Сказание о Проклятой Обители

– На брата обиделась.

Незнакомка кивнула едва заметно, и продолжила смотреть на воду.

– Откуда ты здесь? – наконец задала Астейн один из многих вопросов, что пчелиным роем жужжали в голове.

– А у меня нет брата, – прошелестела девочка, будто и не услышала. – Это хорошо, когда есть брат?

– Не слишком. – Дочь Ингвальда растерялась, но ответила честно, позабыв в тот же миг про все вопросы.

Незваная гостья вновь кивнула. Потом резко встала, так что кости хрустнули, быстро повернулась к лесу и решительно молвила:

– Пойдем со мной.

– Куда?

– С моим батюшкой на лодке кататься. Ты любишь речные лилии? Он нарвет их нам.

– Они быстро вянут. – Ноги пришли в движение не спросясь разума, и Астейн отправилась следом.

– Эти волшебные – долго простоят. А, может, и вовсе не завянут.

Тугим парусом надувался белый лен рубахи. Черными горошинами скакали впереди грязные пятки. Стремительно мчалась тонкая девочка-тростинка, словно ветер нес ее. Едва поспевала Астейн за незнакомкой.

Мелькала белым мотыльком хрупкая фигурка, перепрыгивая-перелетая с узловатого корня на древний валун, а с валуна на черничную кочку. Астейн спотыкалась, но бежала за ней, будто прикованная незримой цепью.

Земля стала упругой, топкой. Каждый шаг – что влажный поцелую в горячую стопу.

– Куда мы бежим? – кричала дочь Ингвальда в лесную чащу, и слышала в ответ далекое и звонкое:

– К реке!

Нет за лесом никакой реки. Это Астейн точно знала. За лесом – только лес, а еще дальше – снежные горы, откуда спускаются злые великаны.

Но сырое чавканье под ногами и речные запахи говорил об обратном. Как такое может быть? Ведь не раз с батюшкой и братом ходила в эти леса и никакой реки не встречала. А если бы такая нашлась, то хуторяне всенепременно повадились бы здесь рыбу удить.

Сосны расступились, и к немалому ее изумлению открылась река столь широкая, что противоположного берега и не видно было. Зеленовато-сизый туман призрачным покровом растекался по черной глади. Едва слышно перешептывался камыш, укрывая сонно крякающих уток.

У камышовых зарослей поджидала утлая лодчонка. Высокий мужчина рядом с ней кутался в длинную черную шерстяную накидку. Скрытое глубоким капюшоном лицо так ни разу и не оборотилось в сторону сбежавших с холма девочек. Ни единого слова приветствия не произнес он, ни одного вопроса не задал ни дочери, ни Астейн, пока та неловко карабкалась в раскачивающуюся лодку.

– Залезай, залезай, – подбадривала девочка, забравшаяся к тому времени на самый нос, – батюшка покатает нас!

На самом краю сознания падающей звездой промелькнул и тут же растворился во мраке вопрос: почему она не видела отражения чужачки в водах ручья?

Страх обрушился на Астейн внезапно, словно камнепад, едва она оказалась на сыром дне лодки рядом с рыболовными снастями. Девочка задохнулась и судорожно вцепилась в борт.

– Что не так? – незнакомку было не видно, но голос ее звучал тревожно и напряженно.

– Почему я не вижу ваших лиц? Покажи лицо, убери волосы, повернись ко мне!

– Вот так странная просьба! – засмеялась та. – Давай от берега отплывем, я и покажу лицо.

Ее отец уже оттолкнул лодку, запрыгнул, и принялся грести одним веслом.

– Нет, нет, мне нельзя! – закричала Астейн.

На гребне холма, с которого они только что сбежали, сгустилось и нестерпимо ярко засияло искристое облако. Из золотого сияния тянулась рука, и нежный голос неслышно молил вернуться. В голове рождались слова неизвестные, складывались в фразы и срывались с дрожащих губ Астейн песней-молитвой:

– Да не коснутся меня руки нечистого, да избавит Предвечный Свет от сетей Черного Рыбака…

В тот же миг прокатился по недвижной реке страшный звериный вопль, и невидимая сила выкинула Астейн из лодки.

Девочка зашлась криком:

– Стой! Вернись! Ты моя! Батюшка, останови ее!

Речная вода приняла потное тело в ледяные объятия. Лодка еще не успела отплыть далеко и ноги без труда нащупали илистое дно. Астейн мгновенно вынырнула. Откашливаясь и сдирая с лица налипшие водоросли, она резко обернулась. Мужчина вынул весло из воды, аккуратно положил в лодку, и с неспешной уверенностью протянул к ней руки.

Омерзение охватило девочку, едва она разглядела эти руки: гнилое мясо свисало с желтоватых костей и шевелилось мелкими белыми червяками. Жирные и блестящие от слизи, они тяжелыми каплями срывались в черную воду.

Мышцы скрутила тугая судорога. Астейн отшатнулась, ноги заскользили, и рвущийся из груди крик залила мутная вода, неудержимым потоком хлынувшая в разверстый рот.

Из записок Аделины Отшельницы

«Помню, очнулась я посреди Серебряного ручья от пронзительного холода и боли в голове. Спотыкаясь на влажных валунах, выбралась на берег. После еще долго не могла понять, привиделась та девочка и ее жуткий отец-рыбак или и взаправду все случилось. И как ни напрягала память, слова песни-молитвы так и остались на илистом дне незнакомой реки.

Лишь спустя годы довелось мне осознать: то был знак, из самых что ни на есть дурных, и повстречала наивная дурочка не кого-нибудь, а самого Черного Рыбака – ловца душ. Вот тогда открылась я Предвечному Свету и выучила ту молитву наизусть.

В юности многие опрометчиво мечтают заглянуть в будущее хоть одним глазком, но Всеблагая Дева-Мать в мудрости своей прячет его от нас под туманными покровами, дабы до времени не лишать сил и не вселять в слабые души отчаяние».

Глава II

Плач Банши

Когда Астейн шел пятнадцатый год, в усадьбе появился очередной миссионер из срединных земель – Балдред Гундарский, сухой седобородый старец с живыми ярко-голубыми глазами. Ингвальд Большая Нога все дивился, откуда в этом немощном теле столько сил, чтобы добраться в земли северных нордеров. Много позже Астейн поняла – то была сила духа и сила веры, гнавшая Балдреда все дальше на север, дабы нести искру Предвечного Света, не взирая на холод, болезни и опасности. Он привел за собой еще шесть монахов разного происхождения.

Испросив разрешения у Ингвальда, они отстроили небольшую общину у самого берега реки. Ингвальд Большая Нога им в помощь даже работников выделил, демонстрируя всяческое благорасположение и щедрость. Балдред без устали благодарил гостеприимного хозяина за доброту и участие. Бедный старик не догадывался, что в разрешении не нуждается – приречная земля Ингвальду-купцу не принадлежала.

Хозяин Медвежьей Пади старательно изображал благодетеля, принимая монахов в усадьбе. Поил, кормил, делал вид, будто внимательно слушает проповеди. Балдред Гундарский был счастлив найти столь открытых Золотым Речениям последователей-нордеров, что обратятся к истинной вере со дня на день.

Сердце девочки сжималось от жалости к наивному и доброму старику, не скупившемуся на истории, не менее волшебные, чем у бабушки Хервёр. Стыдясь предательских слез, она все чаще убегала к Серебряному ручью.

Астейн и Хельми нередко навещали ту общину, дивясь жизни суровых молчаливых мужчин в коричневых балахонах, чей день делился между молитвой и работой. Они никому не мешали, более того – от них даже польза была, ибо, несмотря на бесчисленные дела, находили время рассказывать детям «диких северян» о том, другом мире, чужом и непонятном. Среди прочего, поведали они о великом короле и воине Анлауде II, о его красавице-жене, эльфийке Форгейн и о мудром маге Овейне, их советнике.

В одну ветреную ненастную ночь усадьба оказалась разбужена криком работника. Смысл того, что он кричал, не сразу дошел до полусонных людей, но всполохи пламени за рощей у реки рассказали все лучше всяких слов: горела обитель.

Удушливая волна страха на краткий миг парализовала девочку. Уже через мгновение ноги пришли в движение, выбросив потное тело в холодную ночную темень.

Все кто был в усадьбе, за исключением немощных старух и малых детей, побежали к реке. Астейн и Хельми мчались в первых рядах.