Дорога на простор

Тихо, совсем тихо стало в городе. Недоуменно, настороженно вслушивались люди, еще не понимая.

Вмиг широкое, плещущее пламя взвилось в черное небо. Зловеще светло стало на городской площади. В тишине, сквозь крики, сквозь вой и грохот у стен, явственно послышалось смоляное шипенье и потрескивание гигантского костра.

– Братцы! Что же это?!

– Девок бьют! Баб! Братцы! Ребят жгут огнем!

– Женка моя… Сама осталась! С тремя малыми… Люди добрые, а-а!..

И грянул громкий голос:

– Что делаем? Русские мы? В оружейну избу!

Тотчас отозвалось:

– Оружье бери!

– К стрелецкому голове!

– Вар варить!

– Стучат. Ворота высаживают. – Не высадят!

Кто-то крикнул:

– К Максиму Яковлевичу! Пусть дает пики, топоры.

– В оружейну избу!

Колыхнулась, метнулась толпа. Иные бежали к башням на подмогу к стрельцам. Ядро же толпы быстро двинулось к стрелецкой избе. Во главе, без шапки, хромая и подергивая спиной, шел высокий человек. То был кузнец Артюшка Пороша, битый кнутом, потом брошенный в подземную тюрьму и пытанный по наговору тайного строгановского доглядчика.

Кихек подступил к Чердыни, очень удивив воеводу Елецкого, который никак не представлял себе, что ему придется воевать и что его позеленевшие пушки могут сгодиться на что-нибудь, кроме как на то, чтобы безвредно стоять на ветхих станках.

Воевода затворился в городе. А Кихек, нагнав страху на князя и простояв малое время, опустошил всю местность окрест и двинулся на юг. Он взял, разграбил и сжег Соликамск. Подступил к Кергедану, и очень ошибался Семен Аникиевич, торопясь послать в Москву челобитную о черных замыслах Никиты Григорьевича против строгановского дома.

Кихек не взял Кергедана. Далеко в горах устоял Сылвенский казачий городок. Но на четыреста верст край был разорен. Кихек все выжигал на своем пути, вырезал много людей.

И весь народ поднялся против вражеского нашествия.

Большая беда заслонила все остальные беды. Строгановские кабальные теми же косами и топорами, которыми убивали приказчиков, теперь косили и рубили отряды Кихека, подстерегая их в лесах, на скрытых тропах. Вместе со стрельцами грудью отражали нападения на городки.

И, захватив, что мог, Кихек ушел. Он торопливо скрылся в ту сторону, куда уплыли казаки.

На свое счастье он не догнал Ермака.

Когда, в декабре 1581 года, в Пермь приехали царские гонцы с грозными грамотами Елецкому и Строгановым, они увидели пустынную страну, обугленные срубы вымерших деревень, груды развалин, где ютились голодные, одичалые, кое-как прикрытые шкурами и рубищем люди.

Страшная память о нашествии Кихека жила в крае еще триста лет.

ПУТЬ ПТИЦЫ

Хан Кучум сидел двадцать пять лет на Сибирском юрте.

Три с половиной века стояло Сибирское царство.

В древние времена по великим рекам, на равнинах и по окраинам тайги жили племена земледельцев и охотников. Вблизи озера Зайсан бродило племя усунь. Дулгасцы рылись в горах Алтая, плавили руду в глиняных горшках, а золото возили караванами в Скифию. И греческие колонисты с берегов Понта Евксинского рассказывали Геродоту о муравьином народе – аримаспах, похищавших золото у грифов. Грифы стерегли его в далеких горах, где лютая стужа на восемь месяцев в году обращает почву в камень.

От Енисея до Оби с Иртышом жили, постепенно сливаясь друг с другом, народы диньлинь и хакасы. Они были рыжеволосы и голубоглазы, знали искусства и ремесла, разводили скот, а в степях и на таежных палах сеяли хлеб. И ученые хакасские купцы писали по-уйгурски письма купцам Китая. Эти письма они посылали с богатыми караванами, отправлявшимися в Китай по издревле проторенным путям.

Новые народы явились на Иртыше: жуань-жуани и гунну. Вскоре гунны потрясли мир, и затем земля забыла о них. А жуань-жуаньский хан в VI веке стал властителем Алтая.

Прошло еще шестьсот лет. Многочисленные городки стояли по Иртышу и на Алтае; два богатых города было в киргизских степях. Когда Чингиз-хан прошел через Азию с востока на запад, уже была известна какая-то страна Шибир. О горе Сюбвыр пели на Оби и Енисее.

А в зауральских лесах рассказывалась легенда об основании сибирского татарского царства.

Был народ сыбыр, некогда многочисленный, но мирный. Доныне будто бы остались от него курганы и городища. Когда ворвались татары в его землю, люди сыбыр вырыли ямы, вошли в них, подпилили столбы, державшие земляные крыши, и заживо похоронили себя. Нет больше ни людей сыбыр, ни татарского царства, но имя древнего народа, любившего свободу больше жизни, живет в названии великой страны.

Так рассказывает легенда.

Летописцы же говорят об этом иначе. Чингиз, вскоре после разорения Бухары, убил будто татарского князька Мамыка, а Мамыкина сына послал в дальний улус тайбугой собирать ясак с покоренных племен – вогулов и остяков. На крутом Красном Яру, при впадении Ишима в Иртыш, тайбуга поставил городок Кизыл-туру и окружил его тремя валами.

И от тайбугина рода пошли сибирские ханы. Народ узкоглазый, ловкий в обращении с конями, тугими луками, кривыми ножами и седельным арканом, на котором можно было волочить пленника и раба, – сохранил облик и обычаи татар-ногаев. Сибирские татары пили кобылье молоко, реки переплывали охотнее на коне, чем в лодке. На рослых светлоглазых казанских татар сибирские татары мало походили: те рано сели на землю, отяжелели, посмирнели, сея ячмень, торгуя козьими и конскими шкурами у великой реки Волги.

Тайбугин род правил среди смут и раздоров.

Из ногайских степей пришел Ибак и убил ишимского хана Мара. Но молодой Махмет, внук Мара отомстил за деда: он убил Ибака и, восстановив власть тайбугина рода, построил на Иртыше новую столицу – Кашлык, ту самую, которую русские летописцы звали городом Сибирью. Но города Тюмени, или, как раньше он звался, Чимги, на реке Туре, Махмет не покорил, и там основалось отдельное Тюменское ханство.

Произошло это в самом конце XV века.

Русские летописцы рассказывают еще, что при последних ханах и князьях тайбугина рода в Сибирском царстве стало замечаться много весьма странных и тревожных знамений. Над местом, где русские построили потом Тобольск, вдруг появился в воздухе город с церквами, и слышен был даже колокольный звон. Однажды летом вода в Иртыше и вся земля по берегам сделались красными, как кровь, а потом почернели. А мурза Девлет-бей, что жил в городишке Бицик-туре, недалеко от Кашлыка, ясно видел, как из утеса Алтын-Аргинак вылетели золотые и серебряные искры и с неба спустились огненные столбы.

Тогда, сообщают летописцы, братья-князья Едигер и бек Булат обратились к Грозному с просьбой принять Сибирское царство под свою высокую руку.

Впрочем, к этому времени пала Казань, вся западная равнина вплоть до Урала и югорские зауральские места на севере были уже русскими, а в ногайских степях поднимался на тайбугин род "шибанский царевич", – так что у обоих братьев и помимо вмешательства небес в судьбы татарского царства было достаточно поводов для обращения к московскому царю.

Из Москвы приехали счетчики. Они насчитали тридцать тысяч семьсот податных людей в Сибирском царстве. Едигер, старший брат, обещал платить царю Ивану дань соболями и белками; соболей тысячу в год и еще "дарожскую пошлину" – в пользу сборщика дани – "даруги".

Всего Едигер с братом успели доставить в Москву в 1556-1557 годах семьсот соболей, потом тысячу соболей, да сто соболей дарожской пошлины и еще шестьдесят девять соболей вместо белок. Но больше им ничего не пришлось платить.

Шибанский царевич отнял их царство и, как водилось, убил обоих братьев. Но корень тайбугина рода ему все же не удалось вырвать: беременная жена бека Булата бежала в Бухару и, укрывшись там в доме одного сеита, разрешилась от бремени сыном, названным Сеид-Ахматом или, проще, Сейдяком.

Шибанский царевич был хан Кучум, внук Ибака: внук снова отомстил за деда. Шибанским же царевичем Кучума называли потому, что он, следом за своим отцом Муртазой (который был недолгое время ханом в Астрахани, а может быть, всего только у какого-то из мелких кочевых племен), считал род свой славным, древним и происходящим от Шейбани, Батыева брата и сына Чингиз-ханова первенца Джучи.

Кучум был лихим наездником и смелым воином.

Он покорил Тюменское ханство. Ему подчинились все татарские волости и племена от Исети и Тобола до верховьев реки Омь и озера Чаны. И царство Кучума приняло форму груши, верхушка которой упиралась в тайгу на Иртыше, верстах в полутораста ниже устья Тобола, а широкая часть лежала на юге среди ногайских кочевий, в Барабинской степи.

Кучум перебил послов Грозного и перестал платить дань.