Без права на возвращение

И наш маршрут был трогательно прост:

Купив букет подснежников, влюблённые и нежные,

Мы шли всегда на Поцелуев мост…

Именно здесь, на просторе реки их охватывало чувство, что вся жизнь – праздник, и продолжаться он будет вечно. Куда всё ушло? Каким северным ветром развеяло эту радость?

Свернув налево и, пройдя ещё пару сотен метров по 8-9 линии, Пётр Гаврилович поднялся по ступеням к парадной института. Вестибюль ещё не наполнился звонким гамом суетящихся студентов, спешащих завершить очередной учебный год. Кафедра истории древнего мира и средних веков располагалась на втором этаже основного корпуса. На удивление, в приёмной оказалась незнакомая девушка и на его приветствие пояснила, что «Софья Леонидовна задержится по семейным обстоятельствам на час» и добавила, «не нужно ли ему что-либо».

Пётр Гаврилович, традиционно просил секретаря приготовить ему зелёный чай, но в этот раз решил воздержаться, поблагодарил и ответил отказом. Девица пожала плечами и удалилась, прикрыв дверь. «Видимо, последний курс», – поразмыслив, решил он. Студенты иногда подрабатывали или просто замещали сотрудников. Это не возбранялось, а даже приветствовалось. Завтра им во взрослую трудовую жизнь, значит надо приобретать коммуникативные навыки, социализироваться, так сказать.

Его старший коллега, заведующий кафедрой, вот уже полгода, как был на больничном, и Пётр Гаврилович вынужден был исполнять обязанности, совмещая их с написанием докторской диссертации, работой над последней монографией и ведением своего предмета у старших курсов. Но более всего его угнетало не это, в силу сложившихся обстоятельств, он очень страдал из-за разного рода представительских отвлечений. Не важно, что было: посещение профильных классов или торжества в мэрии, симпозиумы не по профилю кафедры или ректорские пятиминутки – всё это отнимало уйму времени, и он никак не мог завершить взятые в начале года обязательства по завершению своей научной работы. Петру Гавриловичу приходилось допоздна задерживаться в институте. Здесь было комфортнее, чем дома, да и исследовательские материалы в подавляющем количестве были под рукой.

Окна его кабинета выходили в институтский дворик. Обычно там было шумно, в перерывах между парами студенты выходили покурить и обменяться последними новостями из своей беззаботной молодёжной жизни.

Было время, и он, в один из таких пригожих деньков, держа в руках тетрадь для лекций, присел на лавочку к миловидной девчонке, которая с грустным видом пристально рассматривала что-то в траве.

– Помочь?

Девушка вопросительно посмотрела на него.

– Что потеряла? – кивнул он на лужайку у её ног. – Давай вместе поищем.

Собеседница была настолько погружена в себя, что ответила не сразу, продолжая осмысливать сказанное Петром:

– Да нет, спасибо, – с невесёлой улыбкой ответила она. – Себя потеряла…

Ему сразу стало её жалко, захотелось обнять, погладить по русым волосам, и он шутливо предложил, сползая на землю:

– Где тут у нас потеряшка? Ау!

Пётр, повернувшись к незнакомке, недоумённо спросил:

– Как же я её найду, если я не знаю её имени?

В серых зрачках девушки замерцали коричневые искорки и она, поддерживая игру, спустилась к нему на траву, протянула ладошку и просто сказала:

– Лена. Ты здесь учишься?

– Да, на пятый перешёл. В следующем году заканчиваю. А ты?

– В университете, на экономическом. Наш корпус на Чайковского, рядом с Таврическим садом.

– А почему Елена Прекрасная ищет себя в наших пенатах?

Девушка снова помрачнела. Закрапал дождь из неожиданно набежавшей тучки, и Пётр предложил новой знакомой войти в здание. Но Лена поблагодарила и отказалась, сославшись на то, что спешит. Он сунул пробегающему мимо приятелю лекционную тетрадь и предложил её проводить.

– Как же занятия? Влетит, наверное? – прежде чем согласиться, предположила Елена, и они, переждав короткий дождь, зашлёпали по весенним лужам Университетской набережной…

– Пётр Гаврилович, к Вам посетители, – постучала в дверь секретарь, вернувшаяся после отлучки, и впустила в кабинет двух студентов, точнее сказать, юношу и его спутницу. «Кажется, из 432 группы. Неужели час пролетел? А я ещё ни строчки не написал», – посетовал он на себя. Часы спешили к полудню.

– Ну-с, молодые люди, кто первый?

– Можно я? – бойкая девушка подошла к столу.

Менее, чем через полчаса, обстоятельно раскрыв тему по вопросу, при этом смешно помогая себе жестикуляциями обеих рук, студентка выдохнула и замолчала.

– У Вас всё? – участливо спросил Пётр Гаврилович, расписываясь в зачётной книжке. – Что же Вы на экзамене так оплошали?

– Переволновалась, наверное, – задорно ответила та, понимая, что сдала успешно.

– Хорошо отвечали, но, простите меня, больше «четвёрки» поставить не могу.

– Спасибо! – радостно откликнулась девчонка и ускакала, предоставив спутнику очередную возможность исправиться.

«С этим придётся помучиться», – Пётр Гаврилович редко ошибался. Полтора часа мучений для того и другого завершились слабенькой «троечкой» и увещеванием «бедного студента» в духе: «вы меня обеда лишили», «может быть Вам другую специальность выбрать» …

– Софья Леонидовна, не могли бы Вы мне чай приготовить? – завершив мучения, позвал секретаря.

– Что же чай? Может Вам в столовую спуститься? – предложила она. – Буфет ещё работает, да и горячее там остаётся.

Пётр Гаврилович, немного подумав, согласился. «День обещает быть продолжительным, на одном чае не выдержу».

В институтской столовой, отстояв небольшую очередь, заказал себе «второе», салат и чай с лимоном. Выбрав место у окна, он ещё раз полюбовался свежей зеленью листвы. Пройдёт немного времени, и она покроется городской пылью, станет жёсткой, обыденной, потеряет свой первоначальный цвет… «Как я», – улыбнулся про себя он.

– О чём задумался, детина? – коллега с соседней кафедры пристраивал свой поднос на обеденный столик.

– Folio sum similis, – ответствовал он приятелю. – «Я подобен листу», – изрёк однажды Архипиита Кёльнский в своей «Исповеди».

– Весёлые были ребята, эти ваганты. Нам, засохшим сухарям, – скаламбурил коллега, – до них далеко. Слишком уж мы правильные.

– Да, наверное, и поздно уже меняться? – то ли спросил, то ли утвердил Пётр Гаврилович.

Собеседник, вытер салфеткой губы и неожиданно громко продекламировал, встав из-за стола:

Эх, друзья мои, друзья!

Ведь под этим небом

жив на свете человек

не единым хлебом.

Сидя в кресле, на заду

натирать мозоли?!

О, избавь меня, Господь,