Светланы, и у людей за соседними столами – у всех на тарелках было по бифштексу. Впрочем, в дальнем космосе никто и не обещал роскоши и разнообразия.
Я отрезал ножом кусок мяса, подцепил вилкой и отправил в рот. Краем глаза я отметил, что Сара и Светлана вначале нарезали свои бифштексы на мелкие кусочки, а затем стали есть их только вилками, без помощи ножа. Ох уж эти русские традиции…
Мясо оказалось на удивление вкусным.
– Очень вкусно, – прокомментировал я. – Как будто натуральное.
– Оно и есть натуральное, – заявила Светлана. – Синтетику у нас не едят.
– Но это… гм…
А с чего я взял, что мы должны есть дешевую пищу? Если подсчитать, сколько корпорация тратит на выплаты нашим родственникам, то нас вполне можно кормить не только натуральной говядиной, но и натуральными осетрами, хоть каждый день, и это все равно не отразится на цене обслуживания станции.
– А почему на гарнир макароны? – спросил я.
– Я их люблю, – ответила Мама. – А пищевая машина на станции только одна, альтернативных меню не предусмотрено.
Я глубокомысленно кивнул и сосредоточился на еде.
Женщины ели медленно, смакуя каждый кусок. Как я ни старался не торопиться, все равно получилось, что я управился с обедом быстрее всех. Допил сок (ананасовый, тоже натуральный), поискал взглядом салфетку, не нашел и вытер рот тыльной стороной руки, стараясь сделать это незаметно. Поймал взгляд Сары, смутился, увидел стакан с салфетками рядом со своим локтем и смутился еще больше. Был бы я белым – покраснел бы как вареный лобстер.
И вообще, я чувствовал себя очень неловко. Женщины делали вид, что не обращают на меня внимания, но я то и дело ловил на себе испытующие взгляды. Ерунда, конечно, пусть смотрят, куда хотят, но, с другой стороны, неудобно как-то…
Наконец, Мама доела, вытерла рот салфеткой и сказала:
– Пойдем, Алекс, побеседуем. Пора тебя ввести в курс дела.
Она встала из-за стола и я тоже вскочил, удивляясь собственной поспешности. Мама взяла меня за руку и сказала:
– Пойдем.
И куда-то меня повела.
7
Едва мы вышли из столовой, как в глаза сразу бросилась табличка на двери, гласившая «Мэриам Джоан Блейк». Рядом с табличкой был нарисован обаятельный зверек, то ли бобер, то ли бурундук в симпатичной зеленой кепочке. Совершенно непонятно, улыбается он или задумчив… Присмотревшись внимательнее, я понял, что мордочка зверька не прорисована – тот, кто глядит на картинку, волен вообразить себе любое выражение на его лице.
– Нравится? – спросила Мама.
Я молча кивнул. И в этот момент дверь открылась.
Я ожидал, что комната Мамы будет больше и роскошнее, чем моя, но она оказалась точно такой же. Те же примерно десять кубометров пространства, та же кровать со встроенной виртуалкой, тот же люк унитаза в углу. Видимо, роскошь на станции не предусмотрена даже для начальства.
– Садись, – сказала Мама и указала взглядом на кровать.
Я осторожно уселся в ногах кровати и стал наблюдать, как Мама ткнула пальцем в какую-то кнопку у изголовья, в стене открылся маленький лючок, Мама запустила туда руку, немного пошарила и извлекла из стенного шкафчика початую бутылку дешевого красного вина.
– Надо выпить за твое прибытие, – сказала она. – Это традиция.
Она вытащила из того же шкафчика два высоких стеклянных стакана, расписанных желтыми и синими цветами, один дала мне, другой взяла себе. Сполоснуть их она даже не подумала. Впрочем, стаканы и не выглядели грязными.
Я смотрел на то, как она выдергивает из бутылки пробку и разливает вино, и пытался понять, что же в Маме не так. А в ней что-то было явно не так, было в ней какое-то внутреннее противоречие, неуловимое, но явственное, как ни парадоксально это звучит. Нет, пожалуй, она вся соткана из противоречий.
Не молодая, но и не старая, лет тридцать пять – сорок. Идеальные очертания фигуры и ненормально крупные кисти рук, да и ступни тоже крупноваты для женщины. Высокая и упругая на вид грудь, но сквозь тонкую блузку угадываются миниатюрные соски-прыщики. Лицо вроде бы соразмерно, но нос длинноват, а челюсти тяжеловаты. Ведет себя просто и доброжелательно, но чувствуется в ней какая-то невысказанная властность, неявная, не нуждающаяся в подтверждениях. Ты просто принимаешь по умолчанию, что она выше, старше и главнее. И почему-то даже мысли не возникает, чтобы заняться с ней сексом, несмотря на то, что она очень красива, даже со всеми своими несоразмерностями. Или это пониженная гравитация так действует на меня? Да еще волнения, стресс…
– За нового сетлера, – подняла тост Мама.
Мы чокнулись и выпили. Вино было именно таким, как предупреждала этикетка – дешевая синтетика, по сути, разбавленный спирт с ароматизаторами, алкогольная версия «кока-колы», только без газа и с винным ароматом. Я непроизвольно поморщился.
– А мне нравится, – сказала Мама. – Никому не нравится, а мне нравится. Даже больше, чем коллекционные вина прошлого века.
Я пожал плечами и ничего не сказал. А что тут скажешь?
– За что сидишь? – спросила вдруг Мама.
– Ни за что, – ответил я. – Я завербовался добровольно.
Мама испытующе посмотрела мне в глаза и скривила рот в неприятной усмешке.