Но это вовсе не мешало
Его осанке горделивой,
И видно было у гусёнка
Был нрав спокойный, терпеливый.
И, с каждым днём, вкушая пищу,
Ванюшкой в доме припасённой,
Гусёнок гордо возвышался
Пред всеми шейкой золочённой.
И не по дням, а по часам
В гусыню он преображался,
Окраской яркою своей
Он в стае сильно отличался.
Его уродство при рожденьи
Ванюшку бедного пугало,
А для гусыни хромоногой
Беду большую предвещало.
Два старших брата ожидали
Иванов праздничный денёк
И брюхи толстые чесали,
Предвидя жирненький пирог.
И издеваясь перед братом
Удачей редкою хвалились:
«Пустить гусыню под топор
Они с отцом договорились…».
Дождавшись ночи потемнее,
В сарай Ванюшка пробирался,
Решая выпустить гусыню,
Он тут же ей во всём признался:
«Прости меня Златая Шейка,
Не знаю, как тебя спасти,
Решили братья в день Иванов
Тебя, бедняжку, извести»
И слёзы горькие рекою,
Стирая грязною рукою
Он в темноте расслышал вдруг:
«Не плачь, Ванюшка, добрый друг,
Я братьям выкуп уплачу,
Ко дню Ивана, точно в срок
Яйцо златое им снесу».
Иван в испуге: «Эко чудо!»
И говорит он ей: «Откуда,
Ты речь людскую обрела?»
И с удивленьем: «Ну, дела!»
«Ещё не время мне открыться,-
Гусыня молвила опять,-
Но видит Бог, тебе осталось
Ещё немного подождать».
И оставляем за гусыней
Ивана дальше удивлять,
А для истории занятной