Отпуск за свой счет

– Какая ситуация?

– А вы не будете сердиться?

– Слушай, Котова… Тебя как зовут?

– Катя.

– Ты пришла в ресторан… Ты что, тут живешь?

– Нет.

– Значит, специально пришла. Отрываешь нас от дела. У нас переговоры. Если у тебя ерунда какая, поговорим в министерстве.

– Нет, это очень срочно.

– Ну, давай тогда, не тяни.

– Вы меня знаете?

– Ну, Котова ты, выяснили уже.

– Нет, ну скажите – знаете?

– Ну, знаю, третья слева.

– Ну вот. Тогда помогите мне – отпуск за свой счет… За мой, в смысле.

– Слушай, Котова, – подошел к ней референт, – ты что, с ума сошла?

– Я понимаю, что вы… – Катя не замечала референта. – Но к кому мне?! Ведь пока я туда… А время… Вы же все можете. Ну что вам стоит?…

Евдокимов сидел в коридоре у сервировочного столика и показывал официантам фокусы. Он брал из вазы апельсин, делал пас, и тот исчезал на глазах у изумленной публики. Когда таким образом исчез четвертый апельсин, один из официантов забеспокоился:

– Э-э, хватит. Что я подам на стол? Где они?

Евдокимов сказал:

– У вас. Поищите.

Официант похлопал себя по карманам, посмотрел по сторонам, пожал плечами.

Тогда Евдокимов нагнулся, вытащил из-под стола портфель и высыпал из него на стол восемь апельсинов. – А мы, оказывается, коллеги, – сказал он насмешливо.

Официант смутился.

– Вот, – закончила Катя. – Понимаете? Это, может быть, вопрос жизни.

– К вопросам жизни так не относятся, – сказал Орлов. – А если б ты меня не нашла?

– Ну что вы, нашла бы.

– Это несерьезно, – сказал референт. – Самая горячая пора, пусковой год, я не знаю, как вообще тебе дали отпуск в это время. Надо еще проверить.

– Бывают же обстоятельства, пошли навстречу… И потом, – Катя снова поглядела на Орлова, – я же вашу просьбу удовлетворила.

– Мою? Какую? – удивился Орлов.

– Ну, когда вы тогда, на митинге, просили за наш счет поработать. В субботы, в воскресенья… Чтоб фундамент – досрочно. Кто ж пошел бы, если б ребята дома. Я же – пожалуйста.

Орлов посмотрел на Катю так, словно только что ее увидел, покачал головой.

– Интересно вопрос ставишь.

– А теперь… – Катя шмыгнула носом и заморгала, чтоб не заплакать. – Просто очень обидно, когда так… Когда ты… А когда тебе…

Орлов помолчал, посмотрел на француза, потом достал из папки чистый лист бумаги, положил на край стола.

– Садись, пиши, – сказал он Кате.

– Что? – снова шмыгнула она носом.

– Заявление. За свой счет. За твой.

Референт сделал круглые глаза.

– Долги, дорогой, отдавать надо, – заметил Орлов. – А то в другой раз не поверят, – и он протянул Кате ручку.

И когда Катя писала заявление, от усердия по-детски высунув кончик языка, она была в этот момент такая победно-прекрасная, что автор не удержался и заметил по этому поводу:

– Да… Вот если б сказать кому, что такое в наше время возможно, ни один разумный человек в это бы не поверил. Впрочем, разумные люди тем и отличаются от остальных, что всегда точно знают, что может быть и чего быть не может. Поэтому и не пытаются делать ничего лишнего. А неразумные – те пытаются. И иногда им кое-что удается. Например, получить телефон в порядке общей очереди или создать теорию относительности…

Орлов взял Катино заявление, прочитал его, хмыкнул, покрутил головой, посмотрел на референта, словно призывая его в свидетели безысходности положения, и размашисто написал в углу резолюцию.

– Перешлешь в Верхнеярск завтра, – сказал он референту и повернулся к Кате:

– Все?

– Да! – Катя обрадованно рванулась к выходу, но остановилась. – То есть нет. Там дядя Миша.

– Кто?

– Дядя Миша. Евдокимов.

Референт склонился к нему и что-то прошептал.

– А… Что ж ты сразу не сказала? Неудобно-то как. Пригласи его.

Катя радостно поглядела на француза, сказала ему: «пардон», взяла со столика бокал, выпила его и только тогда поняла, что это не вода, а шампанское.