Аутсайдеры

So if you have a minute why don't we go,

Talk about it somewhere only we know?

This could be the end of everything.

So why don't we go, somewhere only we know,

Somewhere only we know…

2011

Аутсайдеры

Руби

Большие зеленые глаза цвета травы на солнечной лужайке захлопали пушистыми ресницами. Руби отдернула шторы и зажмурилась, подставив лицо солнцу.

На экране компьютера Том смеялся таким веселым заливистым смехом, что она тоже расплылась в улыбке. Ямочки на щеках, веснушки словно запрыгали от радости. Она откинула непослушную прядь волос, оставив на лбу и кончике носа пятнышки оранжево-золотистой краски.

Тихо звучала «Somewhere Only We Know» Keane, чтобы не разбудить родителей утром в субботу. Руби обычно просыпалась с первыми лучами, а то и задолго до рассвета, потому что вдохновение просыпалось еще раньше и спать больше не давало, приятно мурлыкало, и скреблось, и потягивалось где-то в глубине души, стремясь вырваться на свободу.

Пальцы были перепачканы краской, а в комнате всегда царил творческий беспорядок. Весь пол усеян кусочками цветной бумаги, серебристыми обертками от конфет, бисером и пуговицами, рассыпанными из опрокинутой банки, карандашами, незаконченными рисунками, раскрытыми книгами и журналами по искусству и музыке.

Руби вдохнула медовый запах краски и принялась размазывать пальцем медленно растекающуюся кляксу на белом листе бумаги, держа одну кисточку в зубах, а другую заткнув в растрепанные со сна волосы. Коробочка акварели похожа на игрушечную пианинку с разноцветными клавишами. Яркие баночки гуаши выстроились на столе, на табуретке рядом с мольбертом и даже на полу, грозясь в любой момент опрокинуться и заляпать такими же веселыми кляксами линолеум.

На окне в хрустальной вазе стояла сухая роза с раскрашенными лепестками и листьями. По стеклу не спеша катилась золотистая капля, оставляя сверкающую радужную полоску.

Тим что-то тихонько говорил о музыке, задумчиво глядя куда-то в сторону своими темными бархатными лучистыми глазами. А Ричард барабанил палочками по колену и так мило добавлял неуверенное «probably» после каждой фразы…

Заиграла «Everybody Changing». Руби глянула поверх мольберта на черно-белые фотографии музыкантов, занимавшие почти всю стену. Почетное место вместе с The Beatles занимали ее любимые Keane. Руби наверно единственная преданная поклонница Keane в этом городе, забытом музыкой. И безнадежно влюбленная в Тима Райс-Оксли, лучшего в мире клавишника и поэта…

Nikon нетерпеливо и заманчиво поблескивал объективом. Папа подарил на двенадцать лет. Старенький Зенит лежал на полке как музейный экспонат.

Она весело подмигнула драммеру Ричарду, чьи потрясающие фотографии вдохновляли ее на то, чтобы вскакивать с утра пораньше и лазить по всему городу и окрестностям в поисках невероятных кадров, как и Ричард где-нибудь в Америке или Европе во время турне, или в своей родной Британии…

Алиса

Алиса проснулась с приятной мыслью, что первый день каникул, и можно понежиться под теплым одеялом. Можно и весь день проваляться. Хотя за окном уже вовсю светит холодное ноябрьское солнце, на кухне мама гремит посудой, папа кашляет от сигаретного дыма и шуршит газетой, телевизор передает 10-ти часовые новости. По радио Чайф поют про оранжевое настроение.

Алиска сладко зевнула, одной рукой потянулась за томиком «Дневников Адриана Моула», другой за пультом от телевизора. Поймала A-One, где как раз крутили старенький клип Кайзеров «Modern Way».

Кайзеры весело напомнили, что сегодня должна заскочить Соня, они собирались смотреть кино. В котором часу она появится – неизвестно даже ей самой, будет дрыхнуть сурком как минимум до полудня, пока бабушка за ноги не вытащит из постели.

Вкусный запах поджаристых тостов с маслом и старшая сестра, сонной мухой припершаяся в комнату и шмякнувшаяся в кресло с настроением поболтать, заставили вылезти из-под одеяла. Родители дремали в гостиной, уткнувшись в газету и шитье. Алиса жевала бутерброды, болтая ногами в пушистых тапочках, и время от времени поглядывая на экран телевизора поверх книги. Сестра как всегда завладела пультом и щелкала по каналам, пока не наткнулась на какую-то старую советскую киношку про колхоз, трактористов, доярок и соц. труд. Она тихонько хихикала, булькая чаем, мечтала о сигаретке, а под глазами чернели круги от размазанной туши.

Мышь Соня

Соня прыгала через обледенелые лужи, распевая песню Кайзеров «Seventeen Cups». Неизменный весело скачущий рюкзачок за спиной. Темно-зеленое шерстяное пальто с деревянными пуговицами-перекладинками и большим капюшоном, делающим ее похожей на гнома. Шапка с косичками, длиннющий, связанный бабушкой шарф, размотанный и развевающийся на ветру, как флаг. Ботинки с длинными разноцветными шнурками, словно толстенькие упитанные червячки.

– Have a cup of tea to pass the time… чуф-чуф-чуф… It doesn't pass enough so I have nine… фыр-фыр-фыр… – Соня притопывала ногами в ритм песне, издавая звуки, похожие на фырканье закипающего чайника, пускающего пар и стучащего крышкой. – And everything to do is done for you… пуф-пуф-пуф… nothing left for me outside this room… плюх-плюх-плюх… secretly I know I'll be home soon… Пух… But that's true!

Обед давно прошел, как раз время выпить чашечку чая, а то и две. С вареньем, медом и клубничным джемом…

Сунув Алисе пакет с бабушкиными пирожками, Сонька юркнула в Алискину комнату. С видом заговорщика она выудила из рюкзачка DVD с пистолетом и мордочкой любимого Джейми Белла на обложке. «ДОРОГАЯ ВЕНДИ»…

«Дорогая Венди.

Я пишу тебе это письмо, чтобы рассказать, как все на самом деле у нас с тобой было. Когда мы были вместе, у меня на это не хватало духа. Если бы я тогда набрался смелости и все тебе рассказал, возможно, наша дальнейшая жизнь сложилась бы по-другому. И, может быть, все не закончилось бы так печально…»

Сэм

Савка уснул только в пятом часу утра. Он изучал звезды, прильнув к телескопу. Небо как раз прояснилось, тучи разогнал ветер, нельзя было упустить такую возможность. Он вообще не собирался спать, просто на минуту закрыл глаза и скатился с подоконника прямо на кровать, угодив носом в подушку.

Старые электронные часы щелкнули, цифры перевернулись, показав 10.01. Из будильника, словно из далекого космического пространства, доносилась слегка приглушенная песня Travis «Out of Space». Савке снилось, что он летит через Вселенную сквозь звездный дождь по млечному пути…

На потолке фосфорическим светом сияли тщательно составленные созвездия. Вокруг люстры, большого белого шара, похожего на Луну, вертелась маленькая мини-галактика со всеми планетами, привязанными на ниточки. И словно стайка причудливых бабочек с тихим жужжанием и шелестом порхали модели самолетов.

Савка вздохнул во сне, перевернулся на другой бок. Из-под синего, такого же звездного, как потолок, одеяла выпала энциклопедия о Космосе, с легким стуком шмякнувшись на кучу полусмятых чертежей, она раскрылась на странице с Луной. Там хранилась маленькая Сонина фотография, вырезанная из какого-то школьного альбома.

Рядом с футбольным мячом, скомканными джинсами и mp-3 плеером лежал забытый с вечера большой черный блестящий бинокль. Со стены смотрели Зигги Стардаст и Битлз, обрамленные детскими обоями с глазастыми улыбающимися самолетиками. Стол был завален книгами по астрономии и журналами по моделированию самолетов и ракет. На широком подоконнике рядом со стареньким самодельным телескопом пристроился глобус, над этим маленьким миром в окне простирался вид на город в утренней морозной дымке, слегка припорошенный снегом и подсвеченный солнцем. Вот уже первые солнечные лучи пробрались в комнату и поползли по корешкам ярких космических энциклопедий на полках, освещая плакаты любимых Савкиных фильмов: «2001: Космическая Одиссея» Кубрика, «Инопланетянин» и «Близкие контакты третьей степени» Спилберга, «Назад в будущее» Земекиса и «Луна 2112» Дункана Джонса. На двери, словно уводящей в далекую неведомую галактику, гласила веселая оптимистичная надпись «DON’T PANIC».

Услышав музыку, в клетках закопошились неугомонные хомячки, храбрые испытатели, готовящиеся к полетам в Космос. Только Марвин, морская свинка, тихо посапывал, свернувшись клубочком, ему тоже снились полеты…

«Мы везде чувствовали себя хозяевами. Мы больше не ходили вдоль стен. Мы излучали уверенность, смотрели людям в глаза…

Позор в каком-то смысле, что мы никому об этом не рассказываем. Пацифизм, защищенный оружием, – идея классная. Мы обязаны поделиться этой идеей с другими. С теми, кому это действительно нужно. Ведь когда-то и мы были на задворках жизни. В нашем квартале не только нам не везло…»

Элинор

Эля машинально водила пальцем по гладким клавишам пианино, мечтательно глядя в окно. Шопен для фортепиано с оркестром готов к исполнению. Ноты выстроились на расчерченных линеечках, словно солдаты перед боем. И мама уже два раза спрашивала из кухни, занимается ли она.

Моцарт, Вивальди, Бетховен и Шуберт томились в нотных тетрадях, аккуратно сложенных на полках, ожидая своей очереди, когда их откроют, разучат и сыграют на торжественном экзамене в музыкальной школе или на домашнем празднике на зависть всей родне и знакомым, чьи дети только и делают, что хулиганят и получают двойки.

Напрочь позабыв о Шопене, Эля унеслась в мечтах куда-то далеко-далеко, в такое тайное место, о котором знала только она. Ей хотелось спать и съесть шоколадку. Сладко зевнув, она уронила голову на клавиши, пианино в ответ издало угрожающе расстроенный обиженный рев. Еще более рассерженная мама просунула голову в дверь и что-то громко принялась выговаривать, грозя пальцем. Родители ужасно злились на нее за вчерашнее бесцельное шатание по ночным улицам. Школьные вечеринки и дискотеки теперь под запретом. Только уроки, музыка, вокал, танцы, диета и репетитор по математике и французскому.

Эля захлопнула пианино и встала перед зеркалом. Высокое, от пола до потолка, специальное, чтобы можно было танцевать и следить за фигурой. Она протерла глаза спросонья и долго смотрела на себя, впервые ей захотелось разбить это зеркало, чтобы оно покрылось трещинами, и осколки посыпались на пол. А потом ей захотелось сломать дурацкие весы, чтобы понятия не иметь, сколько там в тебе килограммов.

Должно быть, это первые признаки опасной депрессии, когда все надоело, накатила апатия, окутали равнодушие и лень, и какая-то непонятная тоска… Хочется чего-то нового, странного и необычного, чего-то такого неправильного и даже рискованного… Эля испугалась своих собственных мыслей, схватила томик английской поэзии и спряталась под одеялом. Но вместо того, чтобы перечитать любимые стихи Китса и успокоиться, она снова задумчиво уставилась в пространство своей комнаты, идеально чистой и обставленной стандартной мебелью из IKEA.

Вчера вечером в ней как будто что-то сломалось, какой-то стержень, и теперь ей хотелось плыть по воле ветра. Любимые поэты сочувствующе смотрели на нее со стены, но чем они могли помочь из своего далекого прошлого, когда ей хотелось жить в настоящем. Все британские сериалы BBC про богатые поместья и увядающую аристократию пересмотрены, романы Диккенса зачитаны до дыр, сонеты Шекспира заучены наизусть…

Эля скучала в одиночестве, она сама не знала, чего ей хочется. Она снова села за пианино и принялась наигрывать мелодию, которая вертелась у нее в голове. Ночью ей снилась лесная поляна на берегу реки, вдали журчал маленький водопад, сквозь сплетенные ветви деревьев пробивались последние лучи заходящего солнца и один за другим зажигались огоньки. В воде стояло старое пианино, занесенное желтыми осенними листьями.

«Выковырять их из норок было не так просто, но нам это удалось. Они пришли на первую встречу у заброшенной шахты. Вот они, неудачники из квартала Электрик Парк…

Воспринимайте все, что будет происходить с вами как некий социальный эксперимент. Это поможет вам стать теми, кем вы на самом деле являетесь. Во-первых, вы станете счастливее…»

Патрик