Благодарение

Сердец мишени на полях.

И только кровью бы упиться.

Им эта новость не новей.

Успели вырасти убийцы

Скорее наших сыновей.

Чтоб только атомная копоть,

Тясячелетья чтобы вспять.

Бесчеловечность жадно копят

На человечество опять.

Застенчивость – всегда таит в себе старание почувствовать то, что рядом с тобою, разглядеть, что за тобою, отобрать для души и для жизни самое нужное, самое необходимое: верность доброте, непокорность злу, любовь к большому и светлому миру:

Бывало, мой дед топор откует —

И плотник

И дровосек

Ликуют.

Зато из-за речки,

Лишь станет лед,

Являлся к нам лесник в мастерскую.

– Знаешь, Трофимыч, знаешь.

Не спорь..

Три дуба в ночь свезли от болота.

Какому ты вору ковал топор? —

И дед отрезал:

– Не моя работа!

Добрая работа – для доброго дела. Добро не родится от черного умысла. Но добро и мобилизует все силы протеста и ненависти, если на него посягнули зависть, разбой, вероломство.

Так было. Так есть. Так оно будет:

Живые на земле живут не праздно:

Кто сеет хлеб,

А кто – чуму.

Обманут подло

Веривший напрасно.

Опасен —

Кто не верит

Ничему.

Нельзя не согласиться с этой истиной, высказанной поэтом. Равнодушие не воскрылится от золотого и звучного рассвета, не затоскует от осеннего шума дубравы, не заплачет над бедою товарища. Равнодушие холодно и безоговорочно выносит оценку всему. У равнодушия нет лица, нет голоса. Оно – мутно и расплывчато, как мгла, ползущая из ущелий, как отрицание, не ведающее сомнений…

Однажды мы вместе с Дмитрием Михайловичем прямо из Литературного института, где он вел семинар, поехали в Коломну выступать перед читателями. По дороге завязался горячий спор. Один студент, начинающий поэт, начал грубо ругать стихи Бориса Пастернака. Дмитрий Михайлович попросил студента объяснить – как он понимает творчество Пастернака, но, обнаружив, что студент только в общем плане представляет себе творчество поэта, возмутился и за весь путь не сказал ни слова…

Мы не знали, нравился Дмитрию Ковалеву Борис Пастернак или нет, суть в том, что пустопорожняя болтовня невежды – зло: сам Дмитрий Ковалев завоевал себе авторитет поэта не склоками и шумом, а упорным и честным трудом подмастерья и мастера.

Александр Твардовский или Василий Федоров добились известности и высокой любви читателя своими яркими произведениями, а не перекрестными «дискуссиями», и «диспутами». И если кто-то, лишась «критического» подогрева, немедленно канет в небытие, то настоящий талант и без «гальванизации» заметен и действен.

Еще Добролюбов в статье о Кольцове говорил: «Поэзия основывается на нашем внутреннем чувстве, на влечении нашей души ко всему прекрасному, доброму и разумному. Поэтому ее нет там, где участвует только какая-нибудь одна из этих сторон нашей духовной жизни, подавляя собою обе другие. Например, прекрасно сшитый фрак, как бы он ни был прекрасен, не заключает в себе ничего поэтического, потому что тут нет ничего ни доброго, ни умного. Точно так – отдать в назначенный срок занятые деньги – дело доброе и честное, но оно не заключает в себе поэзии, потому что мы не видим в нем ни особенного умственного развития, ни изящества…»

Посмотришь, иной критик напишет статью о каком-нибудь поэте так, будто отважился отдать вовремя занятые у этого поэта деньги… Недаром Дмитрий Ковалев так грустно говорит об этом:

Мои березы,

Я без вас болею,

Я жить без вас,

Наверно, не смогу!

Чем больше вас чернят —

Тем вы белее,

И утро все в березах,

Как в снегу

Перед нестыдной

Вашей наготою

Остолбенело солнце,