Режущие слух звуки тишины. Сборник рассказов

– Откуда же ты это знал?

– Я много читал книг по математике, когда был маленький. Они от папы остались. Я их читал и запоминал, но я не понимал значения того, что читал. Это было очень давно, но я все это помню.

Она внимательно смотрела на меня, мерно постукивая пальцами по столу, и в этот момент я ее узнал.

– Я вас узнал. Вы так стучали по журналу, когда слушали чей-нибудь ответ, – я указал на ее руку, лежавшую на столе. – Если ученик начинал отвечать неправильно, вы сжимали кулак, выставляли указательный палец, сгибали его и начинали стучать только им.

Она сдвинула очки на кончик носа, с удивлением глядя на меня:

– Ты это помнишь?

– Да, еще вы, когда что-нибудь объясняли, то выделяли важные слова, ударяя указкой себя вдоль ноги. А в конце предложения стукали носком правой туфли об пол. Это было очень тихо, но я помню. Я слышал. Еще у вас был кожаный пиджак, который скрипел, когда вы писали мелом на доске.

– Вот это да! – она покачала головой. – Ты все помнишь через звуки!

– Многое, но многое и через глаза. Но через звуки проще, их можно больше запомнить, чем картинок, они меньше занимают места в памяти, – я устал, я давно так много не говорил.

Услышал, как в чайнике начали подниматься со дна пузырьки, скоро закипит вода, ушел на кухню за пакетиками с чаем и чашками.

Когда вернулся, Надежда Петровна пыталась включить звук телевизора, но это было невозможно, он был отключен навсегда.

– Сломался? – спросила она.

– Да.

Мы пили чай с пирожками, было очень вкусно, как я больше всего любил – с капустой, как когда-то у моей мамы.

– Ты, наверное, в сухомятку питаешься, давай буду тебе борщ варить.

Я напрягся, отодвинул тарелку с недоеденным пирожком:

– Спасибо, я наелся.

Я сжался, что это? Попытка стать очередным «взрослым» в моей жизни? Я никогда теперь уже не позволю кому-либо сделать меня зависимым от него. От гостьи повеяло опасностью, я отодвинулся, мне захотелось выйти, но выйти было некуда – это было мое жилище.

Она, кажется, сразу почувствовала мое состояние, растерянно молчала, пауза затягивалась, она была смущена, как человек, который хочет добиться одного, а натыкался совершенно на другое, неожиданное для него, не понятное.

Она занервничала, убрала руки со стола, разгладила подол платья на коленях, мне даже стало жалко ее.

– Ты часто играешь? – она явно искала другую тему, понимая, что чем-то смутила, напугала собеседника, мы – психи – очень чутко чувствуем состояние собеседников.

– Каждый день, – я решил поддержать разговор, чтобы совсем не загонять ее в угол.

Она встала, подошла к пианино, открыла крышку:

– Сыграй что-нибудь, пожалуйста, а то я слушаю только свое исполнение, а это совсем другое дело, – она нажала на клавишу, которая ответила ей полной тишиной, не поверив, нажала еще на несколько, тот же эффект, хотя я услышал «ми».

Она решительно подняла верхнюю крышку, заглянув внутрь пианино, прошептала:

– Нда! – потом уже громко: – Сыграешь?

«Может она все же псих?» – пронеслась в мозгу шальная мысль, но этого не могло быть, своих я чувствовал сразу, она была «обычной», которая зачем-то хочет стать для меня «взрослой».

Я встал, подошел к инструменту, уселся на крутящийся стул, задумался и начал играть.

Надежда Петровна стояла тихо рядом, внимательно смотря на мои руки.

Я взял последний аккорд.

– Тоже люблю «Сарабанду» Генделя, – сказала она. – Но тебе надо научиться пользоваться правой педалью. Она позволяет длиться звуку, когда ты уже отпустил клавишу. Иначе появляются непроизвольные паузы, мелодия прерывается.

Я ошарашено смотрел на гостью.

– Ты мысленно тянешь звучание ноты, но в реальности она прерывается без педали.

– Вы слышали? – я был подавлен. – Вы псих?

Она расхохоталась:

– Конечно псих! Какой нормальный человек выдержит почти сорок лет в школе? – потом серьезно продолжила: – Нет, я не слышала, я видела, я же тоже играю, поэтому вижу, что ты исполнял.

– Я знаю, что вы играете.

– Ах, да, извини, забыла, что от тебя ничего не скрыть.

– Вы иногда играете очень красивую вещь, я не знаю названия, она такая медленно-тягучая.

– Понимаю. Уступи-ка место.

Я встал, она села, вздохнула и начала играть. Да, это была та прекрасная мелодия, которой я заслушивался через плиты перекрытия, теперь же она звучала в моей квартире, рядом, исполнительница раскачивалась в такт, откинув голову и закрыв глаза.

– Здорово! – искренне воскликнул я, когда отзвучало эхо последней ноты.

Она встала и театрально поклонилась, схватившись после этого за поясницу, сморщилась, распрямилась и сказала:

– Хочешь, приходи, научу.

Я опять напрягся:

– Я сам выучу, если ноты дадите.

– Дам, – тяжело вздохнула она, будто изучая, глядя мне в глаза, – если придешь.

– Мне на работу в ночь. Может, бросите мне в почтовый ящик, – я терялся, мне было не по себе.

– Знаешь, Вадим, у меня к тебе будет одна просьба. Мне, после вчерашнего падения, тяжело ходить. Ты бы не мог мне завтра купить хлеба? Магазин далеко, скользко на улице. Лет-то мне уже порядочно, – она говорила без пауз, будто боялась дать мне слово. – Я опасаюсь после вчерашнего выходить. Я денег тебе дам. Ко мне часто приходят ученики, помогают, но я же не знаю, когда опять придут…

– Хорошо, куплю. Деньги есть. Вам какой?