АННА. Да. И, в отличие от тебя, как-то непонятен…
АЛЕКСЕЙ. Это уже хуже. Женщины любят непонятных мужчин. Им сразу хочется их разгадать.
АННА. Не буду себя этим утруждать.
АЛЕКСЕЙ. И правильно сделаешь. Я опасался, что ты им увлечешься.
АННА. Нет, никогда. Впрочем, тебе-то что за дело до этого?
АЛЕКСЕЙ. Я бы хотел, чтобы ты увлеклась мною, а не кем-нибудь другим.
АННА. Ты мне нравишься.
АЛЕКСЕЙ. Но ты грустна.
АННА. Немного. Кажется, мне здесь не рады.
АЛЕКСЕЙ. Тебя просто расстроил Александр.
АННА. Да, он невыносим.
АЛЕКСЕЙ. Забудь о нем. Если он тобою пренебрег, незачем о нем думать.
АННА. (Возмущенно.) Что значит «пренебрег»? Я ему себя не предлагала. Скорее я им пренебрегла!
АЛЕКСЕЙ. А он тебя добивался?
АННА. По правде сказать, нет.
АЛЕКСЕЙ. Вот и чудесно. Значит, ничто не будет мешать нам проводить время вдвоем, сколько захочется.
АННА. Не знаю, будет ли это удобно. Твоя не в меру бдительная и властная мать и так читает мне проповеди.
АЛЕКСЕЙ. (Понизив голос.) Послушай, в отдаленной части сада есть домик. Туда никто, кроме меня, не приходит. Мы можем видеться там по вечерам, не привлекая ничьего внимания.
АННА. Как ты скучно и прямолинейно идешь к цели.
АЛЕКСЕЙ. А зачем ходить вокруг да около? Все, что не цель, это потеря времени.
АННА. Я сейчас не в настроении выслушивать такие предложения.
АЛЕКСЕЙ. То, что я предлагаю, – это лучшее средство от дурного настроения.
АННА. И ты думаешь, я соглашусь?
АЛЕКСЕЙ. А почему нет? Какие у тебя могут быть причины противиться?
АННА. Но у меня нет и никакой причины тебе уступать. (Помолчав.) Впрочем, одна причина для согласия у меня есть: мне двадцать пять лет, и уже несколько месяцев ко мне не прикасался ни один мужчина.
АЛЕКСЕЙ. Значит, вечером?
АННА. Не знаю.
Медленно гаснет свет.
КОНЕЦ ПЕРВОГО ДЕЙСТВИЯ
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Обстановка первого действия. Анна Петровна за столом у камина. Зизи в напряженной позе ожидания сидит на диване. На ней красивое платье, которое она время от времени поправляет у зеркала.
АННА ПЕТРОВНА. Есть воспоминания, которые мы предназначаем для других. Есть такие, которые мы можем поверять только себе. И есть воспоминания, которые мы хотим утаить даже от самих себя. И от них лучше избавляться. (Берет связку писем и бросает ее в огонь.)
Если наши потомки и вспомнят когда-нибудь о нас, то будут восстанавливать события по нескольким письмам, которые мы сочли возможным сохранить. В них мы гладкими фразами на французском языке чаще скрывали свои чувства и поступки, чем признавались в них. Ведь письма случайно или намеренно могли быть вскрыты знакомыми, полицией, мужьями… Разве мы могли и смели писать в них правду? К тому же правила хорошего тона требовали скорее галантности, чем искренности. И все же есть письма…
Берет в руки одно из писем, читает его.
«Снова берусь за перо, ибо умираю с тоски и могу думать только о вас. Надеюсь, вы прочтете это письмо тайком – спрячете ли вы его у себя на груди? ответите ли мне длинным посланием? Пишите мне обо всем, что придет вам в голову, заклинаю вас. Если вы опасаетесь моей нескромности, если не хотите компрометировать себя, измените почерк, подпишитесь вымышленным именем, – сердце мое сумеет вас угадать»…
(Откладывает письмо в сторону.) Мои письма к нему, надеюсь, уничтожены. Его же письма… (Колеблясь, подносит пачку писем к камину.) Нет, я не решаюсь. Хотя бы часть из них я сохраню… Не все, конечно. (Разбирает листки, перечитывает их про себя, бросает некоторые из них в огонь, остальные снова связывает ленточкой и убирает в бюро.)
Входит Анна.
АННА. Доброе утро, Зизи.
ЗИЗИ. (Отрывисто.) Уже давно день.
АННА. Разве?
ЗИЗИ. Мы, деревенские, встаем рано. (И, не удержавшись, добавляет.) А ночью спим. Не то, что некоторые.
АННА. Кто это «некоторые»?
ЗИЗИ. Неважно.
АННА. По ночам я иногда допоздна читаю.
ЗИЗИ. Я уже взрослая. Престань мне врать.
АННА. (Сухо.) В твоем возрасте, Зизи, еще разрешается быть непосредственной, но уже нельзя быть невежливой. Раз ты считаешь себя уже взрослой, умей вести себя прилично.
ЗИЗИ. Не у вас ли с Алексеем мне надо учиться пристойному поведению?
АННА. Что ты имеешь в виду?
ЗИЗИ. Я не слепая.
АННА. И почему тебя это задевает?