Новый год

– Нет у меня больше никого, понимаете. Он погиб у меня в сорок третьем. Так мне сказали. И в похоронке написали. Ничего от него у меня не осталось. Вот, хоть так с ним побуду. Можно?

Её голос стал подрагивать.

Сердце смотрителя невольно сжалось. Он и сам был фронтовиком и знал каково это – терять близких людей.

– Заходите, – мотнул головой мужик в сторону ворот. – Когда я закончу обход, вам придётся уйти. Увы, таков порядок.

Женщина закивала.

– Я понимаю.

Смотритель отворил ей ворота, а сам засеменил проводить свой обход.

Солнце, между тем, практически полностью село. Небо сделалось тёмным, а потому среди чёрных памятников и надгробий стало трудно ориентироваться. Тем более для старого человека.

Женщина вынула из кармана пальто небольшую восковую свечу, коробок спичек и аккуратно подожгла фитилёк, стараясь прикрыть его рукой от мимолётного ветра.

Дорогу до могилы сына она знала почти наизусть. И всё-таки ей нужно было немного света, дабы не споткнуться и не поскользнуться.

Женщина брела по заснеженным кладбищенским дорожкам, прикрывая рукой свечку, то и дело глядя по сторонам – не пропустила ли?

И вот дошла.

Знакомая серая могила с небольшой овальной чёрно-белой фотографией юного паренька, под которой были скромные тёмные надписи: «Орлов Игорь Иванович. 29.12.1923-14.10.1943».

Женщина тяжело вздохнула, чувствуя, как в носу начинает пощипывать, словно перед слезами. Она знала, что заплакать ей не удастся. Всё, что можно было выплакать уже кончилось в далёком военном году. Мать рыдала и когда её сын отправился на фронт в сорок первом, и когда письма от него подолгу не приходили… в тот день, когда она получила похоронку, её голова поседела за несколько часов. Да и внешность явно постарела лет на десять.

Женщина аккуратно поставила свечу в снег перед могилой, смахнула рукой небольшой белый слой с верха памятника и присела рядом на чью-то оградку.

Она угрюмо смотрела на фотографию сына. Её вечно молодого сына, который совсем чуть-чуть не дожил до своего двадцатилетия.

Мать помнила, что там внизу лежат лишь некоторые его вещи, ибо изначально Игорь числился пропавшим без вести. Это потом ей сказали, что он просто сгорел дотла. Впрочем, она продолжала ждать своего сына с войны. И ждала честно. Вот уже семнадцать лет…

После войны у неё никого не осталось. Муж также погиб, но ещё в сорок первом. С тех пор, в её жизни так более никто и не появился.

Тем временем, вокруг стало почти полностью темно. Света от свечи хватало только, чтобы видеть округу на расстоянии двух метров.

Она же всё продолжала сидеть.

Её губы и руки невольно дрожали от холода, а глаза были налиты печалью.

– Я скучаю…, – полушёпотом произнесла женщина.

– Я тоже, – раздался откуда-то сзади мужской голос.

Она не сразу поняла, что кто-то что-то сказал. Подумала, что ей причудилось.

– Мама, – уже увереннее произнёс тот же голос, и… женщине показалось, что она его узнала…

Дрожащими руками она подняла со снега свечу и медленно обернулась.

У голой тоненькой осины за её спиной, казавшейся угольно чёрной в общем мраке, стоял мужчина. Он был в потрёпанном пальто, потёртых брюках, валенках и, судя по всему, со стареньким вещмешком за спиной. Лицо его выглядело не молодо. В нём ещё угадывались черты относительно молодого мужчины, однако, шрам на скуле и седые волосы делали его намного старше своих лет. И всё же – это, явно, был тот, кого она знала… Женщина вгляделась в лицо стоявшего и… узнала… эти глаза… эти чистые зелёные глаза, которые не постарели вместе с внешностью… Это был Игорь. Её сын, на могиле которого она сейчас сидела.

– Игорь…, – шептала она, не в силах совладать с эмоциями, представлявшими из себя смесь радости и того, что могло вогнать её в обморок. – Это… ты?..

– Да, мама, – уверенно ответил мужчина. – Это я. Меня тяжело ранило тогда. Подумали, что убило. Потом в плену был. Освободили. По лагерям таскали, вот, неделю назад освободился – к тебе приехал.

Он невольно улыбнулся и подошёл ближе к матери, глаза которой начали сиять.

– Господи, – уже громче говорила она, – что ж с тобой стало?..

– Эх, мама, что же с тобой стало? – ответил Игорь, обнимая мать, чувствуя, как у него начинают наворачиваться слёзы. – Поседела вся… а я как приехал в город, сначала к нам домой пошёл, а мне там соседи сказали, что ты на кладбище ушла. Я-то и смекнул, что меня, видать, похоронили уже за это время. Хорошо, что смог найти тебя быстро – по огню свечи.

– А я, ведь, всё равно тебя ждала, родной…, – сказала мать, обнимая сына и, уже не сдерживая слёзы, которые, наконец, прорвались впервые за столько лет.

– И я ждал, когда смогу приехать…

Они стояли, обнимаясь и, казалось, ничего вокруг не замечали.

Смотритель уже закончил свой обход и хотел было проводить женщину с кладбища, но увидев эту картину, невольно снял шапку, перекрестился и пробормотал:

– Случаются же чудеса на Новый год…

Наконец, сын смог совладать с собой и оторвался от объятий матери, хоть это и было нелегко.

– Что ж мы с тобой, мама, на кладбище сидим? Новый год же скоро! Пойдём домой, а то не дело это – так встречать праздник.

Женщина засуетилась, снова подобрала свечу, которую успела положить в снег.

– А как же?.. – произнесла она, кивнув на могилу.

Игорь махнул рукой.

– Потом сломаем! Чего зря стоять будет? Я ж теперь, вроде как, живой.

Мать шутливо хлопнула уже совсем взрослого сына по плечу.

– Тьфу на тебя! Ещё чего! Больше не уйдёшь от меня! Пошли давай, гуляка!

Игорь засмеялся тем самым заразительным смехом, как в юности, от которого и мама, как в старые добрые времена, улыбнулась… впервые за семнадцать долгих лет….

Кукла

Погаснет свет, но глаза твои горят.

Нам дела нет, что там люди говорят.

Только на твоей орбите