Апокрифъ

Это была действительно не комната, а монашеская келья. На убогих стенах висели только кресты, самые разнообразные, серебряные, бронзовые, терракотовые, совсем уж древние глиняные, а также кнуты для самобичевания и нательные власяные верви, которыми, видимо, слепец укрощал свою могучую плоть. Единственную обстановку составлял грубый деревянный топчан безо всякого покрытия. Вероятно, отец Иероним спал на нем, укрываясь одним лишь рыцарским плащом и положив под голову Библию. Так орденским послушникам полагалось провести всего одну ночь, накануне посвящения в рыцари Ордена, и то многим приходилось нелегко. Отец же Иероним, словно в назидание орденским неженкам, не отступил от этого и к своим девяноста годам.

Комтур и фон Штраубе присели на этот топчан и принялись ждать.

– Все же странно, что он так быстро ушел… – сказал граф Литта. – Интересно, долго ли нам так сидеть?

И словно в ответ на его вопрос, послышались тяжелые, твердые шаги. Так умел ходить лишь один человек. Затем дверь открылась, и слепец вступил в свою келью.

– Это вы, комтур? – приостановившись, спросил отец Иероним. – А рядом с вами кто?

Это также показалось молодому рыцарю странным. Если слепец, пользуясь каким-то своим, присущим и ему тоже наитием, безошибочно узнал комтура, то почему он столь же легко не опознал и его, фон Штраубе? Быть может, потому, что уже не числил его среди живых?..

Однако, не дожидаясь ответа, слепец сказал:

– А, рыцарь Штраубе. Узнаю и тебя, сын мой. – И никакой взволнованности, никакого разочарования рыцарь не услыхал в его голосе. – Что же привело вас ко мне?

– Увы, нас привело к вам весьма печальное обстоятельство, отец Иероним, – вздохнул граф. – Совсем недавно погиб один человек…

И снова никак не изменилось лицо старика.

– Что ж, – невозмутимо сказал он, – мир праху его. Люди погибают, такое нередко случается. Вы, должно быть, хотите, чтобы я помолился за его новопреставленную душу? Я, правда, только что с моления, но по такому случаю готов лишний раз посетить храм Божий. Впрочем, это, как и молитва к Господу, никогда не бывает лишним…

– Нет, нет, – перебил его комтур, – тем более что убиенный (а его именно что убили!) вовсе не является нашим единоверцем…

– Так же, как наш новый магистр, – с некоторым укором вставил слепец.

Лицо комтура посуровело.

– Да, как и сей великий монарх, – несколько раздраженно произнес он. И в том же тоне продолжил: – Однако погибнуть вместо него мог – даже должен был! – наш орденский брат, юный фон Штраубе.

– Значит, сам Господь уберег нашего орденского сына, – по-прежнему бесстрастно отозвался слепец.

– А вам разве не любопытно узнать, отец Иероним, как это произошло?

– Любопытство, комтур, покинуло меня вместе с умением видеть дневной свет, – ответствовал суровый рыцарь. – Тем более, уверен, вы сами обо всем сейчас мне поведаете, ведь вы для того и явились, не так ли?

Суровости, однако, и комтуру было не занимать.

– А то, что покушение на рыцаря Штраубе совершил кто-то из орденских братьев, вам тоже нисколько не любопытно? – спросил он.

– И кто же в таком случае? – как о чем-то своеобычном спросил слепец.

– Этого-то мы как раз и не знаем… Пока что не знаем, – подчеркнул граф. – Но думаю, уверен даже – мы узнаем со временем.

– Однако отчего же вы заключили, что именно орденцы причастны к злодеянию?

– Все дело в том, каким образом оно было совершено. Вам, должно быть, известно о хитроумной ловушке, изобретенной много веков тому назад монахом Ордена, неким братом Теофилом?

– Да, камень на веревке, привязанной к дверям, – кивнул отец Иероним.

– Именно! – подтвердил граф.

– Что ж, – спокойно отозвался слепец, – в таком случае усопший долго не мучился…

– Он скончался тотчас, не успев ничего понять, – вставил фон Штраубе.

Слепец кивнул, и что было за этим кивком, одобрение или просто принятие к сведению, знал только сам Иероним да Господь Бог.

– И лишь потому вы заключили, – обратился он к комтуру, – что без орденских братьев тут не обошлось? Но поскольку убийства в этом грешном мире не так уж редки, а убийцы достаточно хитроумны, то почему вы думаете, что за столько веков никому не пришло в голову повторить изобретение орденца Теофила? Для убиения друг друга люди и не до такого додумались. С тех пор появились пушки, мортиры, мушкеты; а тут камень на веревке – эка выдумка!.. Если вы явились, братья, лишь затем, чтобы мне это сообщить, то вы уже сообщили. Я слеп, но не глух. И коли у вас нет ко мне прочих дел, то позвольте мне отправиться к трапезе, в сей обители не любят опозданий.

Оба понимая, что больше от старика ничего не добьешься, рыцари поднялись и молча покинули келью. Спиной фон Штраубе ощущал, что бельма старца нацелены именно на него, но вот чту, чту было там, в глуби, за этими бельмами, увы, не ведал никто.

– Поедемте-ка, сын мой, ко мне и попробуем еще раз все взвесить и обсудить, – выйдя из дома и садясь в карету, сказал комтур.

Глава V

Комтур представляет свою диспозицию,

а фон Штраубе узнаёт нечто новое о скрытой жизни

той империи, в которую попал

– Ну, и что вы скажете, сын мой? – спросил комтур, усаживая фон Штраубе за стол. – Однако погодите. Вы все еще, я вижу, сильно взволнованы происшедшим, а излишнее волнение всегда толкает к слишком поспешным выводам. Полагаю, вам необходимо выпить немного вина, это успокаивает. Вы сами знаете, я не поощряю подобное среди рыцарей Ордена, но в вашем случае вижу в том необходимость. Заодно и разделите со мной трапезу.

Граф хлопнул в ладоши, тут же появился его немой слуга Антонио (а нем тот был после того, как лет сорок назад ему за какую-то провинность вырвали язык) и жестами, – хотя слуга был нем, но не глух, именно так Литта привык с ним изъясняться – дал ему распоряжение насчет напитков и трапезы. Фон Штраубе всегда поражало, сколь малозаметными были эти жесты и как безошибочно Антонио их понимал.

Вот и на этот раз все появилось на столе с быстротою необычайной. Лишь после того как граф понудил фон Штраубе сделать несколько глотков недурного в самом деле, очень крепкого, согревающего и душу, и тело вина, он снова приступил к беседе:

– Итак, сын мой, что вы скажете о поведении нашего отца Иеронима?

– Некоторые вещи опять же показались мне странными, – сказал барон, – однако я боюсь снова попасть впросак, как это вышло у меня с братьями Жаком и Пьером.

– И все же?.. А я снова, с вашего соизволения, выступлю в роли адвоката дьявола, чтобы не дать вашей фантазии завести вас слишком далеко. Итак?..

– Ну, во-первых, он, едва зайдя в дом, сразу отправился, как он говорит, на молитву.

– Отец Иероним всегда ходит на молитву именно в это время, – парировал граф.

– Да, – возразил фон Штраубе, – но католический храм был как раз на нашем пути, не доезжая его обители. Он мог там и выйти из кареты.

– И что же, тем самым он вызвал бы у вас меньше подозрений?

– Однако ему прежде зачем-то понадобилось появиться в своей келье, – продолжал фон Штраубе. – Вполне вероятственно, что он должен был там что-то взять.

– Например, свои любимые янтарные четки, – улыбнулся Литта. – Или…

– Или, к примеру, веревку, – вставил барон. – С веревкой-то он уж никак не мог появиться во дворце…

– Да… – Теперь граф в раздумье словно бы рассуждал сам с собой. – А каменную глыбу мог заранее спрятать где-то у твоего дома… Добраться мог, подхватив экипаж… Не стану даже спрашивать, как слепому удалось управиться с этой ловушкой, у него руки видят лучше, чем у иного глаза… Да и глыбу эту подтянуть на веревке под самый потолок… Я перед тем смотрел на худосочных наших любодеев Жака и Пьера и думал – какого труда им бы это стоило. А отцу Иерониму с его силищей такое – что пушинку поднять. Все вроде бы стройно, однако тут имеется весьма веское “но”…