В погоне за прибылью. Законы развития рынка и коммерческих фирм

По этой причине советские, а затем и российские инженеры (в числе которых был и я), контактируя со своими западными коллегами, с удивлением обнаруживали, что уровень подготовки у этих самых западных коллег, вообще-то, существенно ниже, чем у них. Однако при всем этом живут западные коллеги гораздо богаче, чем наши соотечественники. Естественно, при этом возникал закономерный вопрос: если мы такие умные, то почему мы такие бедные? Ответ на него напрашивался сам собой: проблема в правительстве «этой страны», как любят называть Россию представители интеллигенции.

На самом же деле проблема здесь вовсе не во властях, и не в стране, и даже не в пресловутом «менталитете», а в уровне разделения труда. Экономика советской распределительной структуры включала в себя гораздо меньше населения, чем западный рынок, а потому уровень разделения труда в ней был гораздо ниже. Этим и была обусловлена потребность в системе образования, готовившей специалистов широкого профиля с фундаментальными знаниями, хотя из-за более низкого уровня производительности труда благосостояние населения в СССР было гораздо ниже, чем на Западе.

Однако эта ситуация стала меняться с включением России в западный рынок после распада СССР. Теперь Россия становилась частью уже западной системы разделения труда, и советская образовательная система просто не соответствовала ей. В этой связи стоит вспомнить известное высказывание министра образования Андрея Фурсенко: «…недостатком советской системы образования была попытка формировать человека-творца, а сейчас задача заключается в том, чтобы взрастить квалифицированного потребителя, способного квалифицированно пользоваться результатами творчества других».

Казалось бы, это высказывание абсолютно «вредительское», но государство, в отличие от обывателей, считает деньги, которые оно тратит на образовательную систему, и задумывается о том, зачем оно это делает. В рамках западной системы разделения труда, частью которой теперь стала и Россия, такая система образования оказалась действительно не нужна. Какая нужна – это, на самом деле, вопрос открытый.

Мне в этом плане повезло – я имел возможность сравнить обе системы образования. Диплом инженера я получил в России, а магистратуру по экономике и бизнесу окончил в Австралии. При этом я на своей шкуре прочувствовал, насколько российская образовательная система не соответствовала системе разделения труда. Я начал работать по специальности на четвертом курсе – моим первым местом работы стала телекоммуникационная компания, как раз активно внедрявшая западные технологические достижения. Там я с удивлением обнаружил, что практически ничему из того, что реально требовалось на рабочем месте, в институте меня не учили, и многим вещам пришлось учиться «с нуля». Тем не менее, имея фундаментальные знания, учиться было довольно легко.

Однако есть и другая сторона медали. Приехав в Австралию, я случайно познакомился там с одним парнем. Когда разговор зашел о том, кто чем занимается, он поведал мне следующую историю: «Сейчас я работаю водителем грузовика, но раньше я был программистом. Я окончил курсы в TAFE (аналог нашего техникума), где меня научили программировать на языке COBOL. Но со временем язык „умер“, и необходимость в таких специалистах отпала. Так я и стал водителем грузовика.» Надо ли говорить, что это, мягко говоря, нетипичный карьерный путь с точки зрения российского программиста – смертью какого-либо отдельного языка его профессии не лишишь.

Но вернемся к нашей теме. С появлением торговли и рынка замкнутые общественные хозяйства, подобные СССР, получили возможность преодолеть границы уровня разделения труда, обусловленные численностью собственного населения, так как теперь они могли торговать с другими участниками рынка. Однако, как будет показано далее, именно разделение труда, созданное административным путем в общественных хозяйствах, изначально стало предпосылкой возникновения рынка. При этом после возникновения рынка уже сами рыночные механизмы стали основным драйвером углубления разделения труда.

Возникновение торговли, в свою очередь, привело к формированию второй составной части рыночной системы, о которой мы говорили ранее, а именно финансовой системы. Именно финансовые механизмы стали тем двигателем, который впоследствии позволял рынку расширяться и углублять за счет этого разделение труда.

Однако, в отличие от механизмов разделения труда, действие финансовых механизмов, на мой взгляд, нельзя объяснить так же коротко (хотя это вовсе не значит, что разделение труда – это более простое явление, к нему мы еще неоднократно вернемся). Для того, чтобы понять принципы, лежащие в основе современной финансовой системы, нужно понять весь исторический процесс ее зарождения и развития. Этим мы и займемся далее.

Рождение рынка

На основе имеющихся археологических свидетельств можно утверждать, что рынок и коммерция существуют уже по меньшей мере четыре тысячи лет. Тем не менее развитие рыночных механизмов на протяжении истории не было непрерывным и поступательным – они развивались с переменным успехом, переживая периоды относительного расцвета и упадка в различных частях света.

При этом коммерческие структуры долгое время играли довольно скромную роль в экономической жизни общества, несравнимую с той, что они играют сейчас. Свое современное главенствующее положение в экономике они смогли занять лишь относительно недавно, благодаря особенностям политической системы, сложившейся в Западной Европе несколько веков назад – именно политические перемены тогда открыли путь к массовой коммерциализации производств и формированию современной капиталистической системы.

Однако все базовые механизмы работы рынка были сформированы гораздо раньше, еще при его зарождении, и принципиально не изменились за четыре тысячи лет его существования. Поэтому для того, чтобы понять, как работает современный рынок, важно понять, как рынок вообще сформировался. Об этом и пойдет речь в этом разделе.

Говоря о рыночных механизмах, важно понимать, что рынок существовал далеко не всегда на протяжении истории человечества, и по сей день он действует далеко не везде, а там, где он действует, это далеко не всегда один и тот же рынок. Если же обратиться к истории, то можно увидеть, что рынок отнюдь не является неким «естественным» состоянием экономики, как можно было бы предположить – напротив, естественной оказывается как раз планово-распределительная модель.

По свидетельствам историков и археологов, экономика первых цивилизаций, таких как Древний Египет и Урук в Месопотамии, была планово-распределительной, а не рыночной. Более того, некоторые цивилизации так никогда и не познали рыночных механизмов. Например, цивилизация инков в Южной Америке встретила свою смерть от рук конкистадоров именно в таком состоянии «первозданного коммунизма».

Такие распределительные структуры можно встретить и в современности – например, до недавнего времени рынка не было в огромных коммунистических странах, таких как СССР и Китай. Нет его и по сей день в Северной Корее. Кроме того, огромные массы людей в Африке, Индии и Юго-восточной Азии по сей день живут в рамках системы натурального хозяйства, и, несмотря на все достижения мировой экономики, их быт мало чем отличается от того, как жили их предки сотни лет назад. И даже при том, что среди этих людей зачастую существует какая-то торговля, она практически не интегрирована с глобальным рынком. И для того, чтобы выяснить, почему сегодня дела обстоят подобным образом, в первую очередь нужно разобраться в том, как рынок вообще появился.

Как будет показано далее, само появление рынка явилось результатом весьма специфического стечения обстоятельств, а вовсе не следствием некого «естественного» стремления людей к обмену продуктами труда. Если же говорить в терминах естествознания, то появление рынка можно назвать «большим взрывом», который привел к зарождению экономической «вселенной», в которой мы сегодня живем.

«Детонатором» этого взрыва послужило появление денег. Именно появление денег более четырех тысяч лет назад привело к запуску всех базовых рыночных механизмов, которые действуют по сей день. Здесь я имею в виду три ключевых рынка, которые составляют основу современной экономики: рынок товаров и услуг, финансовый рынок и рынок труда. И далее мы поговорим о том, как появление денег привело к последовательному формированию этих трех рынков.

Как появились деньги

Деньги – пожалуй, самое востребованное изобретение человечества, но вместе с тем и наиболее загадочное. Ведь мы до сих пор не знаем, как именно и когда именно они появились. Однако это совершенно не мешает нам измерять все, что только возможно, финансовыми показателями, при этом даже не задумываясь о том, что же именно мы на самом деле меряем.

Может показаться, что вопрос о происхождении денег представляет исключительно академический интерес – в конце концов, какая разница, как деньги появились, ведь все мы знаем, что они представляют из себя сейчас. Но знаем ли мы на самом деле? И, самое главное, знаем ли мы, что деньги будут представлять собой в будущем?

Самый простой ответ на этот на этот вопрос – «то же, что и сейчас». Но если заглянуть в историю, то становится очевидно, что денежная и финансовая системы постоянно эволюционировали и изменялись, попутно оказывая значительное влияние на весь окружающий мир. И нет никаких причин, по которым современная финансовая система должна была бы вдруг застыть в своем текущем состоянии – как говорится, ничто не вечно под луной.

Более того, наблюдаемые сегодня в мире кризисные процессы все более остро ставят вопрос о будущем сложившейся финансовой системы. И этот вопрос носит отнюдь не академический характер – он напрямую касается каждого из нас, так как без ответа на него нельзя понять, как выживать и выигрывать в новых условиях ведения бизнеса.

В экспертном сообществе сегодня ведутся острые дискуссии на тему будущего финансовой системы, и там можно услышать самые различные идеи и концепции, такие как отрицательная процентная ставка, возврат к золотому стандарту, расчеты в национальных валютах, нефтедоллар и продажа нефти за национальные валюты, «виртуальное золото» в виде криптовалют и многое другое. Однако, на мой взгляд, все эти дискуссии не имеют под собой никакой почвы без ясного понимания того, как вообще зародилась денежная система и как она эволюционировала в свое современное состояние.

По свидетельствам археологов, ответ на вопрос о том, как впервые появились деньги, нужно искать аж в ветхозаветных временах, в третьем тысячелетии до нашей эры. Что ж, так мы и поступим, но сначала немного теории.

На мой взгляд, существуют две заслуживающих внимания версии появления денег. Первая, наиболее распространенная версия, принадлежит австрийской экономической школе, а вторая – школе российского экономиста Олега Григорьева, получившей название «Неокономика». Тем не менее и к версии австрийской школы, и к версии Григорьева возникают серьезные вопросы, остающиеся на данный момент без ответа, и далее я коротко поясню проблемы этих версий.

Версия австрийской школы: товарные деньги

Согласно версии австрийской школы, деньги изначально представляли собой товар, выделившийся в результате осуществления бартерного обмена как наиболее удобный для совершения сделок. В нашем случае таким товаром стали драгоценные металлы. При этом австрийская школа считает, что впоследствии деньги были «испорчены» и стали необеспеченными реальным товаром бумажками, что и является корнем всех наших сегодняшних бед.

Но в версии австрийской школы абсолютно непонятно, откуда у людей в древние времена могли взяться лишние запасы продукции, которые они бы хотели использовать для обмена. Ведь запасы изначально делались не в целях обмена, а для обеспечения собственного потребления «на черный день», и вряд ли кому-то пришло бы в голову торговать своим неприкосновенным запасом, от которого зависело выживание. При этом начинать производить дополнительную продукцию с целью последующего обмена не имело никакого смысла, так как в этих условиях было крайне маловероятно, что ее в принципе можно будет поменять на какую-либо другую в необходимом объеме и по приемлемым соотношениям.

По сути, австрийская версия неявно допускает, что решение о производстве продукции для обмена было принято экономическими агентами синхронно – иначе бы ее просто не на что было обменивать. Причем для того, чтобы обмен оказался выгодным, объемы и наименования продукции, производимой сторонами сделки, тоже должны были быть предварительно согласованы. Кроме того, был нужен еще и некий механизм принуждения сторон к выполнению условий сделки – ведь каждая сторона брала на себя риск остаться с кучей никому не нужного продукта, если другая сторона по каким-то причинам не выполнит свои обязательства. Разумеется, в чисто рыночных условиях, описываемых австрийской версией, такая ситуация невозможна – все это требует использования административных механизмов. А в этом случае уместно говорить уже не об обмене, а о распределении (которое как раз описывает Григорьев).

Но даже если допустить, что излишки для обмена откуда-то взялись, возникает другая проблема. Появление денег подразумевает появление цен, то есть неких общеизвестных пропорций обмена «денежного» товара на все остальные товары. Однако совершенно непонятно, каким образом из бартера могли появиться стабильные пропорции обмена одних товаров на другие – ведь данные пропорции в каждой конкретной сделке оказывались бы разными в зависимости от структуры накопленных запасов и субъективных предпочтений сторон на момент сделки.

Например, если у меня в запасах есть мешок зерна и кувшин вина, то приемлемые для меня условия обмена зерна на вино будут иными, чем в случае, если бы у меня было только зерно, а вина не было совсем. А если бы мне в этот момент еще и нужно было отмечать какой-нибудь праздник, то ценность вина для меня возросла бы еще больше. И у каждого участника рынка в каждый конкретный момент времени все эти обстоятельства являются абсолютно уникальными, вследствие чего общие для всех пропорции обмена в таких условиях просто не могут появиться.

Обмен в этих условиях может существовать лишь в форме так называемого обмена дарами между знатью (noble gifts exchange). Почему именно между знатью? Потому, что в описанных условиях только у знати могут в достаточном объеме и на постоянной основе существовать излишки продукции – ведь знать эту продукцию не производит самостоятельно, а получает за счет той или иной формы эксплуатации остального населения (налоги, ритуальные подношения и т.п.).

Почему речь идет именно о дарах? Потому, что, как уже было сказано, ни о каком стоимостном эквиваленте в этом обмене речи идти не могло – ему просто неоткуда было взяться. Такой обмен выполнял социальную и дипломатическую функцию, а не служил для извлечения экономических выгод. Современным эквивалентом такого взаимодействия является, например, обмен подарками на новый год.

Версия О. В. Григорьева: распределительные деньги

Григорьев, указывая на все эти проблемы австрийской версии, пришел к выводу, что систематический обмен был в принципе невозможен до появления денег, и в «доденежной» экономике существовало только производство и распределение в рамках неких централизованно управляемых административных структур (племен, сельских общин, городов и т.п.). А раз деньги не могли появиться из обмена, то они должны были быть введены в приказном порядке некой государственной структурой. По мнению Григорьева, целью введения денег было упрощение распределения материальных благ, произведенных коллективным трудом или собранных в виде налогов.

В версии Григорьева центральную роль играет концепция государственного склада, куда должна была свозиться произведенная продукция. При этом склад выпускал некие «талоны», которые могли быть обменяны на различные продукты по четко установленным соотношениям.

Согласно Григорьеву, такая система была введена с целью упрощения учета продукции – с использованием «талонов» не требовалась идентификация личности служащих при получении продукции на складе и ведение записей о том, кто сколько продукции получил. Сами же талоны могли просто распределяться начальниками между непосредственными подчиненными сверху вниз по управленческой иерархии.

Тем не менее в этом случае непонятно, зачем понадобилось вводить именно аналогичные деньгам универсальные талоны, а не талоны на конкретные товары или заранее определенные пайки, аналогичные тем, что использовались в свое время в СССР. Более того, при ближайшем рассмотрении оказывается, что описываемая Григорьевым схема скорее не решает проблемы администрирования, а напротив, их создает.

Во-первых, с точки зрения учета талоны на конкретные товары гораздо удобнее – ведь достаточно посчитать полученные талоны на каждый товар, и можно легко узнать остатки каждого продукта на складе, имея информацию только об исходном объеме запасов. В случае же использования универсальных талонов было бы необходимо либо вести записи о наименованиях и объемах отпущенного товара в каждой отдельной транзакции и потом сводить «дебет с кредитом», как это делается в современной бухгалтерии, либо часто проводить инвентаризации и пересчитывать физический товар на складе. В любом случае учет был бы гораздо более трудоемким, чем с использованием талонов на конкретные товары.

Во-вторых, распределительная система с универсальными талонами неизбежно должна была приводить к возникновению дефицитов товаров, так как нельзя было бы точно предугадать спрос на различные товары и установить на них соответствующие цены. А это, скорее всего, вынудило бы власти вернуться к распределению товаров в натуральном виде. За примером работы такой распределительной системы с «универсальными талонами» далеко ходить не надо – все это уже было в СССР с его постоянными дефицитами, вынуждавшими возвращаться к натуральному распределению по товарным талонам.

Теоретически, бороться с дефицитами можно путем изменения цен, но изменение цен в приказном порядке – это совсем не одно и то же, что изменение цен рынком. Как демонстрирует практика того же СССР, менять цены в распределительной системе непросто. Дело в том, что для субъектов такой системы изменение цен выглядит, как произвольное изменение их доходов властями со всеми вытекающими последствиями – достаточно вспомнить, как повышение цен на мясо в 60-х годах в СССР спровоцировало массовые волнения в Новочеркасске, приведшие к гибели нескольких десятков человек.

При этом надо понимать, что, когда создавался СССР, все уже давно привыкли к деньгам, и необходимость их использования выглядела, как нечто само собой разумеющееся. Но совершенно непонятно, что могло заставить власти ввести такой инструмент распределения во времена, когда понятия денег вообще не существовало. Ведь, как показал опыт Советского Союза, деньги вообще мало совместимы с распределительной экономикой.

Более того, сама идея о том, что различные товары каким-то образом могут быть эквивалентны друг другу, была бы абсолютно неочевидной в условиях отсутствия систематического обмена. При этом Григорьев утверждает, что такой обмен в принципе не мог возникнуть до появления денег.

Но самый главный вопрос к версии Григорьева состоит в том, почему такой редкий и ценный материал, как драгоценные металлы (которым, к тому же, издревле приписывали мистические свойства), был выбран для изготовления такой утилитарной вещи, как распределительные талоны.

По мнению Григорьева, это, вероятно, была защита от подделки. Так как месторождения драгоценных металлов были достаточно редки, то, захватив контроль над месторождением, можно было надежно контролировать и выпуск талонов.

Тем не менее, несмотря на то, что в древние времена люди уже владели технологиями очистки драгоценных металлов от примесей, тогда еще не существовало надежных методов проверки чистоты металла, пригодных для повседневного применения. Эта проблема была решена лишь много позже, во времена Архимеда, который, как известно, открыл закон, названный его именем, как раз решая задачу проверки чистоты золота. Кроме того, проблема защиты от подделки в древние времена решалась совершенно другим способом, причем абсолютно таким же, каким мы решаем ее сейчас – с помощью печатей.

Под сомнение версию Григорьева ставит и тот факт, что до появления первых монет в качестве денег использовались драгоценные металлы «на развес». Причем гораздо раньше этого драгоценные металлы стали использоваться для изготовления украшений и утвари, то есть как потребительские товары.

Совершенно непонятно, как в этом случае на складе должны были отличать выпущенные им «распределительные» драгметаллы от потребительских, которые уже были в большом объеме на руках у населения, а также в захоронениях умерших. Ведь часть имеющихся в наличии потребительских драгметаллов в этом случае неизбежно должна была быть отоварена на «складе», опять же вызывая хронические дефициты товаров.

Но в одном с версией Григорьева трудно не согласиться – деньги и власть действительно всегда идут рука об руку, и рассматривать деньги вне контекста властных структур, как это делает австрийская школа, пожалуй, бессмысленно.