Куклы Платона

– Каким галсом вы пойдёте на остров? – парень указал пальцем в направлении островка посредине озера.

– Фордевинд, – выпалил Толяныч то немногое, что он узнал от друзей-яхтсменов.

– Неверно, это бакштаг, ведь ветер сбоку от направления курса.

– Да ладно вам. Вся эта ваша fucking теория мне ни к чему. У меня вся практика в руках, в рефлексах с детства.

Парень оглядел скептически щуплую фигуру Толяныча, немного подумал и решил, что ветер умеренный, озеро небольшое, команда спасателей всегда начеку. Хрен с ними, с этими русскими, которые не приучены соблюдать установленные правила. Он записал данные Толяныча, взятые из водительского удостоверения, в журнал и протянул его для получения росписи. Я протянул парню кредитную карту, и мы получили талон об оплате.

Спустившись на пирс, мы одели оранжевые спасжилеты, служитель махнул рукой, указывая на свободную яхту. Мы поднялись на борт, а он отдал швартовы и бросил нам конец. Я оттолкнул ногой яхту от пирса и помог Толянычу поднять и закрепить грот, после чего он уселся на корме, одной рукой взявшись за румпель, а в другой зажав шкот. Фотоаппарат в футляре устроил под банкой, накрыв курткой, чтобы его не замочили случайные брызги. Я сел на банку за мачтой, чтобы управлять стакселем. Обязанности матроса нехитрые. Он работает только при смене галса. Чтобы этот маневр прошёл чисто, нужно сначала набрать скорость. При команде «к повороту», капитан закладывает руль, одновременно отпуская шкот, управляющий гротом, с нужного борта. В этот момент и матрос должен отпустиль аналогичный шкот стакселя и быстро выбрать шкот с противоположного борта. Чёткость смены галса определяется быстротой и синхронностью работы капитана и матроса. Гик плавно перекатывается на другой борт, и яхта скользит в другом направлении, практически не теряя скорости. Задержка работы со шкотами или несинхронность действий команды приводит к тому, что паруса заполощут, и судно потеряет ход, а значит, и управляемость. Случай досадный, но не смертельный. Тут нужно сделать так называемый поворот оверштаг, то есть продолжать поворачивать, пока курс судна не пройдет направления встречного ветра и не выйдет на желаемое направление.

Поскольку наш первый галс был бакштаг, мы прошли справа от острова без каких-либо проблем. Затем нужно было делать левый поворот, но Толяныч был заторможен выпитым алкоголем, а я всё ждал команды к повороту. С каждой минутой сделать манёвр становилось всё сложнее, поскольку впереди был берег. Я оглянулся к Толянычу и выкрикнул:

– Капитан, меняем галс!

Толяныч ожил и круто заложил руль влево. Я сработал шкотами, пригнув слегка голову, потому что гик при повороте может так садануть по башке, что мало не покажется. Поворот получился не совсем гладко, но вполне нормально для продолжения нашего маршрута. Наши маневры осложняло то, что ветер был порывистый, и яхту качнуло так, что она едва не зачерпнула воды бортом. Я тут же перевалился на другой борт и завис над ним, вцепившись в ванту, чтобы выровнять крен. Теперь ветер был навальный, и нас начало понемногу сносить к берегу. Через пять минут пора было делать следующий маневр, но Толяныч сидел мешком на корме, осоловело таращась вокруг. Паники у меня, конечно не было, поскольку в самом критическом случае от острова до берега я легко мог доплыть минут за десять, но теперь я понимал, что зря вышел с Толянычем в это короткое плавание.

На самом деле, снос ветром килевой яхты незначителен. При одном условии: если яхтой управляет трезвый капитан. У нас всё было не так гладко.

– Бери левее, капитан, – выкрикнул я, – иначе нас снесёт на берег.

Было понятно, что одним поворотом руля ситуацию не выправить, надо менять галс, но Толяныч медлил, соображая, что именно нужно сейчас делать. Видя это, я решил, что спрыгну за борт, когда яхта достаточно приблизится к береговой отмели, и поверну яхту, что называется «руками», отталкиваясь от дна, поскольку яхта была совсем небольшой. Сейчас это кажется смешным, но тогда не было времени на раздумья. Внезапно яхта зацепила килем за дно, и порыв ветра перевернул её. Мы оба оказались в воде. Я представляю, с каким удовольствием рассматривали наши маневры зрители на берегу и в ресторанчике. В этой ситуации даже мне стало смешно.

На мне был спортивный костюм и футболка. В левом кармане лежал бумажник и ключи от машины, в правом – сотовый телефон. Я видел, как от пирса отчалила яхта спасателей и сказал Толянычу:

– Ты тут подежурь пока, а я поплыл сушиться.

Поскольку арендованная яхта была за Толянычем, он был обязан сдать её в конце плавания. Я же за пару гребков достиг берега, вылез на травку и отправился в туалет, где выжал воду из костюма и футболки. По сути дела, пострадал только мой сотовый, из которого я первым делом вынул акуммулятор и выдул скопившуюся в нём влагу. Оставались слабые шансы, что аппарат можно будет реанимировать. Закончив свои дела, я вышел на берег, подставляя мокрую одежду под щедрые лучи калифорнийского солнца. Для меня всё происшедшее казалось просто небольшим приключением.

С берега я увидел, что команда уже поставила нашу яхту на киль и ведёт её к пирсу, а промокший Толяныч направляется ко мне. Сейчас он был похож на жалкого постаревшего гнома, которого скрючил ревматизм. Только сейчас я понял, что мой друг лишился своего главного сокровища – фотокамеры «Найкон», ушедшей на дно. Вылавливать камеру было бессмысленно, потому что под водой её электроника уже сдохла. Мне стало жалко Толяныча, я помог ему выжать одежду. Губы друга дрожали, хотя вода была совсем не холодной. Он сказал коротко:

– Мне нужно выпить.

Я заказал ему бокал вина. Сам пить не стал, поскольку мне предстояло вести машину.

Через день я заехал к Толянычу. Друг мой слегка отошёл, но разговор наш вертелся вокруг бесценной потери.

– Ты продай телеобъективы и купи себе приличный аппарат, – посоветовал я. – Ведь не часто тебе нужно снимать муравьёв.

– Ни черта ты не понимаешь, – ответствовал тот. – Хорошие аппараты есть в любом магазине. Со временем я смогу купить, а вот такие объективы хрен где найдёшь.

Собрав остатки деньжат, Толяныч купил себе «мыльницу», как у меня, и несколько успокоился. Без аппарата он совсем не представлял себе жизни. Я же при случае подначивал его:

– Что, Толяныч, выйдем в воскресенье под парусом?

– Фигушки-фигушки, – улыбался Толяныч, – у меня нет столько денег, чтобы каждый раз фотокамеры топить.

2 ноября 2020 г.

Женское счастье

Светка Шапошникова была простой русской бабой из деревни Озёрное в северном Казахстане. В детстве ею были получены простые и твёрдые устои крестьянского восприятия жизни. Роль женщины, которую более привычно называли бабой, сводилась к тому, что она должна быть крепкой и работящей, уметь вкусно готовить, шить, прясть, согревать мужа, содержащего семью, рожать и воспитывать детей. Однако, судьба приготовила для Светки совсем иную стезю.

Окончив восьмилетку в районном городе Свитязе, она поступила на курсы бухгалтеров. На выпускном вечере познакомилась со стройным и симпатичным парнем Игорем Кузьменко, который заканчивал местный политехнический, обучаясь на программиста.

В молодости все дела обычно происходят быстро и решительно. По окончании обучения молодые расписались в местном ЗАГСе, и новоиспечённый программист увёз Светку в закрытый город Байконур, куда он был направлен по распределению после окончания Томского политехнического. В Свиязь он был направлен уже из Бвйконура для повышения квалификации в связи с острой нехваткой программистов в космическом центре.

Во второй половине восьмидесятых снабжение и культурная жизнь в Байконуре были налажены очень неплохо, но в начале девяностых, в связи с распадом Советского Союза, коммунальные службы были переданы местных казахским властям, у которых не были ни средств, ни опыта управления столь огромным хозяйством. Начались постоянные отключения электричества и теплоснабжения. Снабжение товарами и продовольствием также значительно узудшилось, и народ, не видя перспектив, начал отъезжать в Россию, а евреи – на свою историческую Родину. Игорь был по отцу евреем, но его выезд в Израиль оказался совсем непростым делом, поскольку он имел допуск к космическим секретам. Однако, к тому времени деградация советской космической отрасли стала такой стремительной, что соответствующие службы махнули рукой и дали разрешение на выезд всей семье, в которой уже народилось двое детей – сын и дочь.