– Смотри, княже, какого красавца кмети добыли!
Вои, увидев сослуживцев с добычей, кинулись им на помощь, приняли на свои плечи тушу и помогли донести до стана. Одни сразу начали снимать шкуру с оленя, другие, помогая поварам, резали мясо на полоски. Сквозь тёмную чащу ночного леса свет большого костра был виден далеко, но если бы кто-нибудь и заметил его, то не посмел бы подойти. В предновогодье всякое может быть, толи путники остановились на ночлег, толи лешие празднуют конец старого года. Кмети жарили над костром куски оленьего мяса, но разговоры всё время прерывались, и каждый невольно вслушивался в тишину зимнего леса. Дозоры не дремали, обеспечивая безопасность стану, но каждый боялся не тайком подобравшихся татей, а чего-то совсем другого. Хуже ничего и не придумаешь – ночевать в глухом лесу в самом конце старого года, когда вся нечисть входит в наибольшую силу.
Вскоре по поляне разнёсся дразнящий и возбуждающий аппетит, запах жареного мяса. Князь вылез из возка, подошёл к костру и остановился, наблюдая за кметями, как они радостно переговариваются, предвкушая обильный горячий ужин, и протягивают миски повару. Он посмотрел куда-то вглубь чащи и задумался, вспоминая ту Купальскую ночь и волка-оборотня. Он почему-то всё чаще стал это вспоминать и постоянно ждал, глядя на сына каких-нибудь изменений в нём, но пока, слава богам, ничего не происходило.
Нискинин вздрогнул, когда воевода его тронул за плечо.
– О чём задумался, княже? Мясо готово, садись снедать, а то остынет.
Князь придвинулся ближе к костру, сел, взял кусок оленины, но аппетит куда-то исчез и он ел, просто потому что надо было, кто знает, когда будет следующая остановка. Буяр сидел рядом и с удовольствием и большим аппетитом поглощал куски мяса, запивая сытой. По давно установленному князем правилу в дорогу хмельных медов с собой не брали, кроме небольшого количества для использования в медицинских целях. Недалеко от костра был поставлен шатёр для князя. Он доел мясо, вытер руки о край шубы и пошёл в шатёр, но перед входом обернулся к воеводе.
– Буяр! Не забудь проверить дозорных, откинул полог и вошёл в уютный шатёр. Весь пол был устлан медвежьими шкурами, на стенах шатра тоже висели шкуры, защищая от ветра. Вдоль одной стены лежали мешки с сеном, накрытые тоже медвежьей шкурой, а сверху лежало тёплое одеяло, подбитое соболями.
Не снимая шубы, князь лёг на приготовленное ложе, подсунул под голову подушку и закрыл глаза. Думал, что уснёт раньше, чем голова коснётся подушки, но сон исчез, как только удобнее устроился в предвкушении хорошего отдыха после долгой дороги. В голову полезли разные мысли. Ему хотелось женить Лютовоя, чтобы породниться с кем-нибудь из соседей и эта мысль не давала ему покоя, да и супруга Радослава не отставала «Када сына женим!» «Ага! Ты енто сурьёзно? – думал князь, – он вона, ядрёна канитель, токо чуть свет уже в седле и понёсся с кметями незнамо куды! Айда, беги, догонишь, можа и женишь!» Хотя после того как чуть не потерял сына, было огромное желание послать на дреговичей полки и выжечь все их поселения, веси и печища, и присоединить их земли к своим. Но нельзя, нет у него такой огромной рати, поэтому надобно за его сына отдать свою дочь Заряницу. «Хорошо было бы, чтобы сын Драговита Пересвет понравился моей Зарянице, не могу я её неволить, а ежли отрок ей будет не по душе, придётся проявить твёрдость и всё одно отдать её замуж к дреговичам. Нет! Не могу я свою жужелицу отдать супротив её воли… Може к волынянам тада её пристроить! Там у волынского князя тожеть имеется сын, и тада он не будет заглядываться на наши земли. Ох! Голова кругом идёт! Наверное, придётся подождать, пущай Заряница ишшо в родительском доме поживёт, а ежли кто пришлёт сватов, тада и будем думать. А вот Лютовоя придётся женить на дочери Радима, скоре всего. У радимичей много воев, можно будет объединиться и противостоять Киеву в присоединении. А ежли норвежская дружина конунга Одда Хельги[26 - Одд Хельги – конунг норвежской дружины, полулегендарный вождь варягов, ставший князем Киевским Олегом Вещим, считающийся основателем государства Киевская Русь.] возьмёт Киев и решит скрестить мечи с нами, то мы его задавим быстре, чем он кого-то призовёт в помощь».
Нискинину не спалось, он встал, потоптался на месте, оглянулся вокруг, чем бы заняться, ничего не увидев, кроме медвежьих шкур вокруг, откинул полог и вышел из шатра. Увидел дозор, сидящий у костра на стволе сломанного дерева, и пошёл к ним.