О Рихтере его словами

…И окруженный фантастичными тенями,
На обуви моей, израненной камнями,
Как струны лиры, я натягивал шнурки.

На следующее утро Рихтер продолжил путь в Японию… Я вернулась в Москву, чтобы встретить его на обратном пути.

Пятое ноября. Чита

Чита. Город спал, когда ранним утром почти одновременно сюда прибыли поезд из Благовещенска и самолет из Москвы. Из Благовещенска возвращался Рихтер. Из Москвы навстречу ему – Евгений Артамонов и я.

В темноте мы с Е. Артамоновым встретили у дверей гостиницы «Октябрьская» Н. Васильева, несколько человек из Читинской филармонии и Министерства культуры.

По широкому маршу лестницы поднялись на второй этаж, где друг против друга располагались наши номера. Встреча была приятной, но где же Святослав Теофилович? Оказалось, он спит в вагоне, который по прибытии в Читу отцепили и отвели на запасной путь. Несколько дней тому назад на БАМе, в Ургале, Святослав Теофилович простудился и заболел; в Чегдомыне все-таки играл. Не пришлось играть в Кульдуре, Благовещенске и Белогорске, через которые он ехал в Читу.

Огорченная, я отправилась к себе, посмотрела в окно: светало. Чита! Радоваться мешало беспокойство за Святослава Теофиловича.

Спустя некоторое время он приехал, и вот я снова, как два месяца тому назад, вхожу в его номер. Все чинно сидят за столом, покрытым белоснежной накрахмаленной скатертью, сверкает посуда, блестят ножи и вилки, – сервировка на высшем уровне! Завтрак. Манная каша.

– Никогда не читал детских книг, – говорит Святослав Теофилович после взаимных приветствий, – знаете, что я читал самое первое? «Пеллеаса и Мелисанду», «Принцессу Мален» Метерлинка и «Вечера на хуторе». После Метерлинка и Гоголя ничего такого – Майн Рида, Фенимора Купера – неинтересно читать.

– А я в детстве зачитывалась «Всадником без головы» – наизусть знала.

– Ну нет… Правда, фильм был замечательный.

– Но вы же любите сюжет. А там прекрасный сюжет.

– Нет, в нем нет тайны.

– Как же нет?! В детстве, во всяком случае, кажется, что есть, – именно тайна! И страшно.

– Но это же шито белыми нитками. После Гоголя и Метерлинка это не тайна.

– Я видел в Японии два фильма, – продолжал Святослав Теофилович, – один – Куросавы, нечто вроде «Короля Лира», только вместо дочерей – сыновья; мне понравился, но второй раз не пойду; и потрясающий американский фильм «Бульвар заходящего солнца» с Глорией Свенсон. Я увидел ее впервые, когда мне было семь лет, а здесь она играет себя, уже старую актрису, страдающую от того, что кино стало звуковым, и она скучает по немому…

– У меня теперь появилась мысль, как записать всю мою поездку. Не подряд, день за днем, а брать какое-то число наугад, – например, второе июня, и писать, что происходило в этот день. У меня есть названия городов.

– Неужели вы по названиям вспомните, что было в этот день?

– Ну конечно!

Первым «числом» я наобум назвала седьмое марта.

Святослав Теофилович открыл общую тетрадь, нашел в ней седьмое марта 1986 года и медленно, с расстановкой, подчеркивая каждое следующее предложение, произнес:

– Ну, это вы попали… Ничего себе… Первое исполнение Вариаций Брамса на тему Паганини… Нитра… Словакия. Первая полностью брамсовская программа: Первая соната, Вторая соната, две тетради Вариаций. Ужасный рояль в Доме культуры. Я приехал шестого вечером и поздно занимался. В зале хозяйничали ответственные дамы, – почему-то приготовили его для заседаний, – стояли столы, а не стулья! Сумасшедший день, потому что должно было состояться это событие – целиком Брамс. Я не верил себе, что буду играть, и решил идти ва-банк…

Неустроенность этого города, отель – новый, с некоторым европейским лоском… Совершенно запущенный старый город, бедные барочные церкви. Несоответствие старых заброшенных улиц – красивых, но на них махнули рукой – уродливым процветающим новым.

Организаторы – несколько чопорные, с цветами, немного «по протоколу». Настроение непонятное. Волновался – даже больше чем волновался. Зал большой, и публики полно. Я играл плохо – вся программа не понравилась мне, но, может быть, не совсем виноват, на редкость плохой рояль. Успех был главным образом официальный (я на это не обращаю внимания). Приехал туда через Братиславу из Вены на машине. Уезжал и думал, что завтра надо играть лучше. Восьмого я играл в Песчанах, не намного лучше, а десятого в Братиславе. Тут у меня зародилась надежда, что, может быть, получится. Зал был переполнен, и публика встала.

…За четыре дня, проведенных в Чите, Рихтер продиктовал немало «чисел». Если бы все «числа» собрались вместе, из них получилось бы полное описание его поездки.

2 января.

Концерт в ЦДЛ. Плохой концерт, потому что плохой рояль.

1 февраля.

Москва. Читал Лескова. Кис.

11 марта.

Уежали из Братиславы в Вену с Эгионом и дамой, которая нас провожала. И на границе опять было свинство: как будто мы преступники. Даму чуть не арестовали, потому что обнаружили у нее французские деньги. Приехали в Вену, попрощались с дамой, потом в «Амбассадор». Пошел заниматься к Рут Паули. Вечером с Эгионом и Кристианом ходили в ресторан поблизости от дома, где родился Кристиан; рядом Дунай.

15 апреля 1986 г.

Это была Равенна. Тесный город. Знаменитые мозаики, гробница Теодориха. Там были Милена, Эгион, Сегава[33 - Сегава – представитель фирмы «Ямаха», главный настройщик роялей этой фирмы.], должен был приехать Риккардо Мути. (В свое время в Равенне же, в церкви Сайта Агата, я присутствовал на его свадьбе.)

Равенна – немного официальный город. День начался плохо. Я должен был заниматься в театре, меня туда и отвели. И оставили. Я не смог играть, потому что там был немыслимый сквозняк. Ушел один и вернулся в отель. А вечером должен состояться концерт. По дороге я встретил Эгиона – он беспокоился обо мне. Мы пошли в бар, выпили немного, и это мне несколько исправило настроение.

Я плюнул на занятия. Там, где я буду играть, это даже не Равенна! И зал – для Пугачевой – неон, интурист, и никакого отношения к Равенне (Данте!) не имеет. Может выступать варьете.

Пока Сегава прилаживал лампу, не осталось времени на переодевание. Эгион, который должен был записывать, вообще потерял голову. Итальянцы все время спрашивали: «Ну как вам наш зал?» А мне не нравился. И я это говорил.

(Программа: Шопен. Полонез-фантазия. Двенадцать Этюдов. Четыре баллады).

Эгион сник после первого отделения, перестал записывать, а баллады получились хорошо. И Мути приехал. После концерта ничего особенного не было, потому что на следующий день мы были приглашены к Мути, и вечером перекусили в комнате.

Святослав Теофилович все еще чувствовал себя не вполне здоровым. Некоторая неопределенность планов, но не бездействие. Как я уже рассказывала, на большом куске упаковочного картона синим фломастером он написал названия всех городов, в которых задумал побывать и играть на обратном пути из Японии. Трудно было представить, что Рихтер действительно сыграет в каждом из них концерт. Но я знала, что только чрезвычайные обстоятельства могут этому помешать. Рихтер всегда неукоснительно выполняет все задуманное, будь то путешествие – гастроли подобного размаха – или постановка оперы на маленькой сцене Государственного музея имени А. С. Пушкина.

Из Москвы раздавались звонки с просьбой сыграть пятнадцатого декабря концерт в Большом зале консерватории, но Рихтер, поставивший около названий каждого города дату концерта, говорил:

– Ну не получится же. Я не успеваю. Вот смотрите, – он достал из портфеля картон и показал (привожу список городов в том виде, в каком увидела его в Чите пятого ноября): Чита – Улан-Удэ – Иркутск – Тайшет – Красноярск – Абакан – Саяногорск – Шушенское – Кемерово – Барнаул – Усть-Каменогорск – Семипалатинск – Павлодар – Караганда – Целиноград – Кокчетав – Актюбинск – Кустанай – Петропавловск в Казахстане – Уральск – Энгельс – Саратов – Пенза – Рязань – Коломна – Москва.

За полтора месяца пути в этот список были внесены самые незначительные изменения, по не зависящим от Рихтера причинам.

Святослав Теофилович, подумав, решил покинуть Читу завтра в двенадцать часов и ехать в Улан-Удэ.

Весь день Рихтер провел у себя в номере за литературной работой, мы писали «числа», наугад.

25 апреля 1986 г.

Монца в Италии.

Мы выехали из Брешии (это весьма далеко), чтобы попасть в Монцу в Ломбардии, втроем: Эгион, Милена и я. Серенький день. По дороге в Монцу плутали и очень хотели есть, увидели надпись «Горгонцола» (сыр) и сразу захотели туда въехать, пробовали много раз, но так и не смогли. Бездарно. Когда мы въезжали туда, оказывалось, что мы уже выехали.

Приехали в Монцу, где концерт должен был состояться в королевском дворце. Напротив – гостиница. Дождь. Какие-то тряпки, потому что это не сезон, и ничего не приспособлено для такой погоды. Номер у выхода – машины, шум, я выбрал другой, маленький, но тихий.

Милая устроительница. «Мама приготовила спагетти». Мы пошли туда и через два дома оказались в типичном итальянском жилище с массой вещей, картин, посуды; весьма пышно, обременительно, всего много, мама слишком радушная, стол накрыт, роскошь, но все как-то не к месту. Пришлось все это пережить. Назад в отель. Ливень. Во дворец – пешком, – под дождем. Решетка, фонтан, дворец. Весьма холодное помещение, не топлено. Концерт памяти баронессы Дороти Ланни делла Куара, бывшей балерины, – героини, скрывавшейся в Абруццах, участницы сопротивления, президентши музыкальной молодежи всей Италии. Никого из ее родных не было. Играл целиком шумановскую программу. Концерт вышел удачный, особенно Токката. А пленка кончилась как раз на середине Токкаты. Эгион страшно огорчался.