Охота к перемене мест

– Легче всего учитывать ящики. Нет необходимости считать каждый из них. В кузов машины входит, скажем, шесть ящиков поперек и пять в высоту. Значит, ряд содержит тридцать ящиков. Твоя задача – следить, чтобы у грузчиков не было неполных рядов, подсчитать полное число рядов, умножить на тридцать – и все дела. Во-первых, так никогда не собьёшься, во-вторых, – больше времени, следить, чтобы грузчики не баловали.

Мой первый день прошел удачно, хотя с непривычки я порядком устал. Заканчивали работу обычно к часу-двум, задерживались только если получатель опаздывал с машинами. Тогда домой можно было прийти и к пяти или шести часам. Когда я дома открыл свою сумку, выставил на стол шесть деформированных пакетов с соками, один тетрапак с красным вином и две слегка помятых банки с дорогим голландским пивом «Хайникен», мои ахнули: «Откуда это? Ты что, это на всю зарплату купил?». Я устало махнул рукой: «Зарплата будет в конце недели, а это с вагона упало». Жена, по наивности, ещё долго считала, что когда вагоны подают под разгрузку, из дыр и щелей кое-что падает, и предупреждала каждый раз: «Ты смотри там, осторожней. Лучше подожди, когда вагоны совсем остановятся, а не то, неровен час, под колеса попадёшь». Игорь долго хохотал над такой наивностью, затем наконец открыл ей, что именно народ понимает под словом «упало». Особенно радовались мои сладкоежки, когда я приносил домой помятые плитки шоколада.

Разгрузка бывала не каждый день, обычно два-три раза в неделю. Так что в остальное время можно было работать в институте. Получал я, как и обещано, раза в три больше, чем в институте, а с учётом того, что «упало» так и вовсе в пять раз. Но в следующий раз я работал с другим напарником. Звали его Костей. Это был высокий худощавый парень двадцати пяти лет с вполне циничными взглядами на устройство этого мира и общества, свойственными всё испытавшему и пресыщенному жизнью человеку. Глаза Кости никогда не смотрели прямо в глаза собеседнику. Они нервно передвигались, нигде не задерживаясь более чем на секунду. Раньше он был строителем. На разгрузке Костя шепнул мимоходом:

– Возьмем мешок какао. Потом поделим пополам.

– Ну вот, началось то, о чем предупреждал Игорь – подумал я, – но решил для начала не портить отношения с новым напарником. Пусть делает, что хочет, а я пока сделаю вид, что ничего не замечаю. Там посмотрим.

Однако на душе было неприятно, что первое мошенничество в моей новой работе затевают не грузчики, с которых взятки гладки, поскольку они по нормативу – воры, а свой брат – экспедитор. Конец дня был дождливым, у меня не было зонтика, и я мелко засеменил к электричке, в то время как Костя задержался, сдавая получателю последние накладные. Украденное какао меня интересовало меньше всего. Каково же было моё изумление и ярость, когда, придя домой и раскрыв свою сумку, я обнаружил большой пластиковый пакет, иначе говоря – мешок с пакетиками того, что на западе называют hot chocolate. Эта сволочь, Костя так дёшево меня подставил, раззяву. Он положил украденное не в свою сумку, а в мою, ничего мне об этом не сказав. В случае проверки вором был бы объявлен я. И был бы тут же вышвырнут из фирмы, поскольку работаю без году неделя, и мои объяснения никто даже слушать не станет. Я тут же позвонил Игорю, рассказал свою историю и попросил больше меня на вагон с Костей не ставить.

– Он, вообще-то неплохой парень, но его иногда заносит. А вот когда он водки выпьет, совсем злой становится, – охарактеризовал его Игорь.

На следующей разгрузке я подошел в обеденный перерыв к вагону, где стоял Костя, и молча сунул злополучный мешок в его сумку. Жест этот ему не понравился, поскольку, с его точки зрения, я должен был передать ему долю на нейтральной территории, например, в электричке. После работы в электричке он раскрыл свою сумку:

– Тут половина твоя.

– Я не пью это пойло, – отмахнулся я.

Через неделю я уже стоял на вагоне один, как бывалый экспедитор, а ещё через пару недель меня начали посылать сдавать товар по месту получателя в различные фирмы. Перед этим меня проинструктировали, что если буду сдавать, например, пиво на склад фирмы «Эрмитаж» – держать ухо востро, поскольку там работают очень опытные прохиндеи. Они будут принимать, считая товар в уже складированных штабелях, значит, по пути от машины к штабелям грузчики всегда могут припрятать несколько ящиков в многочисленных закоулках склада. По этой причине, наша фирма посылала экспедиторов парами: один стоит, считая товар в машине, другой – у штабелей. Предварительно мы с напарником договариваемся всегда класть на тележку одно и то же количество ящиков. Если что-то не совпадет, сразу обращаться к начальнику, останавливая разгрузку. На этом складе у меня напарниками обычно работали студенты Электротехнического института, позже переименованного в Электротехническую Академию. Один раз я сдавал на склад в Академгородке импортные телевизоры. Ясно, что этот товар намного дороже любых продуктов, поэтому пропажу даже одного телевизора уже не спишут на «усушку-утруску». При выгрузке из вагона пересчитал всё на два раза, потом час ехал в полной темноте в фургоне среди коробок с телевизорами, а затем уже на складе грузчики начали кидать коробки сразу на три тележки и развозить их по совершенно разным стеллажам, соответственно марке фирмы. Увидя, что кладовщика, который бы считал отгруженное, при этом около моей машины нет, я струхнул: «Как потом докажешь, что сдал точно по накладным? Не будешь же потом ходить по всем стеллажам, проверяя совпадение номеров на телевизорах с накладными». Но всё обошлось, кладовщик подмахнул мой акт приемки, не глядя. Я подивился, видя такую легкомысленность. Наверное, это был единственный виденный мною склад, на котором не воровали, и отношения между людьми основывались на честности и доверии. Невероятно!

Грузчики быстро привыкли ко мне и даже подружились, если вообще может существовать дружба между грузчиком и негрузчиком. Как-то я на неделю смотался на конференцию в Англию. Потом, снова заявившись на вагоны, я услышал со всех сторон:

– Где ты пропадал, Эйнштейн? Мы уж думали, не загнулся ли от непосильной научной работы.

Эйнштейном меня прозвали за густую седую шевелюру, которая выдавала мое непролетарское происхождение. В какие-то годы она могла быть вполне достаточным основанием, чтобы меня отвели к ближайшей стенке и шлёпнули, как чуждый элемент. Нет, что ни говори, а народ у нас со времён революции и Гражданской войны сильно подобрел.

После окончания работы грузчики в каждом вагоне распивали пару бутылок водки, переодевались в чистую одежду и шли в свою подсобку. Там они сортировали украденное за день, обменивались добычей, выпивали уже покрепче и играли в карты. Ставки были намного выше моего научного оклада. Иногда дрались. Просто так, от скуки, хотелось размяться. Однажды на пару недель куда-то пропал наш красномордый балагур по кличке Кирпич. На наши вопросы грузчики отмалчивались, а один из них – молодой, красивый и необычайно сильный мужик по кличке Кумпол – работал в состоянии чёрной меланхолии и время от времени даже спотыкался, что для грузчиков совсем не характерно. Вечером Игорь рассказал, что за карточной игрой Кирпич стал мухлевать, и Кумпол предупредил:

– Еще раз передёрнешь – дам по башке ломиком.

– А не слабо будет? – ехидно поинтересовался красномордый.

– Нет, не слабо, – сказал Кумпол, протянул руку и как-то совершенно спокойно, без эмоций шарахнул дружка прямо по черепку.

– Друга, конечно, в реанимацию, – продолжал Игорь. – Повезло ему, что мозгов было совсем немного, и ломик не задел жизненно важных органов.

– А что с Кумполом?

– А что с ним будет? Ничего. Боярин наложил на него штраф в пользу Кирпича или его жены, если тот не выживет. Вот и все дела!

Конец моей карьеры наступил достаточно быстро и неожиданно. Летний солнечный день не предвещал ничего плохого. Мы сытно пообедали шашлыками, привезёнными фирмой к вагонам. У меня вагон был уже почти пустой, оставался последний получатель из Барнаула. Работы было не более, чем на час, если машины подадут вовремя. Из ценного товара были только маленькие, аккуратные коробки с шоколадом. Я уложил их в штабель такими ровными слоями, что убери любую коробку, и сразу будет видно, что есть недостача. Я даже ел, сидя на этом штабеле, чтобы не искушать грузчиков лёгкой поживой. Когда отгрузили всё остальное, я бросил взгляд на свой штабель и увидел, что не хватает сразу трёх ящиков. Это был уже явный перебор. Я подошёл к бригадиру и негромко сказал ему, не разжимая губ:

– Верни три ящика, и мы разойдемся тихо.

– Я не видел, чтобы мои брали, – так же сквозь зубы ответил он.

Тогда я приступил к поискам. Первый ящичек я выудил из кучи мусора от упаковок. Он был тщательно обёрнут в какое-то тряпьё. Потом я стал обшаривать сумки грузчиков. Вообще-то, это было не по джентльменски, но они меня сильно разозлили. В одной из сумок я обнаружил второй ящик. Третий же они, черти, упрятали совершенно профессионально. Скорее всего, он был уже давно не в вагоне. Улучив момент, я пересказал всё это Игорю.

– Ну что, мужики, – сказал голосом начальника ПГР наш кот Базилио, – будем считать так, что сегодня вы работали бесплатно. Если есть возражения, этот ящик шоколада мы передаем службе охраны вместе с сумкой и её хозяином.

Возражений не поступило, но энтузиазма у грузчиков поубавилось. Вместо привычного ритма в их работе появилась какая-то вялость. Вот тут к моему вагону и подходит этот самый полуслепой и полуглухой Серёжа в сопровождении шофёра. Подслеповато щурясь, он заглядывает в бумажку с планом погрузки и обходит вагоны. Найдя что-то интересное, дает знак шофёру, тот принимает из рук экспедитора какие-то коробки, ящики и пакеты, затем всё относит к машине и укладывает в багажник. Дело ясное. Игорь предупредил, что завтра фирма устраивает пикник на теплоходе. Будет только крупное начальство и крупные заказчики, море водки, шашлыки и доступные девочки. В моём вагоне ничего существенного уже практически не осталось, однако Серёжа выудил пару ящиков с печеньем, ящик конфет и поддон с пивом. Шофёр молча унёс все это в автомобиль. За время всей этой операции никто не проронил ни слова. Я уже знал порядок: на пикники фирма берёт товар прямо из вагонов по оптовым ценам, а экспедиторы сообщают получателям товара чего и сколько следует записать на фирму. Так я и сделал, когда экспедитор из Барнаула протянул мне акт приемки со словами: «Не хватает четырёх мест»

– Так это ж начальство на фирму взяло, разве вас не предупредили?

– Ничего не знаю, только я должен привезти домой всё точно, или указать недостачу, – упорствовал дотошный экспедитор.

Я понял, что он работает совсем недавно и порядков, видимо, ещё не знает.

– Хорошо, – сказал я, – пойдем к начальству, там всё и утрясём.

Мы направились к машине начальника. Он сидел в салоне, уткнувшись задумчиво в какие-то бумаги. Я объяснил Серёже, в чём дело. Барнаульский экспедитор упрямо тряс головой и требовал товар до последней пачки. Начальник медленно наливался багровой краской, которая не предвещала ничего хорошего. «Поди, отдай ему», – процедил он шофёру. Шофёр молча вынул из багажника недостающее имущество, после чего экспедитор, удовлетворенно крякнув, подписал мне акт приёмки и удалился, насвистывая какой-то мотивчик из оперетты. Я тоже двинулся вроде бы уйти, но Серёжа молча поманил меня пальцем.

– Ты понимаешь, что ты унизил меня, а вместе со мной и фирму перед заказчиком? – зловеще протянул он.

– А разве Вы не предупредили получателя, что взяли товар на фирму? – пролепетал я, силясь понять, как же на самом деле мне следовало в данном случае поступить. Я понимал, что грузчики должны воровать, просто потому что они грузчики, но моего высшего образования и профессорского звания было пока недостаточно, чтобы представить, как должны воровать начальники фирм с миллиардными оборотами. Я полагал, что они воруют, главным образом, не по мелочам, а просто приписывая пару нулей в какой-нибудь важной бумаге.

Раз меня не принимали на работу, оформляя через отдел кадров, меня и не увольняли. Просто перестали звонить, приглашая выходить на очередную погрузку.

– Даже самый сопливый экспедитор сообразил бы, что надо было оформить всё это, как бой, или, в крайнем случае, как недостачу, а не подставлять начальство, – поучал меня Игорь. – Начальство может подставить тебя даже не задумываясь, а ты – ни-ни! В этом и есть главная разница между начальством и тобой, профессор.

Я вздохнул облегченно. Нет, сам я, пожалуй, тоже кристальной честностью не блистал. Сколько раз, бывало, мордуют молодого аспиранта на Учёном Совете ни за что, а я сижу и молчу. Мне что, больше всех надо? Но тут я вовсе не обнаруживал граней между чёрным и белым, и это меня тяготило. Ничего, пусть детки опять сядут на одну картошку, но хоть мир не будет казаться таким пакостным.

Фирма

Мне повезло. Начиналась моя жизнь в стране победившего социализма (сначала полностью, а потом окончательно), расцвет моих жизненных сил совпал с эпохой развитого социализма, потом нам предложили строить социализм с человеческим лицом. Как я понимал, в основе идеи социализма лежит принцип «будем лучше работать, лучше будем жить». Я старался не филонить, а делать добротно всё, что приходилось делать. И терпеливо ждал, когда я буду жить лучше. Все объективные показатели добросовестности моего отношения к труду были налицо, они множились и громоздились. Я вкратце перечислю их, но не подумайте, упаси боже, что для хвастовства, а лишь что бы подтвердить основной тезис. Судите сами. В четырнадцать лет я поступил в мореходку, в восемнадцать закончил её с отличием, получив дипломы радиотехника и судового радиооператора. В шестнадцать лет я имел первый взрослый разряд по радиоспорту, стал чемпионом Сибири и Дальнего Востока. Затем я окончил физфак университета и уже через два года защитил кандидатскую – первым из нашего выпуска. С первых же лет своей работы в качестве физика я был единственным исполнителем крупнейшего в истории лаборатории хоздоговора с Миноборонпромом и оставался им в течение семи лет. За это время я объездил весь Союз и внедрил свои разработки более чем в пятьдесяти организациях нашей страны. Написал книги и сотню статей, защитил докторскую. По моим расчётам сделаны десятки уникальных приборов, не имевших аналогов в мире. Уф, упарился перечислять! А сколько было грамот, кубков и дипломов! Но…

Всё то, что я перечислял – это была отдача обществу. На руках же у меня оставались лишь символы этой отдачи: дипломы, грамоты, справки о внедрении. Когда премии за внедрение и добавочное финансирование делили на всех, мне доставалось меньше всех, поскольку в коллективе я был самым молодым. Другие люди в это время покупали дачи, автомашины и гаражи, вкусно ели и отдыхали на Чёрном море. Именно за успешную работу по договору с Миноборонпромом меня через семь лет вышвырнули с работы, выкинули из списка лауреатов премии Ленинского комсомола, вычеркнули мою книгу из планов издательства «Наука», дважды разбирали мой моральный облик на общем собрании лаборатории, как подонка, противопоставляющего себя коллективу. Честно признаться, я устал от успешной работы и несколько потерял уверенность в себе. Кроме работы, я потерял жену, умершую в самом разгаре этой травли, пять лет работал в случайной шарашке (там были очень милые люди), потом нашел-таки работу по специальности, но мои статьи и книги продолжали вычёркивать и выбрасывать. Жил же я впроголодь, от зарплаты до зарплаты, относительно машин и дач даже планов не строил. За восемнадцать лет работы меня несколько раз приглашали на работу дружественные нам страны, но ни разу меня не выпустили, даже в Болгарию. И опять вы бы сделали неправильный вывод, предположив, что эти перечисления бед и напастей – суть жалобы на жизнь. Нет, это лишь дополнения в первой части моего рассуждения. Полная же картина такая: на одной чашке весов грамоты и дипломы, на другой – шишки и долги.

А тут грянула перестройка. Длинные и многословные речи Горбачёва я воспринял сдержанно, но вот дыхание свободы меня, в буквальном смысле, реанимировало. И я даже чуть не стал капиталистом, правда, на очень короткое время – три с половиной года. Началось это так. Сижу, работаю. Врывается Слава Брежнев:

– Сидите! А тут такое творится: новые хозяйственные отношения проникают в нашу жизнь и буквально её переворачивают. Нельзя терять ни минуты.

И он потащил меня через дорогу, где в низеньком одноэтажном здании СКБ размещался НТТМ «Пульсар», которым руководила какая-то тётка. Через некоторое время я начинаю что-то понимать в этих новых веяниях. НТТМ – это центры научно-технического творчества молодежи, которые открываются под эгидой райкомов комсомола. Но это всё фасад. Все прежние годы я был бедным потому, что деньги в нашей стране делились на «наличку» и безналичные в соотношении примерно один к десяти. Простому работнику можно было выдавать только из первой кучки, причём научникам практически запрещалось подрабатывать по-совместительству. Конечно, был указ или инструкция «в виде исключения сотрудникам особо высокой квалификации при условии успешного выполнения обязанностей на основном рабочем месте». Однако мне за всю жизнь так и не удалось получить разрешение на совместительство. Подработка разрешалась только в виде преподавания, и я иногда пользовался этим, но это тоже был мизер. Да еще пару раз я получил по трудовому соглашению по сто рублей. Остальное можно было заработать во время отпуска на строительстве сельхозобъектов, или подрабатывая грузчиком в магазине. Безналичка же считалась общенародным достоянием и непосредственному распределению не подлежала. По доверенности народа ею распоряжались разного рода начальники и, как могли, извлекали из этого для себя пользу.

Перестройка сначала деформировала эту стройную и привычную картину, разрешив проявления «творчества» оплачивать шуршащими купюрами, извлекая их на свет божий из безналичного фонда, то есть превращая частями общенародную собственность в личную. Видимо, партия поняла, что потеря политической власти неизбежна, и решила заменить её властью экономической, а начало самого процесса замаскировав под крышей райкомов комсомола, которые были хорошо ею управляемы. Раньше я выполнял хоздоговор за свою обычную зарплату. Премии в академических НИИ выдавались один раз в году, обычно в районе новогодних праздников в размере от тридцати до ста рублей для обычных рядовых сотрудников. И только по постановлению Совмина особо важная тема могла премироваться примерно так же раз в год, но здесь можно было получить раза в три-четыре больше. Разница в том, что если я не выполняю хоздоговорных тем, моя зарплата проистекает из госбюджета, а если выполняю, то часть зарплаты идет из госбюджета, а другая её часть – из договорных средств. В народе говорят в таких случаях: «что в лоб, что по лбу». В новых экономических отношениях ты мог теоретически заработать любую зарплату, если договор оформлял не через институт, а через такие вот НТТМы. В ИЯФе, например, подобные вещи были просто запрещены приказом дирекции под угрозой увольнения с работы. И, тем не менее, люди зарабатывали, сколько могли, игнорируя эти угрозы. Надо было только не болтать лишнего.

Не случайно, самым первым директором первого в академгородке НТТМ «Ритм» стал Володя Катешов – молодой и очень энергичный коммунист, которого мой бывший шеф Валерий Палыч, в свое время, умело использовал, чтобы выкинуть меня с работы. Этот самый Володя занял потом моё место и даже успел по моей тематике защитить кандидатскую на основе тех материалов, которые я ему передал, когда он ещё работал под моим началом. И очень вовремя, потому что, когда директором нового направления в экономике становится идейно выдержанный коммунист, да еще кандидат наук – это совсем неплохая реклама. Позже Володя рассказывал нашему московскому заказчику, для чего его вызывали в ЦК комсомола:

– Нас инструктировали о принципах проведения новых хозяйственных отношений. Наша главная задача – правильно переводить безналичку в шуршащие деньги.

НТТМ «Ритм» через пару лет свернёт любые проявления научно-технического творчества, станет торговать компьютерами, а ещё чуть позже бывший коммунист целиком перейдет на торговлю спиртом в трёхлитровых банках и импортными презервативами. Валерий Палыч, тем не менее, не увольнял коммерсанта Катешова из лаборатории, сохраняя ему полставки и возможность вернуться к науке, если перестройка загнётся. Это понятно, поскольку сын Валерия был замом в фирме «Ритм». Когда для науки наступили трудные времена, он обратился к Катешову с просьбой: неплохо бы, мол, было если бы процветающий бизнес спонсировал поездку сотрудников лаборатории на Всесоюзную конференцию. Володя ухмыльнулся:

– Бизнесу противопоказаны бессмысленные вложения. Я на эти денежки лучше публичный дом открою.

Сгорела же фирма «Ритм» при следующих обстоятельствах. Будучи в очередном челночном рейсе, Катешов получил предложение купить крупную партию турецких сигар по очень низкой цене. Запахло крупным наваром, и Володя решил рискнуть, вложив в эту выгодную сделку почти все имеющиеся в наличии у фирмы средства. Однако, на таможенном контроле обнаружилось, что сигареты имеют уровень радиации, значительно превышающий допустимые нормы, и всю партию конфисковали.

Любой квалифицированный экономист скажет вам, что эта новая практика была в чистом виде массированной акцией ограбления народа. Ведь рубль можно выдать только после того, как на него произведено ровно на рубль товаров, а безналичные средства – это не товары, а станки, домны, танки и подводные лодки. Конечно, с первого взгляда можно возразить, что исполнитель заключает с заказчиком договор на выполнение конкретного объёма работ, деньги получает только после подписания акта приемо-сдаточных испытаний комиссии заказчика, и, если работа скалькулирована правильно, то никакого надувательства нет.