Дорога к озеру

Совсем немного проехали по дороге, почти ровной, и мне снова нехорошо. Какой мучительный путь! Кажется, я застонала: его шея медленно задвигалась, напряглась, посинела от натуги, карие глаза в белых ресницах долго и пристально смотрели на меня. Ну, зачем он повернулся ко мне? Нельзя так, ведь он ведёт машину. Как бы чего не случилось, например, зайчик попадёт под колёса. Зайчика жалко. Или суслика. И мышку жалко тоже.

– Э, да ты совсем плохая. Укачало тебя, – резко остановился. Порылся в карманах, достал таблетки. Сколько их у него? – Выпей, обязательно поможет.

– Не надо, не хочу, прошу вас, не надо, – я отталкивала его протянутую руку.

– Ну, же, как маленькая. Больно не будет. Обещаю.

Я не хотела, но почему-то в одной руке оказался стакан с минеральной водой, в другой – таблетка. Положила её на язык, немного воды. Таблетка застряла в горле, будто раздумывала, не вернуться ли назад. Наконец, прошла. Я ждала облегчения, но оно не наступало.

Последнее, что помнила, испуганный взгляд Захара. Неужели я так жалко выглядела?

Меня уже ничего не тревожило. Куда-то делись привычные мысли: я злая, завистливая, принесла несчастье Ирине, родившей слепого сына, сама же избавилась от своего ребёнка. Мысли уплывали и меня уже не трогали, опустился туман, я погрузилась в сон, беззаботный, как в далёком детстве.

Долго просыпалась. Выныривала и опять погружалась в сон. Снился синий взгляд, весёлые глаза, загорелое лицо, немного хищная улыбка. Мужчина подмигнул и улыбнулся. Как мальчишка. Хитрый, из тех, что подсматривают, подслушивают. Что же он подсмотрел? Какую тайну узнал?

С трудом открыла глаза: незнакомое, почти во всю стену окно. Рама из светлого дерева, не обезображенного краской. По сумеречному небу плыл туман.

Если слегка приподняться, можно увидеть новенький штакетник. Сразу за ним сосновый лес, показавшийся в сумерках густым и непроходимым.

Кружилась голова. И я снова легла. Небо быстро темнело, и жёлтый цвет скатерти на столе у окна, приобретал серый оттенок. Жёлтый – любимый цвет Ирины.

Незнакомая комната пугала, но лежать уже не хотелось. На мне всё тот же сарафан из хлопка, но не холодно: я согрелась под тёплым одеялом, но тревога заставляла действовать.

Под ногами почувствовала что-то мягкое. Почему-то сразу поняла: тело человека. Нащупала шнур у изголовья кровати, кнопку включателя: хрустально зажёгся светильник на стене, осветилась комната, обилием техники напоминающая офис. Уж, не на работе ли я? И поездка с Захаром мне приснилась?

О, боже! Мужчина! В джинсах и знакомом свитере уткнулся лицом в ковёр. Слегка волнистые волосы. Я любила их перебирать и накручивать на пальцы. Поза неестественная. Так не лежат живые люди. Труп!

Инстинктивно выключила свет. Окно большое и не зашторено. Нежелательно, чтобы кто-то увидел меня рядом с трупом. Момент, определивший дальнейшие события: ведь я не вскочила, не закричала, не побежала звать соседей и вызывать милицию.

Учащённо билось сердце, внутренний голос взывал бежать и прятаться. Кто же он? Ответ пришёл сразу: тот, кого я старалась забыть. Тот, кому я мечтала отомстить.

Я сидела как оглушённая, повторяя про себя: «Со мной никогда такого не было. Никогда со мной такого не случалось. Никогда ещё под моими ногами не лежал труп». Я причитала, как моя мать, которая перед переездом в деревню сильно занемогла и повторяла с утра и до ночи: «Мне так плохо. Что со мной? Я так плохо себя никогда не чувствовала». Она причитала, мучаясь головными болями, приступами радикулита, рано наступившей старческой немощью, стала неловкой, разбивала чашки любимого чайного сервиза: белый фарфор с позолотой, на двенадцать персон, от которого мало что осталось. Я представить себе не могла двенадцать человек, одновременно пьющих чай в нашем доме.

Мать слишком рано, не было еще шестидесяти лет, стала терять память, временами ничего не помнила, даже забывала моё имя. Видимо от нервных перегрузок хирургической сестры в течение всей трудовой жизни.

Впервые сидя на чужой, широкой кровати и поджав под себя ноги, я посочувствовала ей. И поняла её. В такой форме она пыталась выразить простую мысль: вот и старость не в радость наступила. Я тоже выражаю свои обиды: подобным мне, неудачницам и молодость в тягость.

Ни звёзд, ни луны, лампа погашена, но тёмную комнату я видела ясно. Будто в то короткое время, когда горел свет, внутри меня, как на фотографии, отпечаталась вся обстановка, даже та, на которую я не смотрела.

Запомнилось у окна кресло, в нём одежда: серебристый костюм, бархатная чёрная сумка, в неё входит только носовой платок, пачка сигарет и губная помада. Со спинки кресла свисал до пола, похожий на мой, бледно зелёный шарф из шелка. Под ним вязаная меланжевая кофта. Вязала я долго, не одно лето, сидя на берегу речки – вонючки, протекающей недалеко от дома.

Шарф и кофта пригодились бы. Но зачем сумка? Она для ночного клуба. И серебристый костюм не для озера. Ведь я знала, что будем жить в палатке.

Тот, кто принёс сюда мою одежду, рассчитывал на панику. По замыслу врага я должна была закричать и выбежать на улицу, позвать соседей, заявить в милицию. И уже мне нужно было бы объяснять, почему мои вещи находятся рядом с трупом.

Светлая мебель и такая же дверь – ориентиры в тёмном пространстве. Только бы не коснуться трупа.

Наконец, перешагнула порог и оказалась на веранде. В соседнем двухэтажном доме ярко светили окна, и я увидела диван. Удобно сидеть на нём и смотреть через застеклённую почти до самого пола стену. Перед окнами штабель дров, строение, напоминающее баню, и дальше высокий забор, как мне показалось, в два человеческих роста. Нет, конечно, но в тот момент забор был для меня неприступным.

Спокойно. Не паниковать. Захар поехал за милицией. Я, видимо, так крепко уснула, что ему пришлось меня перетаскивать сюда.

Не надо было соглашаться ехать с ним на озеро. Я слишком переволновалась из-за этого. Неврастеничка несчастная! Лечиться надо. Теперь трупы чудятся. Скоро монстры появятся, и будут корчить рожи, и скалить зубы.

Я уговаривала себя, что всё нормально, скоро вернётся Захар. Но тревога не отпускала. Диван притянул, я чувствовала слабость и села. Мне было холодно в тонком сарафане. Жаль, не захватила кофту, ту, что осталась в кресле. Дорожной сумки с моими вещами в комнате не было, видимо, осталась в машине. С собой в дорогу брала только зубную щётку, полотенце, купальник, смену белья и спортивный костюм.

Тому, кто привёз сюда мою одежду, надо создать видимость, что я тут проживаю. Даже если убегу, по одежде меня найдут. Подобное уже читала в каком-то детективе. Там, помнится, преступницей была жена. Или её муж? Забыла. Хотя нет, помню. Убила жена, а муж придумал коварный план, решив подставить её подругу. Он проник в квартиру, взял одежду и отвёз в дом убитого.

В том детективе много разного происходило, сейчас трудно сосредоточиться и вспомнить последовательность событий, но главное я помню: жена убила любовника, убила из ревности. О, боже! Ирина убийца?

Это он, Василий, успешный банкир, от которого я забеременела и сделала аборт, убийцей могла быть и я. Или Дима. Отомстил за меня. Ключ от моей квартиры есть только у него. Воспользовался случаем, а мне сказал, что едет в командировку. Не помню, чтобы когда-то он ездил в командировки. Значит, он всё это сотворил? Но зачем? Он продолжает встречаться с Ириной? Сказал бы мне, что тут такого, ведь мы не женаты.

Представляю, как Ирина будет торжествовать, когда я расскажу ей. Упрётся по-бабьи кулаками в собственные бока, – наступательная позиция, и проскрипит: «Когда умный человек предупреждает, слушай и соглашайся»!

Умный человек это Ирина. А я наивная дура. Правда, после того, как она узнала, что я стала жить с Димой, наивную заменила на примитивную, чтобы обиднее звучало. И добилась своего.

Знать бы ещё, чья это дача. Бесспорно, дача. Хотя из дачной мебели только кровать и скатерть.

Ирина говорила, что у них двухэтажный дом в Палкино, винтовая лестница, из холла на второй этаж. Перила из металла, кованые, как чёрные кружева, залюбуешься. Ей пришлось переспать со специалистом по могильным оградам. Что ж, в её стиле. Экономная.

Может, я ошиблась, и там, на ковре лежит не Василий? Может, я сюда попала случайно? Была авария. Машина перевернулась. Или перестрелка, что-то взорвалось, меня оглушило. Захар занимается бизнесом, наверняка у него есть враги. Но я не слышала, чтобы ему угрожали. Я бы первая узнала: вся информация сначала поступает ко мне. Ирина хвалилась, что Захар умеет со всеми договариваться.

О, боже! Жуткая темнота, конец света! На всякий случай заползла за диван, прижалась к деревянной стене. Хоть здесь повезло, стена могла быть каменной, холодной.

Как я сразу не догадалась, темно, потому что выключили свет в соседнем доме, сразу на двух этажах.

Шум отъезжающей машины. Соседи уехали.

Меня трясло, но не от холода. Привычка, прежде чем действовать, мне необходимо подумать, как следует во всём разобраться, – сейчас вредила. Новая информация не поступала, и я впадала в депрессию. Захлёстывали обида и жалость к себе. Попытка посмотреть на себя со стороны ухудшала состояние: на полу сидела молодая, далеко не уродливая, женщина, мечтающая вот тут и немедленно умереть.

Мне было плохо, очень плохо: одиночество, преследовавшее всё детство и юность, догнало меня. Но мне было в миллион раз хуже.

И я понимала, что долго тут одна не просижу. Тот, кто появится, – мой враг.

Надо прятаться, но с умом – сменить положение, чтобы держать ситуацию под контролем. Диван легко откатился от стены, и я переместилась так, чтобы наблюдать за входной дверью.

Я сидела между диваном и стеной, подтянув колени к подбородку, и ждала. Дождалась.

Он возник неожиданно в проёме двери. Мог включить свет. Но не включил, осторожно прошёл мимо дивана, вошёл в комнату, что-то грохнуло, кажется, упал стул, я резко оттолкнулась от спинки дивана и выбежала из дома. Колени дрожали от напряжения, я присела за бочкой у самого крыльца.

– Надя. Надежда! – услышала я зов Захара.

Не двигаться. Он опасен. Убийца? Или скрывает убийцу? Кого? Ирину?

Нет, Ирина моя лучшая подруга, единственная, вот уж многие годы. Она не могла так со мной поступить. Захар её любит и не обидит меня.

Я уговаривала себя подняться и показаться ему, но тело не слушало. Наступила тишина. Жуткая. Ловкий и опытный хищник вышел на охоту.

Он всё также, крадучись, ступил на крыльцо, огляделся, встал почти рядом, слышно свистящее дыхание курильщика. Я ощущала его пот, неприятный запах изо рта.