Моцарт

– Да что же я такой несчастный? – Юрка Верди, по прозвищу Моцарт, тряс головой, подпрыгивая на одной ноге, словно пытался избавиться от воды, попавшей в ухо, как это бывает обычно после долгого ныряния в сельском пруду.

– Что ты, как кузнечик дёргаешься? Я тебе говорю, надо воздух в себя набрать, а нос зажать и попытаться через уши выдохнуть. Это у тебя барабанная перепонка внутрь вогнулась, а надо её разогнуть назад, – сердобольно поучал его присевший на корточки Витька, друг детства, он же и один из виновников Юркиного несчастья, вызвавшийся помочь сварщику заварить течь в бензобаке. Но, то ли бак пропарили плохо, то ли ещё по какой причине, а только бабахнуло знатно, оставив горе-мастеров ошарашенно сидеть возле своего творения. Зато досталось Юрке, загнавшему в ангар свой «Муравей» для мелкого ремонта.

– Иди ты, знаешь куда? Я тебе что, человек-амфибия? Сам-то пробовал ушами дышать? Может ещё глазами слушать научишь? – злился Верди, продолжая вытряхивать поселившийся в голове звон, словно тысячи цикад целым роем завели свой нескончаемый концерт, сквозь который не было ничего слышно. Оставалось второе ухо, но оно функционировало только в направлении говорящего, и то с погрешностями, поскольку сорвавшийся в прошлом году тяжёлый гаечный ключ угодил незадачливому работяге по скуле, стряхнув молоточек с наковальни в Юркином многострадальном слуховом аппарате.

Витька обиженно поднялся, отряхивая колени от цементной пыли:

– Если хочешь знать, нас, глубоководников, когда я служил, учили дышать всеми возможностями организма в экстремальной ситуации. Не можешь ртом, дыши носом, не можешь носом …

– Ага, то-то я смотрю ты в бане тренируешься задницей в тазу кислород поглощать, – огрызнулся Верди, обессилев от бессмысленных телодвижений, и, передразнивая, добавил. – Глубоководник! Что-то ты зачастил к соседской Людке нырять, смотри, не утони у неё под юбкой.

Витька, несмотря на свои сорок лет, продолжал оставаться неженатым, смущая сельских девок, задержавшихся с замужеством. Юрка, напротив, первый раз влюбившись, так и прикипел к своей Варваре, но если быть точным, то Варька спеленала его тёпленьким, объявив о будущем наследнике через месяц их гуляний под луной.

Но, несмотря на различия в семейном статусе, они продолжали оставаться верными друзьями, готовыми по первому зову прийти друг к другу на помощь, а то и сообразить на двоих, поочерёдно дегустируя выгнанную к празднику самогонку.

– Поэтому я на плаву, поскольку науку выживания изучил, – парировал приятель. – А ты в первый заход к Варьке захлебнулся и ко дну пошёл. Ладно, Моцарт, давай думать, что с тобой дальше делать.

Не повезло Юрке с фамилией. У всех она, как у людей – Иванов, Петров, Сидоров. Взять хотя бы Витьку Рокосова, ребята пытались его на известного маршала переиначить, но, нет, слишком длинная кличка получилась, потому и не прижилась. Или второй сварщик, который бензобак с Витькой пытался заварить, а теперь сидит возле своего «искусства» и хохочет, так у него фамилия Сыров, и кличка соответственная – Сырок. «Что же у меня так, не по-человечески?» – думал Юрка, продолжая подпрыгивать и ковырять мизинцем в ухе.

Он пытался у матери узнать, что за композитор его сделал, но она только отмахнулась от глупых вопросов, зато Варвара при каждом удобном случае норовила побольнее уколоть, мол, папаша его из цыган, торгует на базаре в райцентре скобяными изделиями. Было дело, ездил как-то он в тайне от жены на рынок, узнал, где тот цыган торгует мотыгами, да цепями, полюбовался издали на бородатого смуглого мужика. «Какой же он мне отец, когда у него ни веснушек, ни рыжего вихра нет?» Однако, чтобы окончательно убедиться в своей правоте, подошёл поближе и встал рядом, продолжая лупиться на торговца, который, заподозрив неладное, переложил товар подальше от подозрительного типа.

– Чья картошка? – краснощёкая бабка оттопырила край мешка, стоящего перед Юркой. – Кто, спрашиваю, продавец?

Он прервал изучение личности бородатого «папаши» и огляделся по сторонам, ища глазами хозяина мешка, а потом неожиданно брякнул:

– Ну, моя.

– А чего же ты отвернулся от неё, коли приехал торговать, так торгуй! – скомандовала покупательница, протягивая пластиковое ведёрко. – Да с верхом насыпай, не жалей на поход, а как уступишь, так быстро продашь свой урожай, у меня рука лёгкая.

На громкий разговор собралась очередь желающих затовариться. Когда в мешке оставалось чуть меньше ведра, объявилась хозяйка, дородная баба, смахивающая обличием на гоголевскую Солоху:

– Караул! Да что же это делается?! Средь бела дня! Только на минуту свой товар оставила!

– И я говорю, трётся тут, честным людям страшно жить стало, – вторил ей цыган, страшно картавя и вытягивая шею, напоминая Юрке соседского петуха, которому он однажды натёр «выхлопную трубу» жгучим перцем за разворошённые грядки с луком. Помнится, петух, так же, как и цыган, косил глазом при каждой нечаянной встрече и вытягивал шею, вспоминая об учинённой над ним экзекуции и обходя «композитора» за версту.

Сосед год не разговаривал с Моцартом, обижаясь за петуха, пока сам не порешил вредоносную птицу, поклевавшую внучку, приехавшую на каникулы в деревню.

На скандал собралась приличная толпа рыночных зевак, успевшая до прихода полиции рассказать уйму историй о мошенниках, орудующих на базаре. При этом они тыкали в Юрку пальцем, обещая устроить самосуд, если власть не предпримет нужные меры.

– Да на фига мне ваша картошка, у меня своей в погребе завались, – отбивался он от особо ретивых обличителей, грозящих ему всеми немыслимыми карами. Вспомнили даже бочку с дерьмом и пухом, хорошо, что про янычарскую саблю забыли.

– Расстреляем, – успокоил возбуждённую толпу подошедший участковый, – в крайнем случае сошлём на Колыму. Кто тут у нас свидетель гангстерского налёта? Спрашиваю ещё раз очевидцев разбоя: кто что видел?

При этом служитель порядка раскинул руки в стороны, словно пытался обнять жаждущих возмездия людей, напоминая при этом статую Христа над Рио-де-Жанейро.

После его вопроса толпа растаяла так же быстро, как содержимое мешка картошки, которая, как выяснилось позже, была тайком выкопана предприимчивой бабёнкой с фермерского поля. Та заливалась сухими слезами в отделе полиции, куда привели всю троицу, утираясь при этом носовым платком.

Вскоре Верди с цыганом отпустили, озвучив на дорожку дежурную фразу – «за отсутствием состава преступления», и, добавив, чтобы больше так не делал.

Но главное было в другом: Юрка познакомился с «батей». Тот долго хохотал, рассказывая по пути на базар, что никакой он не цыган, а молдаванин, и фамилия его не Верди, а Вердин Думитру, Митька по-нашему, и к рождению Юрки никакого отношения не имеет, поскольку приехал в Россию недавно из-за отсутствия работы в Молдове. В честь знакомства он подарил Юрке кованную тяпку с коротким деревянным черенком и пригласил в гости, как будет время …

– Моцарт, может тебе в больницу съездить? – предложил подошедший Сырок.

Вся загвоздка была в том, что Юрка никогда в больнице не был, если не считать факт рождения, да и то, мать говорила, что появился он на свет в санях, не доехав до роддома несколько сот метров.

У Юрки не болели зубы, не воспалялись гланды, не тревожил аппендицит. У него не болело ничего. Первое и последнее знакомство с медициной состоялось в четвёртом классе, когда его пытались оторвать от батареи отопления, чтобы сделать прививку. Физкультурник, трудовик и медицинская сестра тянули Юрку в разные стороны так, что казалось, ещё немного и они разорвут его на части. Как ему удалось тогда вырваться, он не представлял, но помнил, что выбежал из школы и упал на дороге с криком: «Люди добрые, спасите, убивают!»

Отстали тогда от него местные эскулапы, махнули рукой, погрузились в карету с красными крестами на боках и уехали, обещая больше не тревожить.

Бог миловал, почти сорок лет они держали данное слово, пока Юрке не приспичило самому задуматься о помощи.

– В медпункт тебе надо, Юрок, – было видно, что Витька всерьёз озаботился состоянием друга. – Я бы тебя поправил, если дал как следует в другое ухо, только помню, что оно у тебя тоже зашибленное.

– Нет там никого, медичка на курорт уехала, – Сырок отверг предложение Витьки. – Может стакан водки выпить? Говорят, что помогает.

– Меня без водки тошнит, – поморщился Юрка, с трудом соображая, что дальше делать.

– Я и говорю, выпей стакан, может вырвет. Тогда точно полегчает, – не сдавался Сырок, настойчиво рекомендуя рецепт, испытанный временем.

Подошёл водитель «ГАЗели», потерявший дар речи после взрыва бензобака, который он доверил починить двум «чудакам». Пока Юрка прыгал на одной ноге, шофёр оглядел бак, ставший похожим на детородный орган. Вскоре красноречие вернулось к нему в виде причудливых словосочетаний, которые не встретишь ни в одном словаре. Приправленные ненормативными морфемами обороты так и лились непрерывным потоком на головы Витьки и Сырка, которые не были сильны в познании абстрактных языковых единиц «великого и могучего». Когда запал четырёхэтажных эпитетов иссяк, владелец изуродованного взрывом бензобака подошёл к друзьям и внёс свою лепту сочувствия и участия.

– За каким ты здесь стоял?! – крикнул он Юрке в оглохшее ухо. – Не мог свой драндулет чинить в другом месте?

– А? – откликнулся тот, разворачиваясь к собеседнику другим ухом.

– А! – пострадавший махнул рукой и обратился к сидящим рядом друзьям. – Кто будет расплачиваться со мной за это б…, безобразие, уроды?

– Успокойся, нашёл из-за чего переживать, – Витька ткнул пальцем в приятеля. – У Моцарта контузия, он мог бы на небеса взлететь. А бак чей? Твой! Значит, тебе и отвечать. Глянь, какая красавица!

Он указал на развороченную ёмкость и снова захохотал:

– Щас Сырок ей зубы подрисует, прикрепи на крышу кабинки, гарантирую, все будут дорогу уступать.

Водитель взъярился и шагнул к Витьке.

– Стопэ, мы сейчас тебе бак с другой машины снимем и поедешь, куда хотел. От КАМАЗа подойдёт? Там горючки побольше входит.

– Ладно, мужики, я домой поеду, что-то мне хреново. Мастер с обеда придёт, скажете ему, что заболел, – Юрка завёл мотороллер и вырулил из гаража по направлению к дому, поднимая клубы жирной июльской пыли и распугивая зазевавшихся кур, что-то выбирающих в придорожной траве.

«Взять, к примеру, Гагарина. Сразу видно – человек создан для полёта, ведь гагары летают. Или Циолковский, цены человеку не было, дорогу к звёздам открыл. И фамилия соответствующая, похожая на целковый. А Королёв? – Верди «оседлал» космическую тему, перебирая в уме известных людей. – А вот Иуда Искариотов похож на идиота, а чем ещё объяснить убийство бога?»

– Эй, Моцарт, куда так спешишь? – прервала мысленные аналогии Нюрка Квасова, живущая неподалёку от его дома.

– А? – притормозил он мотороллер и остановился.

– До дома, говорю, подбрось! Не видишь, что полные руки с продуктами? – Женщина забросила пакеты в кузов и забралась следом. – Да не гони, как сумасшедший, у меня там банки, не хватало бы их ещё разбить.

– Нюр, у тебя какая в девках фамилия была? – Юрка включил скорость и плавно тронулся с места.

– Занудина, ты забыл, что ли? Зачем тебе? – она заворочалась, устраиваясь удобней и вытаскивая из-под себя скомкавшийся рукав спецовки, которую Юрка предусмотрительно расстелил на металлическое дно кузова.

– Я и говорю, хорошо, что фамилию на Квасову поменяла, – он улыбнулся, утверждаясь в своём открытии и прибавляя газу. – Ты как думаешь, если я Верди, может у меня быть талант к игре?

– Все вы мастера играть, – Нюрка не поняла, куда клонит этот «шумахер», но помолчав добавила, – на нервах. Мой игрун тоже на днях свой талант проявил. Хочешь, говорит, фокус покажу? Я, как дура, и поверила, дала ему тысячу. Он скрутил бумажку в трубочку, завернул в газетку и поджёг, да ещё накрыл тарелочкой. Щас, говорит, вместо тыщи будет пять, снял чашку, а там пепел один: ни газеты, ни тысячи, ни пяти. Фокус не удался, тысячу он мне вернул, а аванс свой за июнь спалил. Кто-то над ним подшутил на работе, мол, покажи дома жене. Я его чуть не убила этой тарелкой. Зараза.

У Юрки затекла шея сидеть вполоборота к пассажирке, чтобы лучше слышать её страдания. Он отвернулся, вспомнив, что Квасов на днях хвалился в отряде фокусом под названием «оставь аванс себе» и крутил перед носом новенькой пятитысячной купюрой, вызывая чувство глубокого раскаяния в душах мужиков, что зря поспешили безвозвратно расстаться с кровно заработанными, вручив их дальнейшую судьбу в загребущие руки своих баб.

– Он и сам два дня ходит, как в воду опущенный. Переживает, – Нюрка кряхтя выбиралась из кузова мотороллера, растирая затекшую спину. – Наверное, курева не на что купить. Отдам ему тысячу, жалко на мужика смотреть.

– А? – переспросил Юрка.

– Спасибо, говорю, что подвёз. А что ты всё переспрашиваешь?

– А? – он нагнулся к ней.

– Езжай к чертям собачим, тетеря глухая, – благословила его Нюрка и, подхватив пакеты направилась к калитке, отталкивая ногой пса, бросившегося навстречу к хозяйке.

– А! Так бы сразу и сказала, – Юрка развернулся и поехал к дому.

Варвара хлопотала на кухне. Она работала почтальоном, но машина с корреспонденцией из райцентра задерживалась, и ей пришлось перенести свой поход по редким подписчикам на следующий день:

– Ты чего так рано?

– А? – он присел за стол, собираясь пообедать.

– Есть будешь? – не поворачиваясь, спросила она.

– Ухо болит, ребята бак варили, а мне досталось, – пожаловался Юрка, нарезая буханку хлеба. – Ты есть будешь?

– Нет, я только что поела. А чего с ухом-то?

– Нарезал хлеб на твою долю, – ответил он, ожидая, когда жена поставит тарелку на стол.

– Ну-ка, покажи! – Варвара ухватилась за мочку, поворачивая голову к окну.

– Тише ты, оторвёшь, – зароптал Юрий, ожидая вердикта супруги.

Варька отпустила ухо и ехидно захихикала:

– Теперь ты настоящий Моцарт, такой же глухой, как пешка.

– Сама ты пешка, – обиделся Юрка, разобрав по губам смысл её слов. – Это Шопен был глухим, а Моцарт слепым.

– Этого ещё не хватало, – возмутилась Варвара, что прозвучало как угроза, мол, «только попробуй ослепнуть, я тебе тогда покажу». – К медичке сходи, пусть посмотрит.

– Нет её, на курорт умотала, – отверг он её предложение, зачерпывая ложкой щи. – Вечером к Ползункову схожу, может что подскажет.

– Ещё чего надумал! – Варька всплеснула руками. – Он поросёнка чуть заикой не сделал, а ты к нему лечиться пойдёшь. В больницу езжай, инвалидность проси, какая-никакая польза от твоих ушей будет. Ты что, не мог больным ухом к взрыву повернуться? Коли добивать, так одно, всё равно оно у тебя ни хрена не слышало, а теперь оба никуда не годятся.

Юрка сидел, повернувшись к жене контуженной стороной. Он слышал, что она сочувствует его горю, но не понимал ни слов, ни выражений, однако, судя по интонации, переживала жена за него сильно.

Поев, он известил Варвару, что приляжет отдохнуть на часок, но проспал целых три и проснулся под вечер, удивлённый, что его никто не будит.

– Витька приходил, справлялся о тебе, – известила жена, когда он вышел во двор.

– Ушёл?

– В баню пошёл, сегодня же четверг. Может и тебе сходить помыться, чем к Ползункову идти? Я бы бельё заодно постирала, – она опасалась, что муж «нахрюкается» с ветеринаром, как в прошлый раз, когда прививки поросятам делали.

– Ладно, только на двор схожу, – Юрка потянулся, прислушиваясь к себе, и направился к уличному туалету. Звон в голове не стих, но ему показалось, что он начал привыкать к этому стрекотанию, словно за спиной работала веялка в полную силу.

Устроившись поудобнее, Юрка развернул старый журнал «Вокруг света», сохранившийся в целости с незапамятных времён по причине невозможного использования гладких листов по назначению.

Через полчаса, после полного погружения в статью про чудеса далёкой и загадочной Шри-Ланки, которую ему приходилось перечитывать в сотый раз, он услышал зычный ор Варвары.

– Ты скоро там свою синфонию сочинишь, композитор чёртов! Дети с улицы пришли, освобождай уборную!

По тропинке бежал младший сынок Павлик:

– Па, ты, правда, оглох?

– Иди, иди, куда бежал, – Юрка подтолкнул его к туалету, а сам свернул в сарай, чтобы забрать дубовый веник и отправиться, наконец, в баню, в надежде отпарить мозги и вернуть потерянный слух.

– Па, а если я тебя дураком назову, ты услышишь или нет? – раздался сзади голос Павлика.

– Я тебе назову, – грозно предупредила с крыльца Варвара. – Иди лучше кроликам клевера нарви, вон, корзина у бочки с водой.

– Пошёл я, – предупредил Юрка жену, закрывая калитку. – Может легче станет.

– Поди, не парься сильно, а то, знаю я тебя, – Варька согласно кивнула головой, оставаясь со старшей дочерью на крыльце перебирать клубнику в большом алюминиевом тазу.

В общественной бане уже было много желающих попариться и смыть с себя груз летних трудовых будней.

– Моцарт, иди сюда, я тебе местечко занял, – Витька приветливо махнул рукой, приглашая сложить бельё в его шкафчик, стоящий за спиной. Надо сказать, что из всего числа банившихся в тот день, настоящих любителей пара было по пальцам пересчитать, но все ждали главного парильщика. К вящей радости Юрки, Ползунков был на месте. Это благодаря ему, воздух в парилке был ароматным и пряным. Ветврач приносил с собой склянки с жидкостью для отпаивания телят, которые он пополнял из больших бочек со склада на ферме. Разбавив водой и плеснув на каменку пахучую жидкость, Ползунков давал сигнал остальным товарищам, стоящим возле полка в ожидании:

– Можно!

Все начинали остервенело хлестать себя вениками в облаках пара с запахом валерьяны, мяты и ещё чего-то хлебного и душистого, чтобы вскоре выскочить из пышущей жаром душегубки и броситься в душ под ледяные струи воды. Последним, как и положено капитану, выбирался Ползунков, крякая и всем своим видом показывая, мог бы ещё, но не хочу.

Юрка подсел к нему в минуту отдыха и ожидания следующего захода в парную:

– Шура, ты в ушах понимаешь что-нибудь?

– А что в них понимать? Чего в голове нет, того к ушам не пришьёшь, – Ползунков глотнул из пластиковой бутылки кваску и протянул Верди. – Будешь?

– Не, сегодня немного бабахнуло в гараже, у меня ухо заложило и в голове звенит, – Юрка придвинулся поближе. – Может посмотришь?

– Что, прямо здесь? – Ползунков слегка отодвинулся и уставился на него. – Слушай, Моцарт, а если бы у тебя в заднице засвербило, ты тоже предложил мне тебя здесь обследовать?

– Сравнил тоже, где задница, а где ухо, – Юрке отступать было некуда. – Ну что, будешь смотреть?

– Знаешь, давай после бани к тебе зайдём, по чарочке с устатку пропустим и там посмотрим твоё ухо, – предложил Ползунков компромиссное решение и вопросительно посмотрел на Юрку. – Идёт?

– Не идёт, – отрезал Верди. – Варвара до сих пор вспоминает мне твой последний приход. Лучше я к тебе приду, у меня бутылка припрятана.

По весне Ползунков обходил подворья в рамках вакцинации поголовья домашнего скота. Не стал исключением и двор Верди. Поздняя весна не позволила как следует просохнуть калде, а выпущенные на волю свиньи вспахали землю, превратив загон в топкое болото. Хозяйничал в этом поросячьем царстве боров по прозвищу Скрипач. При почёсывании об огромную деревянную колоду, расположенную по центру выгона, он издавал звуки, похожие на те, что можно извлечь из расстроенной скрипки. Вот Юрка и подумал, должен же кто-то ещё составить ему компанию в семье «музыканта».

Ползунков натянул высокие резиновые сапоги до колен, разложил коробочки со шприцами на табуретку, доставленную по такому случаю из дома.

– Иди, накрывай на стол, – скомандовал он хозяину, направляясь к загону. – Да, грязновато у вас тут. Иди, иди, не переживай за своих оглоедов, без тебя справлюсь.

Юрка ушёл в дом, чтобы подготовиться к угощению врача. А что готовиться? Варвара с утра пожарила солянку из квашеной капусты, картошки и свиной печени, осталось достать из подпола банку с солёными огурцами, да сала нарезать. Бутыль с перваком уже стояла на столе.

С улицы послышался визг, затем крик, неожиданно оборвавшийся на самой высокой ноте. Юрка отложил приготовления, решив взглянуть на проделанную Ползунковым работу.

Ветврач сидел верхом на колоде среди обезумевших свиней, осаждавших незваного гостя со всех сторон. Ползунков был бос, лишь с одной ноги свисал носок, но и он был сорван особо нахальной свинкой. Хряк догрызал сапог, стоя поодаль, в холке у него болтались два шприца, наполненных жидкостью.

– А ты чего разулся-то? – крикнул Юрка с крыльца осаждённому бедолаге. – Теперь ноги испачкаешь.

– Моцарт, выручай меня от этих зверей, – завопил Ползунков, видя, как с тыла подбирается к штанам всё та же настырная свинка.

– Щас, доску какую-нибудь найду, чтобы не утонуть. Я их сам побаиваюсь. Дроблёнка кончилась, а новой не намолол. Приходится просом кормить, а с него, сам знаешь, немудрено озвереть.

– Кончай болтать, выручай меня, ты не видишь, что они хотят …

Ползунков не успел завершить свой призыв к спасению, как Скрипач, разделавшись с сапогом, бросился к колоде и свалил её вместе с заложником в трясину.

Одним словом, вместо застолья пришлось Юрке битый час купать врача под садовым душем и неделю слушать увещевания Варвары на предмет «загвазданной» кабинки …

После того, как они, отведя не единожды душу в парилке и оставив от дубовых веников измочаленные жидкие прутики, завершили банный вечер, Юрка заскочил домой, чтобы прихватить припрятанную в сарае бутылку с самогоном: не идти же ему на столь ответственную процедуру осмотра многострадальных ушей с пустыми руками.

– Куда? – только и успела крикнуть ему вслед жена, а Моцарт уже мчался к кустам сирени, где затаилось местное светило «скотской» медицины – Шура Ползунков, заслуженно опасающийся Варварину тяжёлую руку.

– Веник тебе зачем? – врач кивнул на зажатый под мышкой веник.

– Чтобы Варьку дезавуировать, – пояснил Юрка. – Скажу, что не допарился.

– Как у вас всё строго, – то ли удивился, то ли одобрил Ползунков. Жена съехала от него в город, не выдержав тягот деревенской жизни, поэтому семейные заморочки и условности были для него в диковинку.

– Присаживайся, – хозяин дома придвинул Юрке табуретку, когда они вошли в терраску, а сам направился к рукомойнику и стал тщательно мыть руки с мылом.

– Ты чего? Мы же только после бани, – заволновался Верди, поглядывая на приготовления врача, зазвеневшего медицинским инструментом, разложенным на тряпице. – Может вмажем для начала.

– Не бзди! – откликнулся Ползунков из-за занавески. – Мы используем малоинвазивный метод проникновения в ушную полость, а, значит, обезболивающее нам потребуется, но позже, когда операцию завершим.

– Какую ещё операцию? Я тебя просил посмотреть в ухо, – заёрзал пациент и выдернул пробку из горлышка бутылки. Кислый самогонный запах шибанул в нос, выбивая своей крепостью искреннюю Юркину слезу.

«Надо же, какая косорыловка? Не буду больше из патоки гнать, только из свёклы», – он передёрнулся и опрокинул в себя мензурку, заполненную наполовину. Внутри обожгло, а, спустя минуту, непрерывный звон последовал следом за спиртным, словно в мозгах открыли какой-то спускной клапан прямого сообщения с желудком.

– Шура, может не будем? – осторожно поинтересовался он у эскулапа, продолжающего за занавеской готовиться к операции. – Кажется, мне полегчало и шум прошёл.

Ползунков ответил что-то неразборчиво, продолжая готовиться к починке Юркиных локаторов.

– А?

– Тебе кажется, что прошло, адреналин глушит симптомы, – ветеринар выглянул из-за занавески, зацепившись взглядом за мензурку в руке «глухаря».

– Не пил я никакого адреналина, только самогонки чуток.

– У меня всё готово, – торжественно произнёс ветврач, выходя из-за ширмы. В руке он держал синюю резиновую грушу с белым наконечником.

– Так клизму вроде в другое место вставляют, – опешил Юрка от такого поворота событий. – Ты не забыл? У меня ухо болит, а не …

– Мы спринцовкой создадим вакуум. Сожмём, прислоним её к перепонке и засосём в себя. Перепонка выпрямится и продолжит выполнять свою функцию. Понял? – не выпуская «грушу» из руки, Ползунков начал закатывать рукава, приближаясь к Юрке.

– Логично, только ты поосторожнее там шуруди, не проткни лишнего, – он наклонил голову, подставляя ухо под «малоинвазивную» приспособу ветеринара.

– Тяжёлый случай, не сосётся, – вздохнул Ползунков после нескольких попыток выпрямить Юркину перепонку. – Подожди, сейчас фонарик возьму, оглядеть надо твою слуховую трубу.

Посветив недолго, он выключил свет фонаря, налил полную мензурку, выпил и снова вздохнул: