Четырнадцать мгновений бармена

– Слушай, а у вас тут коктейли же есть? – вдруг спросил он.

– Конечно…, – ответил я, и только собрался предложить ему глянуть меню, как Лунарёв бросил:

– А сделай мне «секс на пляже»!

Конечно, от такого сурового человека было неожиданно услышать подобный заказ, но, как говорится, хозяин-барин, а потому – сказано-сделано.

Потягивая коктейль, Анатолий осматривался в зале, а затем как будто невзначай произнёс, возвращаясь к предыдущей теме разговора:

– А знаешь почему я не стал даже полковником?

– Почему же? – спросил я.

– А, вот, жопу никому не лизал потому что! Чуть-чего – так все сразу: «ой, Лунарёв!», «ой, Толик!», «да ты ж такой профи!». А как я чего-то просил, так всё – пошёл ты, лётчик… в своё небо… а я им в лицо говорю, мол, нет, товарищ, это вы идите, а мне дайте, что положено! Ну, тут уж, как ты знаешь, что положено, на то хер наложено. Всё равно посылали…. Вот я и запарился со всем этим дерьмом жить. Ты, понимаешь, для страны служишь, присягу даёшь, а на деле получается, что ты не слуга народа, как это, по идее, должно быть, а раб гоп-компании каких-то дегенератов, которым приспичило померяться мускулами или ещё чем-то… Всё время тебе твердят, мол, выполняйте свой долг во имя родины, а она вас не забудет! Какая, твою мать, родина? Где она? Что это? Она есть вообще? Или это государство, которое нас посылает, хер пойми куда, а потом чуть-чего: «их там нет!», а тебе, если по морде не дадут, так молчать под расписку заставят, вот тебе и все дела! Вот те и солдат – слуга народа! Я же, что, думаешь, кичусь своей профессией… бывшей… своим званием? Да я такой же солдат, как и все, просто летал! А на деле-то что? – кому ты служишь – непонятно; кого защищаешь, ради кого воюешь – тоже загадка; зато, когда тебя обсчитывают или посылают – тут уж не тайна! – тут уж, понимаете ли, так получилось у них! А главное – расскажешь кому, пожалуешься, так тебе же только хуже будет! В лучшем случае скажут, мол, извините ошибочка, а, вообще-то, вас государство не обидело – вон, даже орден вручило! Да я, суки, извиняюсь за слово «да», летаю не за ордена и медали, а за то, хотя бы, чтоб себя и семью содержать, раз идеи никакой нет в мире. Так нет же! Тебя заставляют подписать, что платить тебе будут под сотку, а как платили стандартное жалование – так и платят! Ну, зашибись, не правда ли?! А то, что тебя, как бы, убить могут или ещё что – всем по барабану! Ты – солдат, ты – слуга, ты – расходный материал! А коли реально сдохнешь, ну, тогда ладно, дадим твоей семье какую-то страховку… которую только и можно, что пропить…. А так, конечно, по ящику-то мы все в сказке живём… венского леса, твою мать!..

У Анатолия, судя по всему, пересохло в горле, ибо он буквально сразу же высосал весь коктейль через трубочку, а затем рассмеялся:

– О, как вставило-то от секса этого!.. Жёсткий, видать, был! Наговорил тут тебе… всего-всего разного, а то, потом ещё явится кто, хех… Ты уж извини, что вывалил на тебя всё это, слушать заставил…

– Да что вы! Наоборот даже интересно было!

– Я тебе вот чего скажу, раньше было не очень… сейчас хреновенько… а всё изменится – точно тебе скажу! Всё, когда-то, приходит к лучшему!

После этих слов майор улыбнулся, кладя на стойку мне купюру и удалился из зала.

Заходит он и до сих пор. Реже, конечно, ведь в авиакомпанию устроился теперь. И всё же, Анатолий всё такой же суровый, всё также пьёт водку или коктейли на ней, и вспоминает, время от времени, свою службу.

А, вообще-то, мужик интересный. Должен сказать вам, что он просто разрушил мой стереотип о том, что военные матом разговаривают. Да, бывает, конечно, что-нибудь крепкое скажет, но тут же извиняется, ведь он уже не на службе….

Вдова

С любимыми не расставайтесь!

Корнями прорастайте в них!

И каждый раз на век прощайтесь,

Когда уходите на миг!

А.С.Кочетков

По-разному на людей действует горе. Кому-то по мозгам даёт, кого-то гонит в гроб… а кого-то состаривает…

Эта женщина была у нас только один раз, однако, для своего возраста и вида, пила довольно крепко, как, иной раз, здоровые мужики не пьют.

Когда она вошла во всём чёрном я даже сначала-было подумал, что это «готка» какая-то или ещё кто. Но затем я увидел её лицо – вроде, ещё такое молодое, но начавшее покрываться морщинами, опухшее, с красными, видимо от недосыпа, глазами и почти белыми, словно снег, губами.

Она аккуратненько присела за стойку и просипела:

– Можно, пожалуйста, Асканели[2 - Грузинская марка коньяка. (Прим. авт. В.О.)].

Такой заказ был крайне неожиданным, что я даже вначале растерялся и минут пять не мог найти нужную бутылку и то, которая оказалась у нас в единственном экземпляре.

Она выпила первый бокал чуть ли не залпом, и из глаз её выступили слёзы, а затем и послышался плач навзрыд.

– Ну, что вы, что вы? – начал успокаивать я и налил стакан воды. – Успокойтесь! Что случилось?

Женщина едва пригубила воды, затем буквально выхватила бутылку коньяка у меня из рук, и сама себе налила. Залпом выпила весь бокал.

– Одна я осталась, понимаешь?! Одна! – сиплым голосом сквозь плач говорила она. – Сыну едва год, а я одна! Я не знаю, как мне жить!..

– Ну-ну-ну, не стоит, – всё ещё старался успокаивать я, думая, что её просто бросил муж. – Может он ещё вернётся…

Она посмотрела на меня тяжёлым взглядом своих воспалённых глаз, из которых сочились слёзы и прошептала:

– Оттуда. Не возвращаются… Нет его больше… Похоронила я его…

Тут мне стало одновременно не по себе и неловко.

– Извините пожалуйста! Я вам искренне сочувствую…

Женщина налила себе ещё конька и также залпом опустошила бокал.

– Вы хоть бы закусывали, а то ж погубите себя так, – внимал я к её разуму. – На кого ребёнка-то оставите тогда?

– Я не знаю… я не знаю, что вообще мне делать… Мне двадцать четыре года, все мои подружки счастливы, а я своего мужа хороню…

– Жизнь же на этом не заканчивается, – старался я подбирать слова. – В конце концов, вам есть ради кого жить!

– Это всё я виновата! – продолжала она говорить о своём. – Мы ж поругались с ним в тот вечер. Я говорю, мол, зачем тебе, Женя, ехать к друзьям своим? А он, дескать, не виделись давно, надо бы! Я-ему – с ребёнком побудь, а он-мне – успею ещё… и пошло у нас с ним – поехало…

Снова она опустошила бокал, громко сглотнула, зажмурив глаза и скривив лицо, и продолжила:

– Столько всего наговорили друг-другу. Я и говорю, дескать, пошёл вон! А Женя смотрит на меня так тяжело и говорит, как на духу помню: «Эх, Людмила…». Знаешь, он ведь меня так редко называл! То Люсей, то Милой, то Людой… а тут… ну, думаю, совсем уже… Пошла к сыну тогда. Сижу с ним. И тут слышу на улице хлопок какой-то и, причём, громкий такой… Сразу что-то в сердце моём ёкнуло, но, думаю, ладно, может накручиваю я себя? А мысли все об одном – глянь в окно! Я смотрю и не вижу сквозь свет фонаря, – вроде как, наша машина лежит перевёрнутая, а вокруг люди собираются… Я как выбежала! Я в жизни никогда так с лестниц не спускалась! Прибегаю – смотрю – а правда, наша машина… а что с Женей? Гляжу – вот он… как всегда, не пристегнулся, откуда-то кость торчит и кровь… кровь откуда-то идёт!.. Я и грохнулась в обморок… Очухиваюсь в больнице, а мысли только две: сынок… и Женечка… где они все?! А ко мне врач такой аккуратненький подходит – спрашивает, мол, вы жена такого-то? Я ж понимаю, что про моего мужа говорят, хоть и башкой ударилась о мостовую! Говорю, да… и тут его фраза…, и я уже почти ничего не помню… я плакала… головой об стену билась… по полу каталась… мне так стало стыдно и горько от того, что я всего этого наговорила ему, а он вот так разбился прям у дома!..

Людмила снова налила бокал, и я заметил на её макушке целый пучок седых волос.

– Знаешь, не за себя обидно больше – за Сашку, за сына! Я ж его без папы оставила! Вот, как?! Как мне, скажи, теперь жить со всем этим?!

Она уже рыдала, сжимая в одной руке бокал, а на другую опёрлась лбом. Кое-какие посетители уже начинали на неё нервно поглядывать и перешёптываться, делая какие-то свои выводы и говоря между собой всякие колкости в её адрес. Увы, с этим ничего не сделаешь – такова человеческая природа, тем-более у нас – не разбираться в том, что у человека на душе, а лишь глядя на его поведение делать свои поспешные заключения, да гнобить его….

– Вы знаете, – попытался я сказать нечто успокаивающее, – мне по жизни, в общем-то, повезло – сам не сталкивался с подобным… Но мне знакомо ваше горе, и я вам искренне сочувствую. Мне жаль, что помочь я могу только тем, что лишь подолью коньяка, чтоб вам ненадолго полегче стало. Но вы же знаете, что ваша жизнь на этом не кончилась. Вам Сашку поднимать надо! К тому же, вы ещё молоды и, как бы дико ни звучало, у вас ещё всё впереди… Вы – верующая?

– Да…

– Не сомневайтесь, в таком случае, Бог точно пошлёт вам нужного человека, а Евгений поймёт вас – поверьте. В конце концов, я уверен, он простил вас уже, видя ваши страдания, а сидя тут передо мной, мне думается, вы расстраиваете его. Он бы такого не хотел…

Людмила начала поднимать голову. Глаза всё ещё были краснющими, но как будто живее.