Оценить:
 Рейтинг: 0

Иван и Алевтина

Год написания книги
2024
Теги
<< 1 2 3 4 >>
На страницу:
2 из 4
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Хрущев Никита Сергеевич (1894 – 1971 г.г.) – советский партийный и государственный деятель. Первый секретарь ЦК КПСС (1953 – 1964 г.г.), Председатель Совета Министров СССР (1958 – 1964 г.г.), Председатель Бюро ЦК КПСС по РСФСР (1956 – 1964 г.г.)

Он энергично стоял у руля: осуждал, критиковал, проводил социальные и экономические реформы – старался. Жизнь послевоенной страны стала менее тягостной, и страхи прятались только в глубине памяти и героизме замалчивания информации о судьбах невинно осужденных в кровавые времена политических репрессий советской страны.

– Нашли девчушку, Сергей Иванович! Выйдет Алевтина, как раз когда определяться с показателями будем. Правда, сдавать в Москву годовую отчетность заместителю надо будет ехать. Маловата еще дочка будет… – твердо проговорил Иван.

– Ну, ну! Посмотрим там! Утро вечера мудренее! Ты, Иван, старый партиец, понимаешь, какое большое доверие жене твоей беспартийной оказано! – закрывая папку и показывая, что разговор окончен, сказал директор. Иван Михайлович вышел из кабинета директора. У двери помещения, в котором располагались отделы труда и заработной платы и планово-экономического, переминаясь с ноги на ногу, стояла табельщица Анечка.

– Иван Михайлович, в фабричном магазине халву давали, подсолнечную. Я Вам взяла! Мамка говорит для молока кормящим хорошо, – зардевшись, сообщила она.

– Ой, спасибо, Аня! Сколько я тебе должен? – спросил Иван.

– Двадцать две копейки, – сказала она и побежала дальше по делам.

– Вот и замечательно, – подумал Иван. Катя с утра накипятила бутылку молока для Алевтины и накормила Ивана с Сашей пшенной кашей. Вчера купили «кирпичик» любимого Алиного ситного хлеба. После работы он собирался идти навещать жену в больницу. Рабочий день потянулся своим длинным чередом.

Вечером, не задерживаясь на работе, Иван пошел к жене. В палату не пускали, но он ее увидел в окне. Бледная, глаза в половину лица, Алевтина показала ему дочку. Девочка была завернута так, что видны были только закрытые глаза, носик и рот. Она сладко спала.

– Ваня, иди к Саше. Он целый день один. Скучает, наверное. Расскажи ему про нас, – попросила Аля.

– В обед был, накормил. Он молодцом. Соседка тетя Люба утром заглядывала – я ее просил. Сейчас Катя домой придет и Сергей с Зиной. Не волнуйся, – успокоил он ее, а потом пересказал ей разговор с директором фабрики.

– Да, работы сейчас много. Мои готовят цифры по нормативам. Что можно оставят до моего прихода или подскажу, как посчитать, – задумчиво проговорила Алевтина.

Аля свою работу любила и отдавала ей значительную часть своей молодой жизни. Дома был любящий и все понимающий муж, который мог сыном заняться, воды принести, затопить печь, картошки сварить, накормить кур и заняться хозяйством. В единственный выходной Алевтина даже успевала сшить что-то сыну и его, каждый год меняющимся, няням.

Проживала семья Ремизовых в собственном доме на длинной улице, которая (как и фабрика) именовалась «имени Первого Интернационала». Дом был большой, на четыре окна. Его разделили деревянными перегородками на три равные части между двумя братьями и сестрой Екатериной Михайловной. Комната на два окна, где проживала семья Ивана Михайловича, находилась в правой половине «переднего» дома. На окнах висели вышитые Алевтиной во время декрета с Сашенькой, красивые белые занавеси. У кровати сына на стене для тепла висел небольшой коврик из Туркмении, привезенный Иваном еще из довоенной командировки.

Домой из больницы Алевтину с дочерью везли на собственном автомобиле «Победа». Эта машина была приобретена за год до рождения дочери. Алевтина вышла на крыльцо больницы, держа белый сатиновый конверт с широким кружевом из батиста. Конверт покупали они с Иваном еще своему первенцу – Александру. Иван бережно принял легонькую драгоценную ношу и подставил жене локоть. Усадив своих женщин в машину, к сидящему на первом сиденье Саше, он вернулся за сумкой с вещами. Поблагодарил провожающий персонал больницы, пожали друг другу руки с Николаем Николаевичем.

– Счастья и здоровья Вам, с Алевтиной! И вашим детям! – пожелал врач. Машина медленно отъехала от больницы. Проезжая мимо церкви и бывшего дома своих родителей (куска беззаботного дореволюционного детства), Иван первый раз взгрустнул за этот счастливый день. А вот и большой на четыре окна с зелеными наличниками их с Алей дом. У ворот встречали Катя с полевыми цветами и Сергей с Зиной.

Автомобиль – редкое событие на улицах городов послевоенной страны, а на покрытой булыжником дороге подмосковного рабочего поселка их было только два: у Ивана да на фабрике для директора. Годами ранее семье служил автомобиль «Москвич». Он и был заменен Иваном Михайловичем на более современную машину «Победа». Семь лет назад именно на «Москвиче» Иван с Алей привезли из роддома своего первого сына Сашу, а потом и второго, Ванюшку. Он умер от гриппа за два года до рождения сестры. Голубоглазого, похожего на него сына, Ваню, и вспомнил Иван, когда высаживал из машины свою семью.

– Пойдемте в дом, стол накрыла, – Катя пошла впереди всех. Пять взрослых и двое детей стали жить под крышей дома Ремизовых.

Иван Михайлович очень любил новинки техники. Они приобретались им одним из первых в поселке. Так в первые дни после рождения дочери, он купил Але настоящую стиральную машину. Даже несмотря на то, что воду для нее надо было носить из колодца и греть на печи, это было большим облегчением женского труда. В доме у окошка стояла купленная им новенькая финская швейная машинка TIKKAKOSKI с ножным приводом, которая не простаивала, а работала регулярно и эффективно. Её кованные с затейливым узором ножки красиво выглядывали из-под связанной матерью Ивана скатерти, которая покрывала этот небольшой столик. На нем теперь еще и пеленать дочку в первый месяц можно!

Аля, в свою очередь, во всем поддерживала мужа. У Ивана с братом Сергеем были выходы на охоту. Любимое занятие покопаться в машине вечерами ею не осуждалось. Изредка приходили гости – друзья Ивана. Приезжали из Беларуси родственники Алевтины. В огороде трудились вместе. В семье все было тихо и мирно.

Имя Марине дал Саша. Семилетнему мальчишке совсем не понятно было, что делать с этой вдруг появившейся сестрой. Соседский Валерка его «просветил», сказав, что раз у матери вырос живот, то «она кого-то скоро родит».

– Сынок, скоро у тебя кто-нибудь появится! Или братик, или сестренка… – пыталась подготовить его Алевтина.

– Не появится, а ты родишь его – лукаво вещал он из-за занавески, сидя с деревянным пароходом, купленным отцом накануне. Саша надеялся, что это будет мальчик, с которым можно будет играть и ходить за грибами. А тут…

– Раз уж девчонка, то только Маринка – у нас в улице ни одной Маринки нет! – упрямо твердил он отцу и матери. На уговоры родителей дать другое имя сестре, Сашка категорически не соглашался!

– Саша, столько имен! Ирина, Валентина, Софья, Надежда… – пытались они уговорить сына.

– Только Марина! – твердил Саша. Родители развели руками и зарегистрировали в Поселковом Совете дочку под именем Марина.

Кроватку с металлической сеткой для сестры Саши, Иван поставил у печки, там было теплее. Кровать родителей поставили рядом у окна. Между окон столик с телевизором и комод с зеркалом. Сашина же кровать теперь разместилась у шкафа, стоящего поперек комнаты. За этой условной перегородкой приютился столик у окна с тремя венскими стульями – столовая. Вдоль стены стоял диван, на котором раньше спали Сашины няни (деревенские девчонки). Теперь сюда должна была приехать девочка пятнадцати лет, Оля. Няня для Марины жила в деревне Аксинино. По уговору с Иваном и Алевтиной, няни питались вместе с ними. Их одевали в течение года полностью, и устраивали работать на фабрику (всем работы не хватало, надо было дождаться этого желанного места). В совхоз, идти трудится на земле, деревенским девчонкам, уставшим от своих хозяйств, не очень хотелось. Платили там совсем мало, а порою, и паспорт хранился у председателя в шкафу. В некоторых деревнях их даже просто не выдавали при достижении шестнадцатилетнего возраста, исключительно одним парням, идущим на воинскую службу. Никуда не уедешь без документов, только, если повезет, попасть в доярки на ферму, где заработки были больше, но и они зависели от надоев. Другое дело, если поступить работать на фабрику или учиться на профессию в рабочем поселке. Тогда и паспорт в руках и свобода передвижения. Платили своим няням Иван с Алей и небольшие деньги. Такие условия считались в эти годы очень хорошими. Детям приглашали нянь только из знакомых семей. Вот так и зажили они, уже вчетвером.

Глава III. НЯНЮШКИ. ОСЕНЬ 1956 – ДЕКАБРЬ 1959 ГОДА

Сын Саша рос дома и до школы ничем не болел. После неожиданной смерти Ванюшки в детский сад его не водили, да и мест там не было. Ребенка оставляли с няней. Алевтина от горя стала похожа на скелет и оправилась нескоро. Спасала от тяжелых дум работа.

Печка, одна на весь передний дом, стояла побеленной красавицей с чугунной плитой для приготовления пищи. Рано утром Иван её растапливал, а Алевтина готовила необходимую на этот день еду. Это были чугунки с первым блюдом и со вторым (кашей или картофелем). Чайник с водой ставился сразу на всю большую семью. Утром хлеб с маслом, вчерашняя каша и к восьми часам утра ждала фабрика на работу. Скотину они с Иваном решили не держать, только кур. Свое яичко всегда могло поддержать довольно скудный рацион взрослых и детей. Иногда, если удавалось купить, растили на мясо поросенка. Это хозяйство было заботой Ивана Михайловича. Тихо и незаметно все делалось вовремя и по срокам.

Когда Марина подросла до двух месяцев, больничный лист по уходу за ребенком закончился. Алевтина вышла работать на фабрику. Должность начальника планово-экономического отдела, на семейном совете, было решено «не терять».

В год рождения сестренки Саша пошел в первый класс начальной школы. К серому школьному костюму Аля подшивала белый воротничок. Застегнутый на все пуговицы голубоглазый курносый мальчик выглядел, как с картинки букваря. Но, пойдя в школу, началось то, от чего его уберегали в детском саду: ветрянка, скарлатина, грипп и прочие болезни. Марина составляла ему компанию по каждой из них. До года этот ассортимент заболеваний был весь опробован на детях Алевтины. Жалостливая няня Оленька порою ночью забирала у матери на руки плачущую девочку: «Идите-ка, поспите-ка, тетя Аля! Чай утром на работу бежать! Я днем с ней полежу».

Остальные взрослые домочадцы тоже все работали. Дома в рабочие дни оставалась только девочка-няня с Мариной. Еда, приготовленная Алевтиной утром, в печи до обеда была теплой. В обед на двадцать-тридцать минут Иван с женой прибегали домой пообедать и покормить детей. С Оленькой очень Але повезло. Она возила Марину в коляске к ней на работу покормить грудью утром до обеда, если Аля задерживалась, то еще и вечером.

– Ремизову из планового позовите, – просила она вахтера, качая голубую коляску. Алевтина бегом спускалась в каморку дежурной смены на фабричной проходной и кормила грудью дочку там. Оля не ленилась принарядить малышку, была доброй и добросовестной: «Моя Мариночка – куколка! Где у Мариночки глазки? Где у Мариночки носик? А кто такую красивую шапочку нашей девочке связал? А кто Оле улыбается?!». Но не прошло и года, как появилось долгожданное место в ровничном цеху фабрики, и она ушла трудиться на производство.

На полгода из Бобруйска приехала посмотреть за детьми мама Алевтины. Вот, когда Алечка смогла полностью восстановиться после рождения дочери и даже слегка поправиться. По выходным она шила и перешивала своим ребятишкам вещи, так как в магазинах по-прежнему было пусто. В чугунках всегда была свежая сваренная пища.

– Балуете Вы нас, Александра Ивановна! – благодарил Иван после сытного обеда, уходя на фабрику. Колдуны, голубцы, а если не было мяса, то постные картофельные драники, блины или овощные блюда всегда, что-то приготовленное с любовью томилось в печи на плите. Дети странным образом не болели. Саша слушался беспрекословно, а Марина не плакала по ночам. Приезжал на месяц и отец, Георгий Семенович. Он помог вскопать перед зимой огород. В дождливые дни сидел под настольной лампой на диване и вязал из привезенной грубо спряденной женой овечьей шерсти носки и варежки. Георгий Семенович был большой мастер на это занятие. Вечерами читал вслух книжки с Сашей, комментируя на интересном белорусско-русском языке вместе с ним прочитанное произведение. Иван с Алевтиной, наблюдая эту картину счастливо улыбались.

Затем родителей сменила на месяц двоюродная сестра Алевтины, а эту уже и другая двоюродная. Времена менялись. Открылось профессиональное училище. Девочки с семью классами могли поступать учиться на разные профессии. Няню Марине найти не получалось. Сначала пробовала с ней посидеть баба Лена из рабочей казармы. На третий день не пришла, прислала мальчишку сказать: «Заболела». Оставили с соседской Танюшкой десяти лет и Сашей. Были каникулы в школе. Алевтина чуть не поседела за этот рабочий день. Так бежала в обед, что думала – сердце выскочит. Правый бок колол потом до вечера. На другой день баба Лена пришла, но ходить к Ремизовым было ей далековато, и она через неделю сказала:

– Ко мне в казарму водите! Догляжу!

Казарма из красного добротного кирпича находилась в двух километрах от дома Ремизовых. Комната, в которой жила баба Лена со своей старшей сестрой Марфой была довольно большой, с огромным окном из мелких квадратов и высоким потолком. Детей своих сестры никогда не имели, но часто присматривали за соседскими ребятишками из казармы. В казарме было два этажа. На первом находилась кухня с большой чугунной плитой. Вокруг нее по стенам стояли деревянные столики жильцов с полками на стенах, прикрытыми ситцевыми занавесками. Работа на фабрике шла в три смены. Поэтому в кухне всегда кто-то находился. Раковина с большим краном стояла в углу. Холодная вода подавалась по водопроводу. Это здание, как и больницу со школой, в мещанской слободе Стариково еще построили до Октябрьской революции 1917 года купцы Залогиновы. Казарма долгие годы служила домом для семей рабочих. Когда Иван с Алей привезли утром туда Марину, то их встретила сестра бабы Лены – Марфа.

– Оставляйте, Ленка на кухне, – сказала она и, поманив к себе пальцем ребенка, достала из кармана халата конфетку помадку без бумажки и дала девочке: «нАкось!»

Иван с Алевтиной зашли на кухню предупредить бабу Лену. Она варила на плите еду. Вокруг стояло еще пять-шесть женщин. Они в ярком гуле готовили пищу, кипятили воду, стирали. Было несколько детей, которые играли прямо на каменном полу.

– Как хочешь, Ваня, завтра я ее сюда не приведу. А, если на кухню убежит? Там очень опасно! Ведь ни Марфа, ни Лена не догонят! Мариночка у нас такая шустрая!

Придя на работу, Иван сразу с утра пошел в кабинет к директору. В «стране рабочих и крестьян» инженер не был человеком второго сорта, но ему было положено все по остаточному признаку: ордена, квартиры, путевки на отдых, детские сады для детей. Из кабинета директора Иван Михайлович вышел с запиской: «Ребенка Ремизовых принять в детское учреждение сверх установленной нормы». Так Марина в возрасте около трех лет оказалась в фабричном детском садике.

Глава IV. РАБОТА И НОВЫЙ ДОМ. ЛЕТО – ОСЕНЬ 1960 ГОДА

Сестра Ивана, Екатерина Михайловна, жила рядом в соседней комнате. Семьи она не создала. Все свое время Катя проводила в техникуме, который она и организовала при фабрике. Алевтина два раза в неделю читала там лекции по экономике. Она, может быть, и не стала бы этого делать (на работе задерживалась, дети, огород), но для вступления в члены партии (КПСС) нужны были рекомендации. Иван с Катей партийные, но они же родственники…

Основной причиной было то, что сдавать свои отчеты по планированию деятельности фабрики Але необходимо было в Москве. А это не только раз в месяц съездить туда! Были квартальные отчеты, пятилетнее планирование и выполнение указаний съезда партии. За все расчеты отвечала она – Алевтина. Когда она ехала туда с директором, то он за нее, беспартийную, ручался внизу у милиционеров, охранявших министерство. Он-то, конечно, был партийным! А когда Аля ехала в министерство одна, то посылали с ней кого-нибудь партийного из заводского Парткома, чтобы поручился за нее в столице на входе в здание. Чаще всего это была Нюрочка Валяева. Она гордо говорила дежурному милиционеру на входе: «РучАюся за нее!» Потом пальцами с грязными ногтями макала ручку в чернильницу и медленно выводила свою фамилию. Затем Нюра усаживалась там же у охраны на лавку и по несколько часов ждала Алевтину сдающую отчеты. Когда ехали назад, то устраиваясь на директорское место впереди с водителем, частенько она выговаривала Але, что заждалась её. Нюра была известной «партийкой». Постоянно выступала на собраниях партийной ячейки и любила начинать (или закончить) свое выступление фразой: «КУды годится?! – НикудЫ не годится!!!» Для руководства Алевтины, занимавшей должность начальника планово-экономического отдела, вопрос о вступлении её в члены КПСС «встал ребром» и неоднократно озвучивался на совещаниях.

– Надо решаться, Аля! Вступай в партию, – советовал Иван,

– Конечно, партийная учеба и собрания, партийные поручения занимают много времени. Но, управимся!

Вопрос со вступлением в члены КПСС за год был решен. Легче не стало, но унижений с «поручительствами» за Алевтину в министерстве больше не было.

Вот так все Ремизовы и жили большой семьей под одной общей крышей отцовского дома, как говорится «в тесноте, да не в обиде», пока не отрезали в «хрущевские времена» приусадебные участки, проложив за ними новую улицу.
<< 1 2 3 4 >>
На страницу:
2 из 4

Другие электронные книги автора Валентина Андреевна Степанова

Другие аудиокниги автора Валентина Андреевна Степанова