Жрица Итфат + Тафти жрица + Трансерфинг реальности. Ступени I, II, III, IV, V

Когда подошло время ко сну, они легли, и она опять заснула легко и засопела блаженно. А он опять лежал и смотрел на нее, и улыбался себе, и слушал, как она сопит, и даже потрогал тихонько за плечи и грудь, совсем тихонечко, чтоб не проснулась. Женщина украшала его жизнь, остальное было неважно.

Следующие несколько дней ушли на изготовление одежды для женщины. Шкуры пушистых зверей надо было высушить и выделать очень тщательно, чтобы они были мягкими, приятными. Когда Зверюга примерял на женщину отрезки шкуры, а он это делал довольно часто, нарочно наверное, то пользовался случаем обнять ее и прижать к себе. Она не отстранялась, но и взаимности не проявляла.

Однако Зверюга довольствовался и тем, что в его жизни была женщина, которую можно хоть иногда обнять и прижать. А еще его жизнь была теперь наполнена приятными хлопотами и отрадными заботами. Наполнена как новым смыслом существования и целью даже.

Зверюга трудился над одеждой для своей женщины прилежно и старательно. И наконец, настал момент, когда первобытный шедевр от кутюр был готов. Получились очень симпатичные штанишки до колен и курточка с рукавчиками до середины предплечий. Дикая дева, облаченная в подобный наряд, теперь выглядела не такой уж и дикой. Конечно, она была довольна. Или скажем так, очень довольна. Но еще больше был доволен Зверюга. Женщину в пушистой и мягкой шубке стало еще приятнее обнимать и гладить.

Принарядивши подругу, Зверюга впервые вывел ее в свет. Когда они выбрались из пещеры, он взял ее за руку и провел по извилистой тропинке вверх до середины горы. Там они сели у высокого обрыва и любовались панорамой лесной долины, утонувшей средь гор в лучах заходящего солнца.

Пока они сидели, наблюдая закат, Зверюга несколько раз ненавязчиво обнял свою женщину за плечи и талию. Та по-прежнему не возражала, но и никакой симпатии в ответ не выказывала. Когда они, как обычно, легли спать, Зверюга долго не мог заснуть и все думал, как бы добиться взаимности от горячей и в то же время такой холодной девы. И решил он, что нужно подарить ей украшения.

А как их добыть? Отобрать у других женщин? Нет, так не годится, надо самому сделать. Но прежде, требуется камни найти красивые, самоцветные. А камни красивые, самоцветные, водились на самой вершине, на самой макушке горы, на горице, куда было очень трудно забраться. Но Зверюга так решил и отправился туда на следующий же день.

Итак, полез он на самую макушку, на гору, на горицу. Путь был нелегким и пролегал через крутые склоны, осыпи и узкие тропы над обрывами. Один раз Зверюга чуть не сорвался в пропасть, и в кровь искалечил руки и ноги, но до верхушки все-таки добрался. Там он нашел камни самоцветные. Выбрал самые красивые, сложил их в кожаную котомку и двинулся обратно, в свою пещеру, к своей женщине.

Женщина по своему обыкновению ждала его, расположившись на мягкой шкуре у огня. Зверюга вывалил перед ней камни из котомки:

– Видишь, это все тебе.

Глаза у нее загорелись.

– Нравится? – спросил он ее.

– Да, мой господин! – ответила та с восторгом.

Может, теперь ее сердце растает, подумал уставший Зверюга и принялся залечивать свои раны. Дева перебирала и рассматривала самоцветные камни, не задумываясь о том, как они достались и не обращая внимания на беду своего господина.

Ну да ладно. Зверюга опять несколько дней прилежно трудился, стараясь сделать для своей женщины самые лучшие, самые красивые вещи, какие только можно было изготовить в тех условиях. Наконец, работа была закончена, и наступил торжественный момент. Зверюга надел своей женщине браслеты на руки и ноги, а на шею повесил ожерелье.

Дева была довольна как никогда. Она ходила взад-вперед по пещере, и любовалась своими драгоценностями, и своему господину показывала, как она хороша собой в них. И Зверюге все это тоже очень нравилось. Однако в душе у него вновь поселились уже было забытые грусть и тоска. И он как прежде испытывал чувство одиночества, несмотря на то, что с ним была его женщина.

Когда они улеглись, она не сразу заснула, а все показывала руки и ноги, и любовалась своей красотой. Он спросил ее:

– Ты не скучаешь по дому?

– Нет, мой господин, – ответила дева.

– Ну что ты заладила! – не выдержал Зверюга. – Я тебе не господин.

Он обнял ее и прильнул губами к ее волосам. Ее волосы пахли лесом. Он зарылся в них и лежал так, прижав свою женщину к себе. Она тоже лежала спокойно, но через несколько мгновений он уже слышал привычное сопение.

Наказанные любовью

Зверюга всю ночь не мог заснуть, а все ворочался и думал. Наутро он покормил ее и сказал ей:

– Я не могу так больше. Отведу тебя обратно в стойбище. Собирайся.

– Почему, мой господин? – удивилась дева. – Я не хочу.

– Ты меня любишь? – спросил он ее.

– Да, мой господин.

– Врешь. Ты любишь то, что я имею, и что даю тебе.

– Но мой господин, мне хорошо с тобой!

– Конечно, тебе хорошо, потому что я о тебе забочусь. Но я не могу жить с той, которой я безразличен. А ты скорей полюбишь того, кто тебя бьет. Идем.

Она расплакалась. Однако Зверюга принял решение и был непреклонен. Он вручил ей подушечку и мягко подтолкнул к выходу.

Через лес они шли молча. Дева брела, опустив голову и прижав подушечку к животу, время от времени всхлипывая. Зверюга был мрачнее тучи. Он понимал, что поступает жестоко и как-то очень нехорошо. Он делал то, отчего и ему, и ей теперь плохо, очень плохо. Но он не знал другого выхода. Ему было больно, очень больно. Но еще больнее быть с ней и чувствовать ее безразличие.

Зверюга довел ее до того места, откуда уже виднелось стойбище племени, и дальше она побрела сама. А он, развернувшись, пошел, нехотя, медленным шагом, обратно в свою пещеру, где уже не было его женщины. Вот, была она у него, а теперь ее нет. Ему стало буквально физически плохо, но он иначе не мог, или не умел. Единственное оправдание он видел в том, что она не приложила ни малейших усилий, чтоб хотя бы притвориться и сделать вид, что он хоть что-то для нее значит. Но она даже не пыталась.

Жаль только, думал он, люди все у нее отберут, и украшения, и подушечку, и курточку, и штанишки. Жалко ее. Ладно, сама виновата. Но в чем она перед ним виновата? В том, что не притворилась, что любит его? А почему она должна была притворяться? И почему она должна была его любить? Только потому, что он для нее что-то сделал? Но разве влюбляются почему-то или за что-то?

* * *

Очнувшись от воспоминаний, Лохматая Зверюга обнаружил себя бредущим понуро в команде участников «экспедиции крышки», которые продолжали поиски решения крышечной проблемы.

Он плохо помнил, что было после расставания с подругой, и как он жил дальше один в своей пещере. Помнил только, что постоянно обвинял себя в том, что поступил нехорошо, неправильно, и так же постоянно себя оправдывал. В итоге его сердце ожесточилось, и кажется, именно поэтому он обрел свой нынешний звериный облик. Хотя способность любить не утратил.

Зато сам стал таким, в кого влюбиться едва ли кто-то был способен. Какие у него шансы с Брунхильдой? Смешно. Как будто Создатель нарочно наказал его за то, что он тогда повел себя так некрасиво. А еще наказал наверно для того, чтобы он, Зверюга, что-то понял. Ведь он до сих пор так и не понял, зачем дается любовь, и как она возникает, и почему один другого может любить, а другой в ответ не может.

Но разве есть кто-нибудь, хоть один на свете, кто сумел разгадать все эти загадки? Или ответов на все эти «как, зачем и почему» вообще не существует? А есть лишь любовь, как она есть, и нужно просто любить, если можешь, не задаваясь вопросами? А если не можешь не задаваться, тогда лучше и не любить вовсе? Но ведь любовь, она не спрашивает, можешь ли ты, и хочешь ли, а просто поражает тебя, как болезнь, и тогда, как говорится, это уже твои проблемы.

Болезнь? У Зверюги перед глазами всплыл недавний сеанс «обезлюбливающей терапии», из которого наибольшее впечатление на него произвели слова «ты не стоишь даже легкой влюбленности», будто о нем сказанные.

Итак, не переставая терзать себя мрачными мыслями, Зверюга брел молча в компании наших друзей. Его раздумья прервал внезапно раздавшийся звук сирены, характерный для кареты скорой помощи. Тут же и сам автомобиль вывернул из-за угла, обвешанный проблесковыми маячками, как новогодняя елка. Поравнявшись с компанией, он резко затормозил и остановился.

– Ой, смотрите, это же та, сумасшедшая докторица! – воскликнула Желтая Подлодка.

Из кабины скорой и впрямь вылезла докторица, и подбоченясь, обратилась к ним:

– А, старые знакомые, практиканты! Куда путь держим? У меня тут появились некоторые сомнения, по поводу. Похоже, среди вас есть больной. Я еще тогда заподозрила, но как-то упустила из виду, – сказала она, вперивши взгляд в Зверюгу. За ее спиной тут же выросли два крепких медбрата.

– Вы глубоко заблуждаетесь, глубокоуважаемая коллега, – ответствовал за всех Адя, умудренный опытом заговаривания зубов. – Мы все отменно здоровы и до чрезвычайности далеки от заболеваний вашего профиля.

– А вот этот, лохматый, по-вашему, тоже здоров? Это ж до какого состояния себя довести надо! Острый рецидив!

– Да помилуйте-с, наш товарищ всего лишь слегка перебрал вчера, и ему сейчас требуется скорей вытрезвитель, нежели ваша, хоть и скоропостижная, но весьма почтеннейшая помощь.

Зверюга сердито покосился на Адю, но благоразумно смолчал. Они все были на грани попадания в переделку. Докторица не унималась:

– Меня не проведешь, я больных за версту чую!

– А откуда и куда вы так спешили, позвольте полюбопытствовать? – Адя сделал попытку увести разговор в сторону.