Необязательная процедура

Некоторые орешки не колются, правда, иногда это лишь значит, что они несъедобны.

– Честно признаюсь, новость, что у меня есть сын, стала для меня большой неожиданностью, – сообщил я. – Видимо его мама не посчитала, что мне стоило об этом знать. В каком-то смысле, я думаю, вы со мной согласитесь, это снимает с меня определенную ответственность.

– Конечно, – легко кивнула она.

– И раз мы оба согласны, что я этому ребенку ничего не должен, с чего вы взяли, что я вообще буду вам помогать?

– Действительно, – взяв паузу на пару секунд, ответила Анна, – у меня имелись некоторые опасения по этому поводу. Вы могли оказаться кем угодно, да и жить где-нибудь далеко. Но нам повезло, – она широко улыбнулась, – вы рядом, и вы адаптолог. А этот случай, можно сказать, как раз по вашей части.

– В каком смысле?

– Ну, вы ведь помогаете людям адаптироваться к новой реальности. Все эти обходные подключения через устаревшие устройства, простые алгоритмы, не вызывающие панику, психологическая помощь… Так вот, у нас как раз такой случай. Женя является участником государственного пилотного проекта по внедрению нейро-ботов. Его класс выпускной, а значит, закончив его, он, как и остальные ученики, станет частью нового общества. Умным, сильным, перспективным, способным конкурировать с любыми кибернетическими и бионическими системами. Это дорогое удовольствие, надо сказать, и большой шанс, возможно единственный для ребенка, от которого отказались родители. И Евгений по достоинству его оценил, более того, в первых рядах дал согласие на участие.

– Вас интересует согласие детей? – удивился я.

– Ему было двенадцать, он вполне мог принимать самостоятельные решения.

– Конечно, двенадцать – самое время для больших решений, – усмехнулся я. – Вы же знаете, как формируется мозг? И понимаете на какой стадии находится развитие нейронных связей в подростковом возрасте? Детям еще столько же надо прожить, чтоб просто начать понимать последствия своих действий. А вы предлагаете калечащую процедуру, последствия которой, скорей всего нельзя будет исправить.

– Да, дискуссии еще идут на эту тему, однако же, в министерстве тоже работают не дураки. Они привлекают экспертов, в том числе и по детской психологии.

– Могу себе представить.

– Сейчас это не существенно. Решения приняты, пилот запущен и уже довольно успешно реализуется. Люди получают совершенно новые возможности, которых у них раньше не было: мгновенно учить языки и разбираться в любой технике, решать сложнейшие жизненные задачи, иметь самый быстрый доступ к любым знаниям на планете. Что в этом плохого? И Женя согласился. Он трудился, он шел к этому этапу, он лучший в своем классе по всем предметам. Но почему-то с начала этого года он отказывается от дельнейшего участия, и даже собирается бросить школу. Вы понимаете, кем он будет в таком случае?

– Художником, поэтом, писателем.

– Меньше одного процента выбирают творческие профессии. Вы же понимаете, что конкурировать с машинным интеллектом в создании контента невозможно. Скорей всего, он будет заниматься чем-то бессмысленным, чем-то, что может легко делать любой тупой механизм. И получать условный базовый доход. Как все. Как девяносто девять процентов человечества. И с этой статистикой не поспоришь.

– Не поспоришь, – согласился я.

– Так вы согласны?

– Для начала, я хочу с ним поговорить. Но скажу сразу, если это его взвешенное решение, а не депрессивное расстройство или психоз, я его отговаривать не буду.

– А как же несформированные связи у подростков, – улыбнулась она, поднимаясь со стула. – Или в этом случае взвешенные решения они могут принимать?

Вот зараза, а ведь права. Мне все равно придется как-то воздействовать на его судьбу, и соответственно брать ответственность за это.

– Я уже вызвала Женю. Через пару минут он будет здесь. Готовы к встрече с сыном?

– Нет. Но разве это что-то меняет.

В дверь постучали.

– Подожди, – командным голосом потребовала Анна, и затем обратилась ко мне. – Я ему еще не говорила про вас. Очень надеюсь на вашу профессиональную тактичность и понимание психологии подростка.

– Конечно, – успокоительно кивнул я. – Можете не переживать.

Анна выдохнула, успокаиваясь, и тем же повелительным тоном разрешила:

– Входи.

Это было очень странное чувство, словно в двери вошел не кто-то посторонний, а я сам, но только сильно похудевший, не причесанный, сутулившийся и решительный. Тот же прямой нос, та же непослушная копна темных волос, даже рост и походка. Конечно, он был еще по-подростковому угловат, слишком длинные руки, слишком узкая шея, но сомнений быть не могло – никакой ДНК тест не нужен, чтобы понять – это мой сын сейчас смотрит на нас моими карими глазами.

– Привет, сын, – сказал я.

– Что? – и голос похожий на мой.

Женя резко перевел взгляд на Анну, вся уверенность которой вдруг куда-то исчезла, и резко бросил:

– Зачем!

– Кто-то ведь должен тебя убедить…

Но юноша уже не слушал. Он выскочил из кабинета хлопнув дверью.

– Прекрасно справились, – язвительно заметила учительница, бросив на меня уничтожающе-злобный взгляд.

– А по-другому и быть не могло, – усмехнулся я, все еще пребывая под впечатлением от увиденного. – Но не волнуйтесь. Шок пройдет. Он сейчас переварит информацию, пообщается с нами в своей голове, придет к каким-нибудь дурацким выводам, и, конечно, захочет их озвучить. Или нет. Главное, что в следующий раз, когда мы будем с ним говорить, у него уже не будет ступора от неожиданной новости, а значит он будет более способен к диалогу.

– Так вы беретесь? – с надеждой уточнила Анна.

– Безусловно. Только у меня будет к вам одна просьба. У вас же еще остался образец его ДНК. Я хотел бы кое-что проверить.

– Что проверить? Вы же видели, он практически ваш клон.

– Не в этом дело. Это исследование другого характера, если вы не возражаете, я пока не буду объяснять.

– Ну, хорошо, – пожала плечами Анна. – Давайте попозже встретимся, я вам его отдам. Но, если вы что-нибудь серьезное обнаружите, вы же сообщите?

– Непременно.

Врать уж я умею.

Глава 3.

За спиной каждые двадцать секунд, с гулом, который знает каждый живущий у трассы, пролетали автопилотные фуры. Ограничения по восьмичасовому графику работы на грузовике были сняты, так как искусственный интеллект не устает, поэтому машины курсировали без перерыва, с интервалом в триста метров. В этом было что-то жуткое, по дорогам в обе стороны тащился бесконечный поезд из дальнобоев, как будто связанных невидимой сцепкой. К этому тоже привыкаешь. И это тоже жутко.

Перед глазами на сером трехэтажном здании с высокими окнами красовалась вывеска «Центр психологической и социальной поддержи в современных условиях». Почему-то никто так и не согласился с моим предложением сменить вывеску на понятное – «здесь сидят адаптологи».

Автоматическая дверь не открылась.

– Что бы это значило? – произнес я, и стал махать перед фотодатчиком руками.

Но это не помогало. Вот так. Автоматика страшная бездушная реальность. Если вдруг ты стал неугоден, тебя просто начнут игнорировать системы. С внутренней стороны стеклянной двери появился Леша – диспетчер, в своей бессменной черной футболке, с изображением символики давно почившей в бозе рок-группы «Король и Шут». Орудуя отверткой на верхней части двери, он показывал мимикой, что думает обо всей этой технике. Через минуту дверь со звуком, похожим на человеческий стон, отворилась.

– Направляющая погнулась, – сообщил мне Леша. – Теперь цепляет.