Триумф графа Соколова

– Да, кажется, министру и сорока нет, а он себя хорошо зарекомендовал в бытность черниговским губернатором! Государь его и заметил.

– И образован: окончил филологический факультет Московского университета. К тому же он ярый монархист.

– И уж слишком нетерпим и горяч.

Соколов успокоил:

– Это быстро проходит – вместе с молодостью.

Маневры политиков

– Итак, господа, – бодрым баском начал министр, – мы пригласили вас по причинам весьма существенным. Мы должны нынче заслушать руководителей нескольких центральных губернских охранных отделений, узнать, как идет на местах подготовка к празднованию земского юбилея. Впрочем, слово при необходимости может взять каждый, дабы мы сообща рассудили дела, которые встают перед нами. Празднования должны пройти везде без малейших эксцессов. Но по имеющимся у нас сведениям, подрывные силы готовят новые акты, планируют покушение на государя и его августейшую семью. Сегодня же мы закончим нашу работу…

Министр отпил сельтерской воды, вытер платком губы и продолжил:

– С вашего позволения, я желал бы предварить наш разговор кратким анализом: каким образом сказываются на нашей деятельности последние реформы, нами предпринятые? – Министр чуть улыбнулся, словно отмежевываясь от тех болезненных перемен, которые предпринял с благословения государя Джунковский. – Прошу вас, Владимир Федорович…

* * *

Почти два часа длился доклад Джунковского.

Бывший московский генерал-губернатор был человеком знающим, толковым, преданным престолу и меньше всего думающим о собственных выгодах.

С прямотой военного, шевеля жесткими, чуть подкрученными вверх усами, время от времени проводя рукой по высокому, с большими залысинами лбу, министр в самых откровенных выражениях указывал на упущения, называл по именам виновных, призывал, увещевал, требовал.

Все это мало нравилось обиженным. Нет, открытой оппозиции не было, но имелось тайное и сильное недоброжелательство.

И было еще нечто – главное, что во все времена вызывало неудовольствие чиновников. Речь шла о решительных шагах по экономии средств. Их предпринял Джунковский, а одобрил государь.

Все знали, что этот вопрос, как бомба, взорвет зал. Но кто запалит шнур? Это было пока неизвестно.

* * *

Как всегда бывает при кадровых переменах, одних эти перемены делают счастливей, ибо возвышают по службе или развязывают руки на том поприще, которое они уже занимали, другие сразу же теряют свои позиции и выгоды или боятся потерять. В зависимости от хитросплетений обстоятельств и отношений, сразу же начинается скрытая, вполне партизанская война. Война с засадами, провокациями, неожиданными выпадами, неизбежными жертвами.

Когда последовал давно ожидавшийся высочайший указ об увольнении Александра Александровича Макарова, то полагали на этом посту увидать кого-нибудь из самых значительных особ – Кривошеина, Щегловитова или еще кого.

Подобное назначение было бы логично. Но вдруг вакансию занял Маклаков. Все недоумевали.

Но политика дело хитрое, что-то вроде шахмат: надо продумать партию на много ходов вперед.

Председатель Совета министров Коковцов был человек умный и расчетливый. На посту министра внутренних дел он не пожелал иметь лицо влиятельное, которое могло бы ему противодействовать или стать конкурентом на высокий премьерский пост.

Для усиления нового министра он назначил ему товарищем властолюбивого и любимого народом московского губернатора Джунковского.

И не ошибся.

Тот поставил условие: он, Джунковский, должен соединить в себе руководство всей имперской полицией и занять место генерал-майора Толмачева, начальника Отдельного корпуса жандармов.

Государь, несколько поколебавшись, согласился.

Джунковский занял пост и тут же принялся круто проводить реформы: сокращать расходы по департаменту полиции, упразднять районные охранные отделения, резко уменьшать количество охраны высокопоставленных лиц и прочее.

Как бы ни клялись государственные чиновники в любви к «великой России», но любой государственный урон они переносят куда легче, чем малейшее утеснение их личных благ.

Вот почему каждую фразу, каждую мысль Джунковского многие сидевшие в зале встречали с открытой неприязнью.

Плохая арифметика

Наконец речь зашла о самом болезненном – о сокращении расходов.

Директор департамента полиции генерал Белецкий, крупный ширококостный мужчина с густой, коротко подстриженной бородкой и усами, похожий на помещика-сибарита из отдаленной губернии, решительный в движениях и словах, язвительно процедил:

– Уважаемый Владимир Федорович, вы себе задавали вопрос: нужна ли такая экономия? Тут в самую пору вспомнить библейскую притчу о рабе, которому хозяин дал капитал. Вместо того чтобы его приумножать, он спрятал золотой талант поглубже – экономии ради. А вышло совсем плохо.

– Это бережливость Плюшкина, – ядовито отозвался Мартынов.

Белецкий продолжал:

– Экономия хороша лишь до той поры, пока она не идет во вред делу.

– И какому же делу вредит моя экономия? – усмехнулся Джунковский.

Начальник московского охранного отделения подполковник Мартынов – человек молодой и по этой причине горячий – снова крикнул с места:

– Террористы усиливают кровавую и подрывную деятельность, идет постоянная охота за высшими государственными чиновниками! Я уже не говорю об августейших особах. – Трагический пафос зазвучал в голосе Мартынова. – И в этот напряженный момент вы, уважаемый Владимир Федорович, принимаете решение: больше чем на треть сократить охрану высших лиц. Простите за прямоту, но это ни в какие ворота не лезет.

Джунковский налился гневом, нервно вцепился руками за край стола. Все стихли, ожидая со стороны товарища министра сердитой отповеди.

Но случилось все иначе.

Вдруг раздался громовой голос Соколова:

– Александр Павлович, в вас говорит не голос разума, а уязвленное самолюбие. Вы денег не жалели, но постоянно происходили политические убийства, и вы перед ними часто оказывались беспомощными. Стыдно сказать – преступников далеко не всегда умели поймать. Хотя не отыскать их было сложнее, чем отыскать. А Владимир Федорович провел сокращение в разумных пределах, даже отказался от собственных четырех охранников.

Белецкий растянул рот в ехидной улыбке:

– Так давайте вообще упраздним охрану – на радость террористам!

– Столыпина охраняли ровно сто агентов, и что? При полном их попустительстве и на глазах самого государя великий государственный муж был застрелен. Как это называется? – Голос Соколова громово раскатывался под сводами зала.

– Как? – язвительно улыбнулся Белецкий.

– Служебное преступление, последствия которого, возможно, будут испытывать и наши внуки. Будь моя воля, я отправил бы вас, Степан Петрович, в рудники.

Белецкий парировал:

– К счастью, Аполлинарий Николаевич, воля не ваша!