Любовнаялюбовь. 99 жизней

Пёс робко вильнул хвостом, потом всё увереннее и бросился к старику.

– Дик?! Как же ты меня нашёл?! Семь месяцев шёл ведь! Живой! – старик обнял грязного истощённого пса и заплакал, – а Ленка, ведь, квартиру продала и уехала со своим хахалем на заработки, и как меня из пансионата выставили на улицу за неоплату сказала, что поселить ей меня негде и перестала выходить на связь. Так и живу на вокзале. Дикуша! Ты нашёлся! Родная душа!

Дик положил голову на колени старику. Внутри пса что-то треснуло, грудь обожгла огненная боль, в глазах потемнело. Дик судорожно вздохнул в последний раз, дёрнулся и затих навсегда, лишь слезинка, из стекленеющих уже глаз цвета шоколада, упала на колени обретённому хозяину.

Полоса отчуждения постепенно накрывала всё человечество.

Его звали Бомжик

Маленький, ростом чуть более пинчера, юркий, чёрный с подпалом – он был хорошо известен, пожалуй, только собачникам района, остальные же приняли бы его за обычную бездомную собаку, коих полно везде.

Летом – по самые уши вымазанный в грязи, зимой – в песке из ближайшего карьера, Бомжик частенько появлялся на выгуле в поисках очередной возлюбленной…

Лишь внимательный взгляд разглядел бы на шее пёсика самодельный ошейник, сделанный из упаковочной ленты – знак отличия, Великий Символ принадлежности к Хозяину.

Хозяина Бомжика, правда, никто и никогда не видел, однако поговаривали, что вечерами пёс неизменно убегает в сторону лесопарка.

– Белок ловит… ну, или горожан припозднившихся, – посмеивались обыватели, впрочем, не особо интересуясь судьбой собаки.

…Ирина выросла в небольшом селе под Владимиром. В семье пили все, включая, кажется, единственного уцелевшего петуха в курятнике, поэтому девушка дала себе твёрдое слово любой ценой вырваться из этого болота.

Окончив девятилетку, Ирина поступила в медучилище во Владимире. Сметливая, наблюдательная, исполнительная девушка быстро приглянулась руководству детской больницы, где она проходила практику, и ещё до окончания училища Ирина уже трудилась медсестрой в отделении детской травматологии.

Замуж особо не стремилась, видя «крепкие сорокаградусные» семейные отношения дома, и всю себя посвятила работе.

Беда пришла, откуда не ждали – как всегда напившись, родители спалили дом, в котором сами и сгинули. Сельсовет выделить хотя бы времянку отказался, ссылаясь на отсутствие свободного жилфонда, больничное общежитие было забито под завязку, и первое время девушка ночевала прямо в отделении.

Руководству Ирина нравилась, и для неё всеми правдами и неправдами выбили направление на московские курсы повышения квалификации с общежитием и хорошими шансами получить работу в столичной клинике. Всем отделением собрали для погорелицы деньги, одежду, продукты на первое время, кто-то даже отдал свой старенький мобильник.

Ехать до Москвы на электричке было недолго, около трёх часов, Ирина радовалась предстоящим перспективам и охотно болтала с тремя парнями, попутчиками, ехавшими в столицу на шабашку, и даже не отказалась выпить с ними немного домашней наливки…

Очнулась девушка на вокзале, без денег, документов и телефона. В отделении полиции сочувствовать не стали, заявление о краже не приняли, а напротив, пригрозили отправить девушку в «обезьянник», если она не прекратит морочить им голову. Так Ирина и стала бомжем, точнее, бездомной,«бомж» – это для совсем опустившихся, думала девушка.

Дома у Ирины не было, и достаточно скоро она сошлась с компанией таких же бездомных и поселилась в лесопарке на окраине города, в лачуге, сколоченной из старых ящиков и утеплённой куртками с помоек. Начала спиваться. Жила, перебиваясь случайными заработками, не гнушаясь любой работы – от мытья общественных туалетов до работы сортировщицей на городской свалке.

Вот и в тот день она сортировала отходы, обильно оставленные сытыми москвичами и думала о том, что смысла жить у неё нет абсолютно. Ради чего? Ради кого? Обычные люди её просто не замечают, и это в лучшем случае, в худшем – брезгливо морщатся, как будто и она сама, Ирина – мусор, а не человек.

Из размышлений её выдернул маленький, юркий чепрачный щенок. Он вилял хвостом, подпрыгивал, норовил лизнуть… А затем притащил пластиковую бутылку, больше него самого размером и стал с ней играть. Ира не выдержала и рассмеялась.

Вечером Муха уже делил нехитрый ужин с обитателями лачуги.

Теперь у Ирины появился смысл жизни – повкуснее накормить найдёныша, воспитать. Она даже купила ему несколько специальных собачьих игрушек в зоомагазине под хохот товарищей. Последние, впрочем, Муху не обижали и даже по-своему любили…

Вырос Муха самостоятельным – на весь день он убегал гулять по району, а вечером обязательно возвращался домой.

В тот четверг Ирина шла со станции, где убирала подсобки. Около шоссе она увидела своего Муху. Тот тоже увидел хозяйку и кинулся приветствовать. Визг тормозов автобуса – и крик Ирины, отдававшийся даже в её голове.

Муха дышал… Хрипло, тяжело, но дышал! Ирина посчитала деньги. Мало! На ветеринара мало! Бегом на станцию!

Завернув Муху в ветровку, Ирина бросилась к начальнику.

– Ну, хочешь вон, шпалы потаскай! – узнав о случившемся, смягчился железнодорожник, – да не бойся, посижу я с твоим псом, раз он тебе дороже жизни!

В ветклинику Ирина влетела уже заполночь.

– Спасите! Ради Бога. спасите! – она протягивала ветровку с собакой и деньги дежурному ветеринару, но светило, едва взглянув на пару, рыкнул:

– Пошла вон отсюда, бомжиха, вместе с псиной! Вшей мне тут натрясёшь!.

Той же ночью Муха умер. А ещё через два дня под платформой нашли тело неизвестной женщины без признаков насильственной смерти, по всей вероятности, не имеющей определённого места жительства…

Мир «невидимок». Мир, который мы не замечаем, не хотим замечать…

В нашем незрячем мире стало на одну светлую зрячую душу меньше…

    28.11.2018

Вертикаль

Ноябрь в этом году выдался на удивление ласковым: высокое ясное небо и тёплая, почти сентябрьская, погода не оставляли ни малейшего места депрессии, вечной спутнице хмурого неприветливого предзимья.

По парку неспешно прогуливались двое: спортивного телосложения парень лет тридцати в солнцезащитных очках и немолодой уже пёс, кобель немецкой овчарки, с удивительно ясными, чистыми и пронзительно-умными глазами.

Листва, чуть слышно, шелестела под ногами, птицы пели совсем по-весеннему и точно так-же, по-весеннему, пела у Пашки душа – он знал, что поступил правильно, и наплевать, что дома в сотый раз будет ворчать мать…

Мать действительно заворчала, стоило ему переступить порог:

– Нагулялись? Не занёс тебя Джерри по кустам на радостях-то?!

Мать сложила руки на коленях. Пашка улыбнулся одними уголками губ. Он не мог видеть руки матери, но знал, что она всегда делает так, когда сердится.

Слепнуть Пашка начал восемь лет назад, ему тогда было двадцать два. Сначала списал на переутомление от чтения – он собирался поступать на журфак, а список литературы для поступления был таков, что от одного него начинало рябить в глазах. Затем начались бесконечные хождения по врачам, больницы, противоречащие друг другу диагнозы и наконец – полная слепота. Нет, не совсем полная – свет и тени он различал, но мир практически вмиг лишился живости и объёма, и парень отчаялся до такой степени, что перестал выходить из комнаты. А тут ещё Лерка, та хохотушка, с которой Пашка так живо представлял своё будущее, смущаясь от собственных слов, сказала:

– Паш, ты хороший, но быть с тобой я не смогу… Ну подумай, у меня вся жизнь впереди, а ты слепой! А если это наследственное? А если дети родятся такими же?

И ушла навсегда, сменив номер телефона.

Белая трость. Вертикаль преодоления, разделяющая жизнь на «до» и «после», на краски и тени, на счастье и отчаяние… Вся жизнь теперь зависит от кончика этой трости и чуткости пальцев, её сжимающих…

Из добровольного затворничества и мыслей о суициде Пашку вытащил именно Джерри, пёс-поводырь, годовалый ещё подросток, которого Павлу отдали в питомнике.

Поначалу, хоть и безупречно выдрессированный, Джерри преподносил хозяину сюрпризы – поскачет за белкой в колючий кустарник или начнёт играть с гуляющими в парке собаками, а то бросится облизывать подошедшего ребёнка. Слава Богу, хоть на городских улицах пёс вёл себя идеально, не заставляя Пашку опасаться за жизнь обоих.

А вечерами они сидели в Пашкиной комнате и, пока Пашка слушал аудиокниги (Брайль давался ему с огромным трудом) или наигрывал на гитаре мелодии по памяти, Джерри сидел, положив морду на колени хозяину и слушал. И не было ничего важнее этих минут, минут безграничного счастья и единения…

А пару месяцев назад Паша заметил, что его верный спутник начал оступаться – то не заметит бордюр, то споткнётся о корень дерева…

Вердикт ветеринара прозвучал приговором: глаукома и плюсом старческая сенильная катаракта, помочь может только дорогостоящая операция, да и то шансов, что собака прозреет, было немного.