Барбаросса. Роман-размышление. Том 2

Карта парижского метро и фотография пленного на фоне мостов через Сену подтверждали его слова. Генерал Гуров, как политработник, спросил – нравится ли ему в России?

– Совсем не нравится, – отвечал пленный.

– А воевать… нравится?

– Если б не эта война, что бы я делал? Наживать горб у станка на заводе… это не по мне. Когда бы еще я смог повидать Норвегию, Крит, Ливию, побывать в Афинах и в Париже? И все это бесплатно – за счет вермахта!

Родимцеву было не до лирики, он спросил:

– Почему вы так откровенны с нами?

– А что мне скрывать? Я попал в плен случайно и пробуду в плену недолго. Скоро вы все будете уничтожены нами, а я тогда получу двухнедельный отпуск. Я долго не усижу за колючей проволокой, а вот вы еще насидитесь.

– Ну что ж, – посмеялся Родимцев. – В откровенности вам не откажешь, в смелости тоже, за что и хвалю…

Пленного увели. Гуров открыл портвейн.

– Верно говорят наши бойцы: ожил фриц, отогрелся на солнышке. И теперь не слыхать, чтобы «Гитлер капут» орали, как это зимой было… Перезимовали, сукины дети!

– Да, – согласился Родимцев, – признак нехороший. Но меня сейчас тревожит иное. Я заметил уплотнение боевых порядков перед своим фронтом. Не напорется ли наш кулак на немецкий? Свои корпусные эшелоны Паулюс придерживает в Харькове, выдвигая лишь дивизионные резервы. Ясно, что немцы сохраняют силы в тылу для ответных ударов… В осторожности Паулюсу никак не откажешь.

– В уме тоже, – кивнул Гуров. – Это не Рейхенау, который частенько пер на рожон, действуя нахрапом. Я беседовал тут с Баграмяном, армянин с башкой, собаку съел на штабной работе. Так вот он говорил мне, что в поведении Паулюса чувствуется крепкая академическая школа. Скверно, если мы станем его недооценивать. Такой «академик» способен, кажется, переломать мебель и перебить всю нашу посуду…

В канун наступления маршал С. К. Тимошенко созвал в Купянске совещание командармов, еще раз заверив их в слабости противника, он говорил о полном преимуществе своих армий – как в живой силе, так и в техническом обеспечении. На этом же совещании были произнесены слова:

– Уже одно то, что товарищ Сталин, наш великий друг и учитель, одобрил наступательные планы армии, может служить верным залогом в предстоящем успехе нашего наступления…

«Должен сказать, – писал очевидец, – что это сообщение прозвучало тогда весьма обнадеживающе. Мы сочли, что возложенная на нас задача связана с самыми широкими планами Ставки».

Как и водится, все было достаточно засекречено, и потому командиры (и даже генералы) не могли знать о тех мнениях, что складывались в Генштабе и в кабинете Сталина, не всегда совпадавших. Повторялась сказка про «белого бычка»: Сталин ожидал удара немцев по Москве и толкал Тимошенко вперед, чтобы он, его натиск на Харьков, оттянул немецкие силы от Москвы, а Тимошенко ставил перед собой задачи более широкие – выйти на широкий стратегический простор, чтобы изменить весь ход войны…

В ночь на 12 мая Тимошенко торжественно объявил приказом по войскам, что открывает «новую эпоху» в истории войны с заклятым врагом человечества… Этот преждевременный пафос многим пришелся не по душе. Гуров сказал Родимцеву, что говорить о «новой эпохе» рановато и даже нескромно:

– Как бы ни были благородны цели полководца, но лучше бы воздержаться от таких эффектных прогнозов.

– Да, – скупо кивнул Родимцев, – что-то у нас быстро забыли о мудрости предков: «Не хвались, на рать идучи…»

В армии Тимошенко напряженно ожидали сигнала – «777».

* * *

Паулюс просыпался очень рано и, встревоженный подозрительным молчанием эфира, сначала спрашивал Гейма, своего начальника штаба, – дал ли что-нибудь ночной радиоперехват?

– Русские помалкивают. Теперь совсем не так, как было в прошлом году, когда они трещали, как сороки, и мы смеялись над их наивною болтовней в эфире… Тогда, – вздохнул Гейм, – воевать было легче: я всегда знал, что думает полковник Иванов и чего боится генерал Петров… Впрочем, лондонское радио на днях сообщало, что Тимошенко намерен наступать на Харьков и Днепропетровск, чтобы выбить из-под наших ног плацдарм для продвижения в сторону Майкопа.

Фердинанд Гейм был извещен, что на его пост начальника штаба 6-й армии скоро пришлют полковника Артура Шмидта, но Паулюс просил Гейма не торопиться с укладкою чемодана:

– Мы неплохо сработались, и, чтобы не терять вас для своей армии, я прошу вас, Гейм, принять Четырнадцатую танковую дивизию, где служит и мой сын Эрнст-Александр, с которым, – сказал Паулюс, – я стараюсь встречаться пореже, чтобы его не заподозрили в отцовской протекции. Сейчас он капитан и при мне капитаном останется, а вас, Гейм, я постараюсь рекомендовать для производства в генерал-майоры.

Гейм осторожными намеками дал понять Паулюсу, что полковник Артур Шмидт выдвигается на его место не столько оперативными талантами, сколько «иными качествами». Паулюс намек понял.

– Очевидно, – сказал он, – чтобы я не свихнулся, ко мне решили приставить идейную гувернантку… Неужели и полковник Баграмян тоже водит маршала Тимошенко на политических помочах? Мне, как и Блюхеру, необходим только Гнейзенау.

Вечером в казино Харькова немецкие офицеры смотрели советский документальный фильм довоенных времен «Борьба за Киев», в котором – на примере маневров Красной Армии – была показана ее высокая мобильность, ее передовая тактика, массированная мощь ударов – воздушных и танковых. Паулюс, как генеральштеблер, изучил этот фильм еще в Цоссене, а сейчас просмотрел снова – глазами придирчивого специалиста.

Вечер выдался хороший и теплый, после сеанса в душном казино было приятно прогуляться под липами харьковских переулков. Попутчиком Паулюсу стал генерал-майор Отто Корфес, командир пехотной дивизии, склонный ко всяческим историческим аналогиям. Сейчас, сопровождая командующего, доктор Корфес первым делом переложил «Вальтер» из кобуры в карман мундира.

– Советую и вам поступить так же со своим «парабеллумом», – сказал он Паулюсу. – Вечерние прогулки в России опасны…

Конечно, доктор Корфес в отличие от Паулюса еще весь находился под впечатлением документальной киноленты:

– На экране все выглядит превосходно, и хочется аплодировать. Но я никак не могу понять, к у д а все это делось? Красная Армия в тридцатые годы, бесспорно, была лучшей армией мира. Но сталинские наркомы, кажется, погнались потом за рекордами – кто выше прыгнет, кто дальше плюнет, кто глубже нырнет и никогда не вынырнет. Я думаю, – рассуждал Отто Корфес, – легче всего приготовить одного стахановца, дающего сразу тысячу процентов нормы. Но гораздо труднее наладить работу многих-многих тысяч рабочих, дающих сто обязательных процентов нормы – и  н и  о д н и м  п р о ц е н т о м  б о л ь ш е! В конце тридцатых годов все утерянное русскими в погоне за рекордами освоили мы, немцы, и теперь наш вермахт ставит «рекорды», взятые из поучительной практики прошлого Красной Армии…

Размеренные шаги гитлеровских генералов резко звучали в тишине мертвых улиц оккупированного ими города.

Паулюс, доселе молчавший, вдруг заговорил:

– Я не боюсь маршалов вроде Тимошенко; но следует остерегаться новых русских полководцев, которые еще никому не известны, но которых Россия обязательно сыщет в своих необъятных недрах. Они, эти люди, может, и не смотрели кинохроники «Борьба за Киев», но они наверняка многому научились на жестоких уроках прошлого года… научились у нас!

Мимо генералов, освещая улицу фонариками, процокал сапогами патруль автоматчиков, а позади немцев – с карабином на плече – шел русский полицай в кургузом пиджачке и пролетарской кепке.

На площади Дзержинского генерал Корфес спросил:

– Правда ли, что Гейма заменяют Артуром Шмидтом?

– Да. В назначении Шмидта меня смущает лишь отсутствие у него высшего военного образования. Впрочем, такого образования не имеет и фельдмаршал Лакейтель, услуживший фюреру.

Корфес уже был замешан в острых конфликтах с войсками СС, которые, словно тень, сопровождали 6-ю армию, и сейчас, стоя под одиноким фонарем на площади Дзержинского, он вдруг заговорил о загадочном «кружке друзей Гиммлера»:

– Надеюсь, вы о таком кагале слышали?

– Кое-что, – ответил Паулюс. – Но в этот кружок, насколько мне известно, входят нацистские интеллектуалы или очень богатые люди… Разве Артур Шмидт принадлежит к их числу?

– В роли интеллектуала он выглядел бы смешно. Однако не забывайте: Шмидт из богатой семьи гамбургских коммерсантов.

– Ах вот оно что… Впрочем, – сказал Паулюс, – нацистские убеждения Шмидта вряд ли могут помешать исполнению им своих обязанностей. Спокойной ночи, доктор Корфес, я покидаю вас, а то мой зять, наверное, уже волнуется. Время позднее…

Были первые числа мая, и до немецкого наступления – 18 мая – оставались считанные дни, когда состоялось знакомство Паулюса с новым начальником штаба 6-й армии. Артур Шмидт оказался вульгарным крепышом с круглою головою, плотно вросшей в широкие плечи. Бодрый, хорошо упитанный, коренастый, на вид – лет сорок, не больше. Небрежным жестом он вынул из кармана пачку сигарет «Аттика» и достал зажигалку. Одновременно с язычком пламени из зажигалки выскочил забавный смешной чертик.

– Чем только мой чертик не шутит, – сказал Шмидт…

Отныне эти два человека, Паулюс и Шмидт, столь разные, станут неразлучными до самого конца Сталинградской эпопеи, и они оба умрут на родине: Паулюс – в Лейпциге, а Шмидт – в Гамбурге, разделенные не только географией, но и политикой. Между ними скакал этот пламенный чертик!

– Позвольте посмотреть, – протянул руку Паулюс.

– Пожалуйста, – показал ему Шмидт свою зажигалку. – Это мой амулет. Пока мой чертик пляшет в огне, я за свою судьбу спокоен. Только бы не посеять эту зажигалку.

Паулюс, смеясь, показал ему свою расческу.