2012. Год Апокалипсиса

* * *

Я набрал номер телефона нашей Марь Ивановны.

– А, это вы, молодой человек.

Я хмыкнул: молодой…

– Да, да… именно так – молодой человек. Я могу себе позволить небольшую вольность… И как же рукопись? Уже… прочитана…

– Ага…

– И…

– В раздумьях…

– Иного и не ожидала… Это я попросила Ванечку (нашего шефа) передать ее вам…

– Да?

– Да…

– Не ожидал…

– Ну, почему же… Вы, как мне показалось, единственный, кому я могу доверить…

– Доверить?..

– А вы думали, ее будут печатать? Нет, мой дорогой, я о другом… Мой возраст…

Восемьдесят… как и автору…

Марь Ивановна продолжала:

– Держать в себе то, что передается по наследству от одного к другому, было бы неразумно. Я выбрала вас… Оставьте эти… (она споткнулась) это признание себе, придет время, и вам придется с кем-то поделиться, и не только тем, что вы сегодня прочитали, но тем, что вам еще предстоит узнать. И в очень странной для вас форме… Боюсь, что это наш последний разговор… Прощайте, мой дорогой…

Щелчок, Марь Ивановна опустила трубку телефона на рычаг…

Я – в одиночестве.

Взял с полки томик Ницше, открыл наугад:

«Есть проповедники смерти; и земля полна теми, кому нужно проповедовать отвращение к жизни.

Земля полна лишними, жизнь испорчена чрезмерным множеством людей. О, если б можно было «вечной жизнью» сманить их из этой жизни!

«Желтые» или «черные» – так называют проповедников смерти. Но я хочу показать их вам еще и в других красках.

Вот они ужасные, что носят в себе хищного зверя и не имеют другого выбора, кроме как вожделение или самоумерщвление. Но и вожделение их – тоже самоумерщвление.

Они еще не стали людьми, эти ужасные; пусть же проповедуют они отвращение к жизни и сами уходят!

Вот – чахоточные душою: едва родились они, как уже начинают умирать и жаждут учений усталости и отречения.

Они охотно желали бы быть мертвыми, и мы должны одобрить их волю! Будем же остерегаться, чтобы не воскресить этих мертвых и не повредить эти живые гробы!

Повстречается ли им больной, или старик, или труп, и тотчас говорят они: «жизнь опровергнута!»

Но только они опровергнуты и их глаза, видящие только одно лицо в существовании.

Погруженные в глубокое уныние и алчные до маленьких случайностей, приносящих смерть, – так ждут они, стиснув зубы.

Или же: они хватаются за сласти и смеются при этом своему ребячеству; они висят на жизни, как на соломинке, и смеются, что они еще висят на соломинке.

Их мудрость гласит: «Глупец тот, кто остается жить, и мы настолько же глупы. Это и есть самое глупое в жизни!»

«Жизнь есть только страдание», – так говорят другие и не лгут; так постарайтесь же, чтобы перестать вам существовать! Так постарайтесь же, чтобы кончилась жизнь, которая есть только страдание!

И да гласит правило вашей добродетели: «Ты должен убить самого себя! Ты должен сам себя украсть у себя!»

Нет, и Ницше здесь не поможет, ответ надо искать в других плоскостях…

Встал, подошел к окну. Дождь все еще шел, луч фонаря выхватывал из темноты кусок мокрого и скользкого асфальта… Тишина… казалось, все кругом вымерло. Но это только казалось… Вот, слева движется троллейбус, справа – к остановке спешит, стуча каблучками, молодая женщина. Издалека – скрежет тормозов, гудок легкового автомобиля.

С кем посоветоваться и как вообще понимать этот короткий разговор с Марь Ивановной? Посвящение в посвященные? Нет, слишком уж это все просто, обыденно… Да и не тяну я на посвященного: рылом, что называется, не вышел… Нет того аристократизма, что у нашей Марь Ивановны…

Стоп, как это я раньше не подумал: не простой она человечек, есть в ней что-то такое, от чего в разговорах с ней чувствуешь себя малолеткой и необразованным дитятей…

Интересно, посвященные, они – везде, или их буквально единицы… Почему, как они выбирают себе замену, своих преемников? Нутром? Все просчитывая, проверяя? Или…

Я вновь и вновь задавал себе странные вопросы, мысли крутились в моей голове, руки слегка дрожали. Я никак не мог нащупать то звено, которое стало бы центральным, основным.

Но – стоп, вот оно – 2012-й. Он – близок, время летит стремительно, без остановки… Еще чуть-чуть, и мы станем свидетелями тех событий, которые нам предвещают вот уже несколько сотен лет…

Набраться терпения и ждать… Но кому известна моя судьба…

Ждать и ждать?

Да, но не в качестве статиста, а – чуть более значимой фигуры этого мирового спектакля, входящего в историю как Судный день.

Я буду писать, говорить, объяснять, учить, информировать… Это – совсем немногое, но – все, что смогу.

* * *

На следующий день я узнал – Марь Ивановна скоропостижно скончалась ночью. Ее нашли сидящей в кресле: в левой руке – телефонная трубка, в правой – папка песочного цвета, на папке – римская цифра два. Папка оказалась пустой. С кем она готовилась говорить перед тем, как у нее остановилось сердце? Этого мы так и не узнали… Да мы и не стремились… Посвященные должны уносить кое-что из своих тайн с собой… Промолчал и я о своем последнем разговоре с Марь Ивановной.

Я подхватил эстафету. Моя очередь… «Самый прочный мост – мозг», – не помню, правда, кто это сказал, но, бесспорно, очень рассудительный человек.

* * *