Иван Грозный. Книга 3. Невская твердыня

Во дворце шел пир в честь приехавших в Москву Строганова и послов Ермака.

Государь допустил Ивана Кольцо к своей руке, притом же пожаловал Ивану Кольцо и его товарищам денежную награду, подарки сукнами, камками.

Иван Васильевич велел отправить Ермаку помощь. В поход выступили пятьсот хорошо вооруженных стрельцов под началом воеводы Семена Болховского.

Иван Кольцо привез Ермаку в город Сибирь царские подарки: две брони, серебряный кубок и шубу с собственных царских плеч – честь, которую никому никогда не оказывал царь.

В царской грамоте казакам было объявлено вечное забвение их старых вин и вечную благодарность им России за важную, оказанную государству услугу. В грамоте царь назвал Ермака «князем Сибирским», а не атаманом, велел ему «распоряжаться и начальствовать, как было дотоле, чтобы утвердить порядок в земле и верховную государя власть над нею».

Иван Васильевич стал бодрее, воспрянул духом после присоединения Сибири. В беседе с Борисом Годуновым он сказал:

– Могу радоваться тому случаю, но не похваляться. Разбойники, мужики оказались дальновиднее меня и моих бояр. Пока мы сдавали города на западе, они шагнули на восток. Они облегчили тяготу моих неудач. Хвала им! Сие дерзание мужиков говорит о силе их, о непокорливости, о бесстрашии... Они могут быть победителями, они... они...

Царь вдруг остановился, задумался.

– Видишь?! Можно ли того было ждать?! Тысячи людей под началом моих воевод делали меньше горсти беглых рабов. А это знак! Ох, Борис, мало мы знаем черный народ! Всю ночь думал я о том, – что будет дальше? Не дано нам много понимать... Ведь и они о родине...

Задумался и Борис Годунов.

– Великий государь, – тихо заговорил он, – то и я думаю. Черный люд непонятен. Разбойниками, татью величаем мы беглых холопов, что прячутся по лесам и грабят князей и купцов на больших дорогах... Мы почитаем их пропащими людьми, неспособными думать о благе государствия, но, как видится, у них есть мысль, разум, есть воля...

На лице царя застыло выражение недоумения:

– Мысль, говоришь?.. Воля?.. Откуда ты знаешь? И я то же думал...

А через некоторое время с негодованием воскликнул:

– Глупцы бояре, князюшки и дворяне!.. Им и невдомек, что их холопы – люди! Да еще такие, как ты говоришь! Ого-го-го! Мудрено, Борис!

Царь махнул рукой:

– Иди! Не пугайся! Я не хочу, чтобы ты пугался... И я не буду. Довольно мудрствовать.

Борис Годунов покраснел, низко поклонился и собрался уходить.

– Стой! – сказал ему вслед царь. – Моя жизнь недолга уж. А вам придется жить и дальше. Боюсь я за вас. Береги Федора!

Борис ушел.

Царь долго смотрел в окно в глубокой задумчивости; покачал головой, вздохнул и пошел в свою опочивальню.

VII

Писемский с дьяком Неудачей и с толмачом Бекманом благополучно прибыл в Англию. Правда, нелегко было пройти Ледовитый океан и обогнуть Норвегию, но все же и бури, и льдины, и ветры – все было побеждено кораблем, на котором плыл московский посол. Почти четыре месяца продолжалось путешествие. Мужественно, с большим терпением и пристойной послу царя гордой самоуверенностью держался все это время Писемский на корабле. Бури не пугали его; равнодушно смотрел oн на громадные, разъяренные валы, вздымавшиеся выше корабля, готовые затопить его; ни словом не обмолвился он и тогда, когда не было на корабле пресной воды, а его мучила жажда; не роптал он и на перебои в еде. На все смотрел просто, с улыбкой, как человек, которого все это только забавляет, но не нарушает его спокойствия.

Капитан и матросы на корабле диву давались такому хладнокровию московского посла...

В Лондоне Писемского приняли с почетом, но здесь он узнал, что королева Елизавета отдыхает в своем замке в Виндзоре. Писемского не смутило это. Он решил добиться скорейшего свидания с королевой. Особым вниманием окружили его сановники двора королевы, оставшиеся в Лондоне, и торговые люди из лондонской «Московской компании». Почти ежедневно устраивали они пиры в честь московского посла, стараясь всячески развлечь его. А в Виндзор были отправлены гонцы к королеве с известием о прибытии московского посольства. Послу объявили, чтобы он был готов к свиданию с королевой.

Королевские вельможи хвалили мудрость московского царя, расхваливали ум и преданность престолу самого посла, пили вино за здоровье царя и его посла. Всячески старались они показать свое дружелюбие к Москве.

– Дымно кадят, – сказал, отдуваясь, после одного пира Писемский, – всех святых зачадили. А день за днем уходит – все мы королевы не видим.

Высокий, усмешливый молодой парень Епифан Неудача сострил:

– Думали по часам, а выходит – по годам. Продувной народ здесь.

Писемский похлопал его по плечу, шутя:

– Год, братец, не неделя: все будет, да не теперя. Потерпим. Иной раз это и на пользу.

А за окном серо, туманно. Словно громадные чудища во мгле высятся темные фасады домов. В другое окно посмотришь – мутная даль моря. У берегов прижались суда; над водой голый лес мачт... Мокро, сыро, скучно кругом. Чужбина. И никаких вестей из Виндзора.

В напряженном ожидании прошло еще и еще много дней. Наконец посольству предложили переехать в Виндзор.

И вот однажды явились к Писемскому несколько знатных лордов из королевиной свиты.

«Слава Богу, – подумал Писемский, – пришли за нами. Пора».

Вельможи раскланялись, пожали руки московским людям по своему обычаю, и один из них сказал:

– Мы приглашаем знатных господ принять участие в охоте на оленей. Мы уверены, что знатному господину, министру его величества, московского владыки, придется по вкусу такое развлечение. Королева одобрила это.

Писемский вежливо, с достоинством выслушал англичанина и, поклонившись, сказал:

– На королевином жалованье много челом бью. А гулять, ездить теперь не приходится. Присланы мы от государя к королеве по их великим делам. Мы сюда не гулять, а по важному делу прибыли, но государеву делу до сих пор и почину нет. Да нынче же у нас и пост: мяса мы не едим, и нам оленина ни к чему не пригодится! Не обижайтесь, но охота нас не прельщает.

Он пожал плечами и иронически улыбнулся.

Высокий, худой, бритый джентльмен в зеленом бархатном камзоле и серых обтянутых до колен штанах с поклоном развел руками и отрицательно покачал головой:

– Мы надеемся, что посол его величества не пожелает огорчить нашу великую королеву. Мы не можем доложить ей о вашем отказе.

Писемский ответил:

– После этих ваших слов можно ли мне, государеву слуге, идти против желания ее величества великой королевы?

Вельможи, удовлетворенные таким ответом, вышли.

Писемский почесал затылок, тяжело вздохнул:

– М-да. Милость велика, да не стоит и лыка. Ждали невесту государю высмотреть, а придется олениной оскоромиться.

И, покачав головой, усмехнулся:

– Ой, чудной народ, ой, чудной народ! Замотать нас хотят. Наберемся же терпенья.

– Что делать, Федор Андреевич, – сказал Епифан Неудача, – ради государя и оленинкой оскоромишься... Вон я на обеде у королевина казначея какую-то лягушку съел. После того она три дня в брюхе прыгала... Ради государя на все пойдешь.