Зарево над юностью

Стась вопросительно глянул в раздосадованное лицо парня.

– Случилось что-нибудь, Петро?

– А-а!.. – махнул рукой Петр, достал папиросы, закурил. – Был я сейчас в конторе… Дружина уходит в лес, а нас оставляют.

– Ты что городишь?

– Ничего я не горожу. – Петр швырнул папиросу, яростно растер ее каблуком. – Сегодня все и уходят, а нам велено винтовки сдать.

– А ты с Амельченко говорил?

– Нет, они там все как очумелые носятся.

– Пошли!..

У входа в контору и внутри нее было шумно. Мужчины тащили со двора большие окованные ящики и грузили их в машины. Шоферы круто матерились, кулаками и носками сапог тыкали в осевшие шины. А ящики все появлялись и появлялись… И казалось, что им не будет конца.

Конторский сторож, инвалид Митеич, сидел на корточках у железной печки и жег документы. Перед ним лежала высокая груда папок и подшивок. Он по очереди брал папки из кучи, щуря близорукие глаза, сличал их номера со списком, затем осторожно, точно боясь помять, совал их в гудящую печку, а пустые папки складывал аккуратной стопой. В распахнутые окна врывался ветер, разметывал по полу черные хлопья полусгоревшей бумаги. Время от времени Митеич ворошил в печке штыком, привязанным к палке от половой щетки.

– А кочерга что, уже эвакуировалась, Митеич? – проходя мимо, спросил Климович.

Старик бросил на него тусклый взгляд выцветших глаз, смолчал.

Звонили сразу по всем телефонам.

– …Тропинин, ты что, под трибунал захотел? Где грузовики?.. Что значит нету? А станки на чем вывозить прикажешь? На твоей бабе, что ль?

– На евонной можно – справная, – как бы самому себе буркнул Митеич.

– …Михайлово, Михайлово!.. Девушка, после войны отоспитесь! Почему до сих пор патроны не подвезли?.. Нам, что же, пуговицами от кальсон стрелять прикажете? Что? Нет лошадей – запрягайте коров!..

– …Степан Алексеич? Ну, жинка как?.. Мальчишка? Вот и добро! Андрей, говоришь? Тезка мне, выходит. Я тут ей в кабине местечко забронировал, привози, через два часа уходим…

Директор торфопредприятия Амельченко – невысокий, в кожанке, с наганом на поясе, стоял у окна и наблюдал за погрузкой. «Сколько добра приходится оставлять! – с горечью думал он. – Когда на новую квартиру переезжаешь, всегда кажется, что вещей мало, а глядишь – кузов битком набит, а тут сотни семей надо вывезти, а у каждой чемоданов, узлов черт те знает сколько!.. А детские сады! А ясли! А станки, аппаратура! А архивы!» Может быть, и хватило бы транспорта, но в Осиновке разбомбили военный эшелон. Двадцать машин, которые предназначались для жителей Осинторфа, отдали раненым. Значит, население должно или уходить пешком, или остаться. И в основном семьи ребят, которые были в дружине, их семьи намечалось эвакуировать последними. А теперь?..

За размышлениями он не услышал, как стукнула дверь.

– Можно, Гавриил Григорьевич?

– Конечно, ребята. Хорошо, что зашли, а то я хотел посылать за вами. – Амельченко прикрыл окно, чтобы шум не помешал их разговору. Придвинув им стулья, он сам присел на край стола. – Так вот что, хлопцы, – тихо сказал он. – Партком просил меня поблагодарить вас за ту помощь, которую вы оказали народной дружине. Большое спасибо вам и всем остальным. Это – первое. И еще… Сегодня мы уходим в лес для организации партизанской борьбы…

– А как же мы! – спросил Стась.

Амельченко отвернулся к окну, помолчал.

– Эвакуировать вас мы не сможем, нет транспорта… Нет и не будет. И вот почему. – В нескольких словах он обрисовал им сложившуюся обстановку.

Стася не очень взволновало сообщение о том, что не удастся эвакуироваться со всеми. Честно говоря, он уже давно решил для себя, что ни в какой тыл он не поедет, останется здесь, будет партизанить. И Петр, судя по выражению его лица, не слишком расстроен.

– Значит, вы берете нас с собой, Гавриил Григорьевич? – Стась не сомневался, что Амельченко ответит утвердительно.

– К сожалению, ребята, мы не можем этого сделать.

– Это почему же? – вскипел Климович. – Ну что машин нет, черт с ними! Это даже лучше, правда, Стась? Но почему мы должны на печке отсиживаться, когда другие будут воевать, а?

– Взять вас мы не можем, повторяю, – продолжал Амельченко. – Нам приказано обосноваться в Оршанских лесах, поближе к железнодорожному узлу. Местность нам там незнакомая, базы никакой нет, придется ее сначала создать, а потом уже думать о пополнении.

– Но нас-то вы можете взять, – сказал Стась.

– Если бы речь шла только о вас, ребята, то и разговору бы не было. Но знаете, сколько на Осинторфе комсомольцев, которые хотели бы уйти с нами?.. А наш отряд, особенно в первое время, должен быть максимально подвижным, вот почему мы берем с собой не всех, а только самых опытных, проверенных людей.

– А мы что, разве боимся трудностей, Гавриил Григорьевич? – Стась хотя и чувствовал, что в доводах, которые привел Амельченко, есть своя логика, но согласиться с ними так быстро не мог.

– Конечно, мы же для них мальчишки! – воскликнул Климович. – А Гайдар, если вам известно, в шестнадцать лет командовал полком!

– Об этом мне известно, дорогой мой Петро, – серьезно сказал Амельченко, которому нравилась горячность Климовича. – И никто не считает вас мальчишками, а наоборот, поручают вам ответственное задание… Осинторфу фашисты придают большое значение. Всем ясно, что они попытаются восстановить добычу торфа. И хотя оборудование мы вывезли или уничтожили, но восстановить можно все, дело только в сроках. И мы должны сроки эти оттянуть. А чтобы это выполнить, нам нужны здесь свои люди. Кто эти люди, вы уже, наверное, догадались… Ты, Стась, как секретарь комсомольской организации, хорошо знаешь всех ребят, тебе с ними придется работать. С приходом врага не спешите сразу что-либо предпринимать, присмотритесь к нему сначала, изучите. Полезть в пекло и погибнуть – ума много не требуется. – Амельченко посмотрел на Климовича. – А ты, Петро, если останешься в поселке, гляди, тебя это больше всех касается!

– Мне что? Я несовершеннолетний! – с вызовом отозвался Климович.

Амельченко сделал вид, что не расслышал его реплики.

– Идите поближе, ребята. – Он достал из ящика карту, расстелил ее на столе. – Смотрите сюда и запоминайте… Вот эти кружочки – поселки Осинторфа. Вы знаете, сколько их? Ну-ка скажи, Петро. Не знаешь? Их одиннадцать. Вот эти пятна – торфяные карьеры. Пунктирные линии обозначают лесные тропы. Это железная дорога, а вот станция Осиновка. Карту я вам оставлю, изучите ее как следует. – Амельченко свернул карту трубкой, передал Стасю. – А теперь послушайте, я зачитаю вам абзац из речи товарища Сталина… «В занятых врагом районах нужно создавать партизанские отряды, конные и пешие, создавать диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога лесов, складов, обозов. В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия». Райком партии поручает вам, ребята, создать подпольную организацию и всеми силами препятствовать фашистам восстанавливать гидроторф. Мы будем помогать, но так как уходим мы далеко, то возможно, что в первое время нам трудно будет поддерживать с вами связь. Придется вам действовать самостоятельно, исходя из условий… Тебе все ясно, Стась?

– Все, Гавриил Григорьевич, – не совсем уверенно ответил Стась.

– Ясно как божий день… – начал Климович, но замолчал.

– А теперь, ребята, дайте я обниму вас. Все может быть…

В конторе по-прежнему надрывались телефоны. Кричали охрипшие шоферы. Митеич притащил еще ворох бумаг.

– Ты как хочешь, Стась, – решительно произнес Петр, когда они уже шли по улице, – а я торчать тут не буду. Уйду в лес партизанить.

– Никуда ты не денешься.

– Это еще бабка надвое сказала, – неопределенно отозвался Петр.

Они расстались.

«Как неожиданно все повернулось! – думал Стась, подходя к дому. – Ко всему был готов. Идти на фронт. В партизаны. Но стать подпольщиком!..»

2

«…Ведя кровопролитные бои и нанося врагу большие потери в живой силе и технике, наши войска отошли на новые позиции…»

Далее густой, рокочущий голос Левитана начал перечислять названия городов, оставленных отступающими советскими войсками.

Петр достал рюкзак. Уложил в него смену белья, шерстяные носки, пару рубашек и задумался, что взять еще. Взгляд его остановился на плаще. Он сунул в рюкзак и плащ, затем насыпал в гильзу соли, завернул в старую карту картошку. В ящике с инструментами отыскал нож, которым мать шинковала капусту, наточил его на оселке.