Преподобный Серафим

Преподобный Серафим о духовном пути сказал однажды настоятелю монастыря Никону:

– Смотри, напиши следующие слова мои не на бумаге, а на сердце: учись умной сердечной молитве, как учат святые отцы в Добротолюбии, ибо Иисусова молитва есть светильник стезям нашим и путеводная звезда к небу. К обыкновенной Иисусовой молитве добавляй: «Богородице, помилуй мя». Одна молитва внешняя недостаточна. Бог внемлет уму, а потому те монахи, кои не соединяют внешнюю молитву со внутренней, не монахи, а черные головешки.

Преподобный Серафим научает нас и на этих первых пройденных ступенях послушничества, как нужно начинать духовную жизнь. «Надо уйти от мира». Это завещание, которое оставил он нам. Может быть сейчас и места найти нельзя, где бы можно было предаваться уединению. Но все же этот призыв к уединению и к внутреннему уходу от мира стоит перед нами во всей своей силе.

Эти первые годы научают нас тому, что этого достигнуть нельзя единым актом воли, что здесь требуется подвиг всей жизни, здесь требуется смирение, здесь требуется тот послушнический путь, которым шел и преподобный Серафим. Для нас, может быть, ни для кого не лежит путь в монастырь, но все, кто хочет спастись, жить с Господом, служить Ему, кто хочет жить духовной жизнью, – для всех дорога одна – это дорога от мира в пустыню, в духовный внутренний затвор.

Аминь.

Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Все по иному освещает и определяет учение Спасителя по сравнению с так называемой мирской моралью, мирским законом, мирской мудростью. И способ борьбы за истину, указанный Спасителем, совершенно иной. В миру ведется борьба внешними оружиями, внешними путями. Спаситель указывает пути иные, внутреннее сопротивление, преодоление зла силой любви, силой духа, молитвой, добродетелями и никак не этими внешними, лишь разжигающими большую злобу, большее зло, оружиями мирскими.

Преподобный Серафим дал нам образец этого Господом указанного пути для борьбы со злом.

Мы видели, с какими внешними препятствиями и нападениями встречался преподобный Серафим на пути своей великой подвижнической жизни. И хотя и наибольшей силой и злобой все эти мирские препятствия, отправляющие монастырскую жизнь, предстояли в конце его великого служения (он усматривал в этом даже признаки близкой своей кончины), но и на первых ступенях подвижнической жизни все это мирское и суетное, хотя и по-иному, но с неменьшей силой, старалось помешать его подвигам.

Преподобный Серафим боролся, но не внешними мирскими оружиями. Разве на клевету он отвечал свидетельскими показаниями? Разве на злобное посягательство на его заботы о Дивеевских сестрах он отвечал обращением к суду? И разве, когда речь шла о неправильном якобы помазании из лампады, он отвечал спором?

Все то он опровергал не внешней борьбой, а усилением своих подвижнических трудов. Посему эта борьба была для врага неравная, ибо на злословие о помазании из лампад, он отвечал тем, что это помазание исцеляло больных, на клеветы о Дивеевских сестрах он отвечал тем, что сделался старцем всей России. Этот путь подвижнической борьбы запечатлен для нас примером преподобного Серафима.

Но бывает такое положение, когда человек должен уйти от зла, и преподобный Серафим дал нам образ и такого ухода в пустыню.

Необходимо великое терпение, и великое послушание, и великая любовь, и в то же время указывается как правильный путь и возможность ухождения от зла – ухождения, совершенного преподобным Серафимом в дальнюю пустыню, отстоящую не так далеко от монастыря, всего в шести верстах, но тем не менее дававшую ему возможность, в смысле внутренней жизни, совершенно отделиться от всего того, что препятствовало его духовной жизни.

Предшествовала такому решению смерть настоятеля Пахомия и тяжелая болезнь самого преподобного Серафима.

От постоянной молитвы у преподобного Серафима стали болеть ноги. Болезнь мешала ему священнодействавать. Все это, говоря по-человечески, несчастье – явилось толчком для скорейшего осуществления внутреннего решения.

Так часто скорби и немощи, по милости Божией, по Его Святому Промыслу, делаются источником великих духовных для нас благ.

Пустынножительство на пути внутреннего духовного развития преподобного Серафима явилось необходимым условием дальнейшего совершенствования, но внешним толчком, одной из существеннейших внешних причин была невозможность по болезни ног совершать церковное священнодействие.

Здесь, в пустыне, преподобный Серафим сразу попал именно в те вожделенные условия, к которым стремилась его душа: он попал в темный лес, за зеленую стену, заграждавшую его от монастыря, он как бы вновь ушел еще раз от мира, от которого бежал, уходя в монастырь, и с которым все же вновь встретился в монастыре.

В этих местах уже жили тогда некоторые подвижники: Назарий, иеродиакон Дорофей, схимонах Марк.

Тут была река Саровка, тут были холмы, заросшие густым лесом. Преподобный Серафим наименовал их названиями, взятыми из слова Божия. Вот Афон-гора, вот Иерусалим, вот Вифания, здесь Иордан, и все это напоминает преподобному Серафиму те места, где или спасались подвижники, или где жил Сам наш Господь Иисус Христос.

Такова была атмосфера, таков дух этой новой жизни.

Можно ли сравнить с шумным монастырем? Здесь Божественная красота природы, которую он зрит своими очами, здесь святое уединение, которое не развлекает, а дает силы сосредоточения на внутренней жизни, здесь все напоминает ему святые места, где жил Господь.

Но и в пустыню начинают приходить люди. Это не могло не смущать его, особенно когда начали приходить женщины. В то время, когда преподобный Серафим подвизался в пустыне, он был еще очень молод, и опасность соблазна плотского для него, девственника, заключалась в том, что внутреннее пламя, которое он возжег перед Господом, могло потухнуть от воспламенения сих страстей. И для того, чтобы обезопасить себя от этого, он возымел намерение, чтобы был воспрещен ход к нему на гору женщинам.

Прежде чем решиться обратиться с такой просьбой о запрещении к настоятелю монастыря, он обратился к Господу, чтобы Господь дал ему знамение – угодно ли Господу его желание.

С дерзновенным ходатайством о знамении обратился он к Господу.

И вот на Рождество возвращался из монастыря после богослужения преподобный Серафим к себе в пустыню, а на следующий день вновь пошел в монастырь. И когда он вышел, он увидел, что ветви деревьев преклонились и завалили дорогу к нему на гору. Сие знамение дало ему твердость обратиться к настоятелю монастыря. Преподобный Серафим за литургией обратился к Исаии:

– Батюшка, – сказал преподобный Серафим, – отец настоятель, благослови, чтобы на мою гору, на которой живу, не было входа женщинам.

А настоятель должен был читать молитву предложения по перенесении Святых Даров на Престол и ответил на это с неким раздражением:

– В какое время и с каким вопросом подошел ты, отец Серафим!

– Теперь-то и благослови, батюшка, – просил преподобный Серафим.

– Как же я могу, – сказал строитель, – за пять верст смотреть, чтобы женам не было входа на твою гору.

– Вы только благословите, батюшка, – сказал преподобный Серафим, – и никто уже из них не войдет на мою гору.

Нечего делать, говорится в жизнеописании преподобного, подали образ Пресвятой Богородицы «Блаженное Чрево», и старец отец Исаия, благословляя отца Серафима, сказал:

– Благословляю, чтобы не было женам входа на твою гору, а ты сам охраняй.

Так было дано благословение преподобному Серафиму, дабы не входили на гору женщины. И вот началась там, в пустыне, подвижническая жизнь, молитва, песнопения, великие внутренние борения, великие духовные труды.

Мир считает эту жизнь эгоистичной, называет ее самоспасением, говорит, что здесь нет любви к людям, желания принести им пользу.

Какое ужасающее непонимание!

Подвижник душу свою посвящает Господу, отдает Ему ее. Ты, Господи, Сам распорядись душой, а я буду трудиться, чтобы отдать ее достойной Господа. Такую душу ведет Господь и Сам, когда это нужно, выводит на путь служения людям.

Преподобный Серафим не был юродивым, хотя и имел некоторые черты внешнего сходства с юродствующими.

Путь юродства один из труднейших, и преподобный Серафим предостерегал от самочинного вступления на него. Когда приходили к преподобному просить благословения юродствовать, он не только не давал благословения, но с негодованием говорил:

– Кто берет путь юродства на себя без особого звания Божия, все в прелесть впадают: из юродивых едва ли один отыщется, чтобы не в прелести находился, и погибали или вспять возвращались. Старцы наши никому юродствовать не позволяли. При мне только один обнаружил юродство, запел в церкви кошачьим голосом; старец же Пахомий в ту же минуту приказал юродивого вывести из церкви и проводить за монастырские ворота. Три пути, на которые не должно выходить без особого звания: путь затворничества, юродства и путь настоятельства.

Вот как относился преподобный Серафим к желающим юродствовать. Нам надо это особенно запомнить, дабы всегда относиться с особой осторожностью ко многим легкомысленным и самочинно дерзающим изображать из себя «юродивых» в наше время. Первый вопрос, который для проверки должен быть предложен юродивому, заключается в том, с благословения ли духовника он вступил на этот путь. И если самочинно, тогда все вышеприведенные слова преподобного Серафима непременно относятся к нему. В пустыне, кроме молитвенного подвига, начинается и другой подвиг – строжайший пост.

Преподобный Серафим был великий молитвенник и столь же великий постник.

Он вкушал сначала один хлеб, потом одни овощи, а в некоторые дни не вкушал пищи совсем.

Перед смертью вот что он открыл одной рабе Божией:

– Ты знаешь снитку. Я рвал ее да в горшочек клал, немного вольешь, бывало, в него водицы и поставишь в печку – славное выходило кушанье.

Я спросила его о снитке, что это значит. За притчу ли это принять или это действительное. Он отвечал: «Экая ты, экая. Разве не знаешь травы снитки. Я это тебе говорю о себе самом».

Я просила его, как зиму он ее кушал и где брал. Он отвечал: «Экая ты какая, на зиму я снитку сушил и этим одним питался, а братия удивлялись, чем я питался. А я снитку ел. И о сем я братии не открывал, а тебе сказал». Я спросила, а долгое ли время он кушал ее. Он дал мне точный ответ и на это, но я забыла, без скольких дней он вкушал тысячу дней одну снитку. Только помню, что более двух с половиной лет неотступно питался одной сниткой.

Преподобный Серафим считал, что учить других легко, так же легко, как бросать с соборной колокольни саровской камни, а самому исполнять то, чему учим – так же трудно, как эти камни поднимать на колокольню.

Но преподобный Серафим имел право учить: его труды, его пощение давали ему это право. Вот что говорил он после: