– Щербакова, к доске! – с места в карьер. Аня вздрогнула. – А ты как думала, я о тебе сразу забуду?
Аня медленно, будто во сне, выплыла к сероватой в белых меловых разводах доске.
– Записывай условия задачи!
Дальше всё слилось в какой-то невразумительный гул, ахинею из функций, переменных, интегралов и иной нечисти. Аня что-то выводила крохотным кусочком мела на непостижимо огромной, с целую вселенную, доске, путалась, ошибалась, позорилась. Леопольдовна ухмылялась и злорадствовала, класс притих и беззвучно сопереживал. Мучения тянулись практически вечность, пока учителка, наконец, не насытилась триумфом и не отпустила жертву на место, снисходительно одарив тройкой с минусом.
– Ведь варят у тебя мозги, Щербакова, только учиться ленишься…
Аня вернулась за парту и обнаружила там ромбом свернутую записку, развернула и прочитала одними губами: “«А» и «Б» сидели на трубе. «А» упало, «Б» пропало… Кто остался?”
Аня пожала плечами и сунула записку в карман.
Звонок стал сладостным избавлением от кошмара. Вот только – надолго ли?
– Что у нас дальше? – спросила Аня соседку по парте.
– Как что? Сейчас будет концерт в актовом зале. Все уроки отменены. Так ты же выступаешь!
– Что?!
– Ты что, не подготовилась? Тебе вроде Пушкина задавали наизусть?
– Приехали.
– Так выучила?
– Выучила.
Класс быстро опустел.
– Идем, слышишь гул? Народ собрался.
– Подожди пять минут. Посиди со мной.
– Что такое опять?
– Я не чувствую ног.
– Господи, ты себя в зеркало видела? В гроб краше кладут!
– Спасибо.
– Возьми платок, лицо вытри. Всё в испарине.
– У меня свой есть.
– Как знаешь.
– Там много людей передо мной выступает?
– Да я откуда знаю?
Открылась дверь класса:
– Щербакова, пора на сцену!
– Иду.
Аня с усилием извлекла свое непослушное тело из-за парты и на деревянных ногах заковыляла в просторный коридор, превращенный по случаю очередного неясного торжества сотней параллельных скамеек в актовый зал. Вдалеке, в каком-то тумане возвышалась сцена. Тысяча голов повернулась в ее сторону, гомон поутих, равнодушные глаза следили за комично кривой походкой.
Аня взошла на сцену. Молодая ведущая, русский язык и литература, бодро рявкнула в микрофон:
– Анна Щербакова. Читает стихи А.С. Пушкина.
Аня помедлила ещё секунду, но подошла к стойке:
– Пушкина на будет, – открытая ладонь в сторону дернувшейся русички. – Задрали уже со своим Пушкиным. Борис Пастернак.
Аня закрыла глаза и сразу, пока никто не вмешался, не перебил:
– Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку…
Строчки ложились ровно, как мшистые декоративные камни у мастеровитого строителя. Её голос, вначале тихий и робкий, какой-то домашний, вдруг обрел силу, окреп, заструился в зал. Аня поняла, что больше не паникует, не боится – пошли они вообще все к черту! – что ей давно хотелось что-то им всем высказать: не грубое, но жесткое, наболевшее, откровенное, и открыла глаза…
Сцена 10. Квест
Одинокий фонарь освещал крохотную часть застывшего пространства: решетка, калитка, асфальт. Прямо в конусе света стоял человек: молодой, невысокий, вихрастый. Аня хотела было пройти мимо.
– Отучилась? – парень ухмыльнулся.
– Что, простите?
– У вас портфель школьный.
– Черт. И правда, – Аня остановилась и удивленно посмотрела на ранец. – Откуда он взялся?
– Это всё Антиквест долбаный.
– Мне говорили что-то про квест, который не квест, а вовсе наоборот.
– Это точно. Извините, я не представился. Меня Никита зовут.
– Аня. А вы…
– Тоже, как бы выразиться поточнее… – он покрутил пальцами, – жертва этой хрени.