Записки об Израиле. Путевые заметки и статьи о евреях и Израиле

Плохо – в том смысле, что в любой точке Израиля с вами может случиться что угодно. В спокойном Реховоте, где живут мои родные, недавно была воздушная тревога. Могут обстрелять, могут взорвать. Или просто зарезать ни с того ни с сего – как Филиппа Геллера.

Но, с другой стороны, как грибы после дождя будут расти должности для офицеров спецслужб, военных и охранников, и им будут всё больше платить – потому что угрозы нарастают и ответные меры нужно усиливать. Значит, у сотрудников служб безопасности в ближайшие годы всё будет хорошо и даже очень хорошо.

Собственно, из каких установок – пусть и не провозглашаемых явно – исходят радетели за безопасность?

1) Все люди – потенциальные террористы.

2) Отличить террориста от нетеррориста, пока теракт не совершен, невозможно, поэтому каждого нужно тщательно проверять, проявлять бдительность, подозрительность к каждому и никогда не успокаиваться.

Надо сказать, эти установки, когда их вытаскиваешь из тьмы подсознания на свет Божий, явно отдают клинической паранойей. А паранойя – психическая болезнь, и чем бы она ни была вызвана, это проблема самого больного – а не тех, кто, по его мнению, ему угрожает.

Параноик – до тех пор, пока он не вылечился – всегда найдёт, кого ему бояться, с кем враждовать, кого обвинять. Параноиками, между прочим, были Иван Грозный и Сталин. Среди израильтян тоже много параноиков, и всё израильское общество явно склонно к паранойе.

А это, повторяю, проблема самих больных. Лечиться надо! – как правильно говорят в подобных случаях.

Вот где на самом деле ключ к безопасности Израиля. Отрефлексировать свои комплексы, признать и исправить свои ошибки.

Но пока этого никто не делает и делать не собирается. И значит – всё так и будет идти, как идёт. Терроризм будет расти, «безопасность» (в смысле – оклады и количество «рабочих мест» в службах безопасности) тоже.

Израильтяне хотят продолжать враждовать и ненавидеть – и одновременно обеспечить свою безопасность. Это невозможно.

Страна, построенная на вражде и ненависти, безопасной быть не может.

04/04/2012

Что по-настоящему радует в Израиле: израильтяне хорошо питаются.

Мои родные, у которых я жил, получающие социальные пособия, едят на завтрак красную икру. У них я впервые попробовал авокадо. Другие мои родственники по случаю начинающегося Песаха угощали меня всяческими разносолами, в том числе блюдами из мацы. Боже мой! Блуждая по пустыне, древние евреи и не подозревали, что можно приготовить из мацы! Вкуснейшие вещи, должен вам сказать! Ну, конечно, там не только маца, там много чего другого. Но ведь вкусно, черт возьми!

Мария Яковлевна и Александр Островские – она учитель русского языка, он инженер-строитель – вечером повезли меня ужинать в ресторан, но не в своём городе (они живут в Петах-Тикве). Мы поехали в Герцлию. Ресторан – на берегу моря, но самого моря нет: яхты у берега пришвартованы так плотно друг к другу, что не видно воды. Яхт там тысячи. Мы ели дары моря, рыбу, салаты.

Представляете: инженер и учительница, чтобы покушать, отправляются на своей машине в другой город, в ресторан на берегу моря. И это не день рожденья какой-то – ну, может, они хотели побаловать меня, им казалось, что мне это понравится. Но показалось всё-таки, что это для них не что-то из ряда вон выходящее.

Когда встал вопрос об ужине, Мария Яковлевна сказала: «Что, я буду ещё что-то сейчас готовить?» Это было утверждение в форме вопроса. Это были слова глубоко уважающего себя человека. Ну, конечно, как можно что-то ещё готовить, когда уже вечер?! Было шесть часов. Как может уважающая себя учительница что-то ещё готовить в такое время? Гораздо проще поехать в Герцлию – город дорогой и роскошный, где обитают многие богатые люди – покушать в ресторане на берегу моря.

Всё, что нам подавали, мы, конечно, не съели. Там нужен был Гаргантюа, чтобы всё это съесть.

Почему-то запомнилась мне сидевшая у входа в ресторан девушка. Она сидела на высоком стульчике за крошечной конторкой, на которой лежали толстая тетрадь и ручка. Очень хорошенькая, ухоженная девушка со сладкой улыбкой на лице. Нам она тоже улыбнулась и что-то сказала. И странно: я совершенно не понимаю иврита – но я понял, что она сказала. Какая-то стандартная фраза, вроде «Заходите к нам ещё». Голос у неё – как клубничный джем.

И однако, я уверен, что эту благоустроенную девушку мы интересовали как прошлогодний снег (или как прошлогодний хамсин – поскольку снега в Израиле не бывает). Заходите к нам ещё и приносите свои деньги, – это да, это интересует.

Мы шли по прекрасной набережной. На яхтах и на земле – везде горели неяркие разноцветные огоньки. Людей было много вокруг, и все они как один довольные, улыбающиеся, расслабленные – словно в нирване. Тёплый воздух, легкий ветерок с моря, тихая музыка, качающиеся на воде яхты. «А ведь хорошо!» – сказал Александр.

Ему и в голову не приходило, что я ничего хорошего во всём этом не нахожу.

Моей родственнице Ляле Колкер – она педиатр – стукнуло 70. Такие даты в Израиле принято отмечать в ресторане. Но юбиляров много – а ресторанов не хватает. Ляля заказала ресторан, но отмечать юбилей пришлось спустя 2 месяца после её дня рожденья. Очередь – ничего не поделаешь.

Израильтяне ходят в рестораны, они кушают. Они кушают питательно и вкусно. Они в большинстве своём люди неизмождённые, в меру упитанные.

Какой, надо сказать, удивительный контраст с тем, что было ещё совсем недавно.

Я видел когда-то фото еврейского местечка, кажется, где-то на границе Украины и Польши. Начало ХХ века. Торговец селёдкой с лотком идёт по пыльной улице. Мужчины собираются возле синагоги. Сколько среди них худых, тощих, со втянутыми щеками, словно с креста снятых.

Герой моего любимого еврейского писателя Башевиса-Зингера, юноша Барух, живущий у своего тестя, богатого человека, у которого за обедом принято класть в бульон вареное яйцо – невиданная роскошь! – вспоминает, как он обедал дома. Вот как: отрезал толстый ломоть хлеба (хлеб у них пекли на две недели), натирал его чесноком и запивал водой из колодца. Вот и весь обед.

Так, как мы с Марией Яковлевной и Александром поужинали в Герцлии, 150 лет назад питались только аристократы – ну ещё магнаты какие-нибудь.

Прогресс! Явный прогресс! Учительница и инженер – я вам напомню. Прямо по Райкину: «Как простой инженер!»

Да, прогресс. Но направление этого прогресса довольно странное. Вместо того, чтобы освободить максимум времени и сил на духовное, люди тратят всё время и все силы, чтобы сладко пожрать, устроиться с максимальным комфортом.

Странный прогресс.

Если же говорить об Израиле, то в том, как едят израильтяне, есть что-то нервно-пафосное. Они словно убеждают себя: мы не напрасно сюда приехали! Это не принятие пищи – а акт самовнушения. Пусть нас со всех сторон окружают враги. Пусть большую часть года нас сжигает яростное солнце. Но – мы не напрасно сюда приехали! Мы таки теперь живём хорошо!!

Нет, я совсем не рад тому, что те евреи, жившие традиционной жизнью, часто бедствовали, жили материально трудно. Но почему такое гнетущее впечатление производит израильский праздник жизни? Почему так горько и грустно всё это видеть?

05/04/2012

«Бэсэдэр» – на иврите «всё в порядке». По-моему, это самое употребительное слово в Израиле. Говорится по всякому поводу и без всякого повода, превратилось почти в слово-паразит. Все улыбаются друг другу и говорят «беседер». У всех всё в порядке.

Чудесная страна!

Всегда и всюду меня больше всего интересовали дети, старики и животные.

Старики в Израиле ухоженные. Много очень старых людей, далеко за 80: в Стране Обетованной живут долго. Почему так, непонятно: климат ужасный. Может быть, это просто еврейское упрямство. Климат жуткий? Кругом враги? А мы будем жить долго!

Но странно. В России меня всегда тянуло к старым людям. Иногда потому, что они вызывают сочувствие: ведь им недолго уже быть здесь, с нами. Иногда они привлекают какой-то просветлённостью, удивительной душевной ясностью и чистотой, чем-то таким, что достигается лишь долгой жизнью, в самом конце земного пути. Иногда в стариках есть что-то детское.

Русские старики нередко выглядят заброшенными и несчастными. Их часто плохо лечат. Лидия Евгеньевна, наша соседка, несколько лет назад сломала ногу. Нога у неё срослась неправильно и перестала сгибаться. Ходит она с большим трудом, а ей лишь немногим больше 70-ти.

В России старики – это действительно старики. Они не скрывают своей старости. Их старость видна и понятна каждому.

В Израиле все старики, которых я видел, притворяются молодыми. Разумеется, всё равно всем ясно, что это старики. Но они бодрятся, стараются хорошо выглядеть. Я видел множество накрашенных старух, в брючках, бодро семенящих по улице. «Мы такие же, как все! Мы вовсе не старые!» – словно говорят они всем своим видом.

Но именно в Израиле я впервые в жизни не испытывал тёплого чувства, интереса к старикам. Меня не тянуло к ним так, как всю жизнь.

Дети и животные в Израиле тоже другие.

Меня всегда и дети, и животные любили. Какое-то безотчётное доверие я у них вызываю. Почему? Чем я заслужил такую популярность? Не знаю. Хотя правда, что я и сам очень люблю детей и животных.

Здесь, в Петрозаводске, мы с Гошей (это мой пёс) каждое утро гуляем по набережной. Рядом порт, где живёт стая бродячих псов. Один крупный, побольше моего Гоши, очень красивый: черный, с белой манишкой и белыми чулочками на передних лапах, шерсть у него длинная, волнистая, и хвост как султан. Этот пёс всегда подбегает ко мне и, ласкаясь, прижимается к моим ногам. Он начал так делать по собственной инициативе, после того, как я однажды погладил его.

В карельских деревнях по улицам свободно бегают здоровенные псины, иногда – с молодого волка величиной. Но любого – можно погладить.

И такие же здесь дети. Они доверчивые. Контакт устанавливается мгновенно.

В Израиле и дети, и животные страшно недоверчивые.