Литературные страницы 7/2020. 1—15 апреля. Группа ИСП ВКонтакте

После знакомства с новым руководством и увиденных перспектив, желание освобождения от непосильных армейских уз у Ленчика приняло материальные формы в виде рапортов на увольнение, которые встретили ярое сопротивление военного начальства от их разрыва в клочки до угроз отправки по этапу в места не столь отдаленные.

– Чудаки, – делился впечатлениями Леня, -живут старой жизнью. Угрожают и сами не понимают, что это для них неосуществимо. Все, их время ушло. Не та жизнь сейчас.

В итоге, он взял своих начальников измором. Впереди он видел розовые планы. Нет, не мечты. Не знаю, мог ли он вообще мечтать? Будущее находило выражение только в прагматических представлениях желаний, которые он испытывал сейчас или хотел в ближайшем будущем. Может, оно так и верно.

По крайней мере, я не знаю ни одного человека, который бы в наше время хотел чего-то грандиозного. Сказка о солдате, который хочет стать генералом безнадежно уходит в прошлое. При этом солдатами себя никто не хочет ощущать. Лучше сразу себя генералами чувствовать.

Только одна знакомая девица как-то сказала, что хочет стать партнером в международном консалтинге. При этом свое желание она это выразила таким тоном, что я поневоле отступил от нее на шаг назад: такое было наступление изнутри на все вокруг, что она могла кого угодно запросто задавить перед собой. Я то думал, что мечта это что-то нежное и хрупкое… Отнюдь.

Как тут не задаться вопросом, стоит ли при реализации своих грандиозных планов подвергать опасности окружающих? Если даже в простом разговоре ты поневоле уже начинаешь себя чувствовать заложником ее мечты. Ведь будущее счастье то ее, а страдать придется другим?

Может мечтать разучились по-настоящему? Не о том мечтаем? Или не знаем что хотим. А что хотим – не знаем. То бишь, не можем осознать, нужно нам это или нет.

В итоге, через год она уже работала в банке и мечтала о замужестве. Но держала в оцепенении окружающих: практическое олицетворение осколков от мечты, за которые ее, в принципе, ценило руководство.

На вопрос о ярких перспективах могучей должности в крупнейшей мировой компании она ответила, что для этого придется положить на алтарь свою судьбу, которое определяется временем, что раздвинет разумные рамки ежедневной занятости. И где уж, тут, думать о замужестве?

Что-ж, надо сказать, что вовремя одумалась.

Так что и остальные, по всей видимости, думают примерно также. А многие, быть может и не доходят до этого, а сразу не забивают себе голову далекими перспективами.

Получается, мы обречены на бесцельное существование? Отнюдь.

Но где же тогда ясно обозначенная цель? И должна ли она быть вообще в наше время? Не знаю. Думаю, единого ответа нет и быть не может. Нет четкого движения общества, нет выстроенных социальных векторов, но есть относительная свобода ментального движения в устанавливающихся границах развития текущего момента.

Никто не говорит, что за них нельзя выйти, но не все к этому идут, а еще более не все и понимают, где они находятся. Просто от ощущения некой паники существования происходит в большинстве случаев переход к стадии спокойствия принятия того, что есть. Но вроде ведь не плохо все? А что еще лучше надо? Лучшее-враг хорошего. Так безопаснее. Сегодняшний покой – дороже.

Затем, по мере получения определенных выгод от принятой действительности, человек утверждается во мнении, что так все и надо. Оно может и правильно. Любая система склонна к стабилизации. Привыкли к одному, привыкли к другому. Нельзя же ведь ничего изменить. Но где при этом границы принятого? К чему нам нужно будет в будущем привыкнуть? И сможем ли?

Скорее всего, это очередная социальная эволюция, по крайней мере, нашего общества, которое за последние 20—30 лет прошло массу переходных стадий. Только вот никто не знает к чему должно прийти.

Ленчик допил вино и попросил еще.

– Понравилось, – пояснил он и снова внимательно посмотрел на меня.

Мне пришло на голову, что, по всей видимости, он ищет подтверждения своим словам и поступкам. Наверное сомневается, что может не все делает правильно.

Ну а как? Знает много, умеет много. А какого-то сверхрезультата нет. Вроде бы и продвигается, а все остается на своих местах.

В чем тут дело? По всей видимости, он не знает чего хочет. Так… Все делают и он делает.

За соседним столом веселились. Также пили вино. Ели они, как мне показалось, мало: я иногда посматривал на них. Только один вопрос меня немного интересовал: Почему один взрослый мужчина (лет 50—60) находится с тремя женщинами разного возраста?

Догадки о родстве отпали: если допустить, что одна из них мать, другая дочь, третья… Она могла быть подругой как той, так и другой. Если учесть, что возраст «дочери» приближался годам к 30-ти.

Может быть начальник вывел свой штат на отдых перед очередной трудовой бурей? В наше время чего только не бывает. Хотя, по дамам нельзя было сказать, что они изо дня в день работают друг с другом в одном помещении. Уж слишком они уважительно, что ли или сдержанно вели себя по отношению друг к другу. Терпимо, что ли. Вот вечер закончится, и разойдутся по своим делам, забудут этот вынужденный политесс.

Предположение о том, что он является близким к свободным нравам уж совсем не укладывался в голове – слишком уж женщины были разными, как по возрасту, так и по внутреннему наполнению, а его внешний вид не выдавал в нем какого-то неразборчивого в отношениях человека- ухоженный вид, аккуратно одет, хорошие часы, очки (как же много этот аксессуар решает в глазах общественности до сей поры). Тот самый случай, когда одежда не заявляет о себе. Потому что с виду она ничем особенным не выделяется среди прочих. Но что – то при взгляде заставляет остановиться на ней, чтобы лучше ее рассмотреть и понять чем же она привлекла внимание. Даже не скажешь, что именно ее отличает. Вроде бы все довольно просто, но чем – то она одаривает владельца. То ли уютом, то ли симпатией.

Одежда спутниц, наоборот была под стать доносящейся из динамиков музыке: некая смесь яркого, заманчивого и чего-то фривольного. Две из них как раз в этот самый момент обсуждали t-shirt своей подруги, которая, выраженная в черном цвете имела на себе рисунок некого дракона во всю грудь, отдающего желтым металлом, вокруг которого оставшееся незанятым черное пространство было щедро усеяно шипами, довольно грозно выпирающими, словно никого не подпуская к своему дракону. Захотелось прикоснуться к ним, – неужели из металла?

На лицо обладательница грозного дракона в «шиповой» обороне была почти симпатичная. Что-то, идущее изнутри, не давало признать ее сразу привлекательной. Она сама, словно, отталкивала всех от себя. И, только, разговорившись, почувствовав, что человек не несет с собой обиды, она становилась более мягкой. От этого девушка становилась более открытой, и уже, сейчас можно было заметить, что она держит в себе много того, что как раз могло бы принести ей довольно счастья.

Мы с Леней это отметили, когда назадавали ей вопросов про дракона на майке, сопроводив ее ответы незлыми шутками, которые несли с собой долю комплиментов.

Остальные дамы нас не заинтересовали, даже в памяти не отложилось ничего, кроме одежды и причесок, – уж слишком, эмоционально, они были невыразительны. Как помнилось, что в целом, они вызывали внешне слишком простое впечатление в то же время простое и сложное. Простое снаружи, то есть ничем не удрученное, не тяжелое, не подозрительное. Но в то же время и не легкомысленное, что эффектом отдавало уже из глубины.

Компания как чувствовалось, вела шутейные разговоры, до нас, впрочем, доходила лишь их финальная часть – громкий смех. И, по нему, нельзя было сказать, что джентльмен является главой некоего безнравственного семейства. Но уже и догадки о том, что он является таковым, после характера поведения компании, также не позволяли это предполагать.

Сам мужчина выглядел очень опрятно. Нельзя было отметить ничего, чтобы ему не подходило в его образе. Все было на месте, – такая невызывающая чистота.

Некоторые ходит чистыми с вызовом, словно проходят и говорят остальным, что вот, мол, аккуратнее, не замарайте меня – сами должны понимать.

Хотелось найти что-то отрицательное, но кроме его некичащей безупречности сложно было выявить. Он словно говорил в ответ «чистюлям», что на деле то, если они так ощущают некую «грязь», то сами они таковыми себя лишь сейчас почувствовали. Может от того, что боятся не других, а самих себя недавних.

Хотя, понятие «чистюль» не ново в истории. Уж, каковыми были фарисеи, а и те не чурались простого люда, а наоборот, уважительно к нему относились. Как из Талмуда: Если ты не учишь своего сына ремеслу, то ты готовишь его в бандиты.

Нашего, же человека, поэтому можно было назвать человеком «мудрым». Который понимал, наверное, не в полной мере, но ему необходимой суть жизни.

В то же время, любая философия, пропуская сквозь свою призму сознание человека, не отпускает его на волю с естественным принятием вещей. Может оттого, положительным его назвать не получалось. То ли сквозь интеллигентность и галантность просачивалось его желание «прочувствовать» собеседника больше глубже необходимого, а может даже уже и по результату своей оценки навесить на несчастного и свои ярлыки. Не безупречен же он. Словно увидел он в человеке что – то свое и дальше лишь по этой оценке его ведет. А может и не хочет другого видеть.

И вопрос о чистоте, как казалось, для него так остро не стоял потому как знал, что это практически невозможно. Такую версию отрицать, быть может, и нельзя. Но близко соприкоснуться он с ней он так и не сумел. А может и сумел, да, только и делов – то, что познакомился. Поэтому вышло именно так: все же, с людьми поаккуратнее, да поменьше их касаться, с их бедами, но не победами. Но, в любом случае, аккуратно. А то, мало ли. Философия жизни наверняка научила, что много непредсказуемого существует вокруг, неподверженного сознанию и воле конкретного лица, как бы он по человечески мудр и ни был.

– Кто же он? – завис включенной лампочкой этот вопрос в моем сознании. От чего стало несколько ломить в висках. Не люблю, когда что-то не укладывается в разумные рамки. А здесь было чего из области невнятного. Понять пока только было сложно.

Судя по дорогой одежде, может статься, что бизнесмен. Однако, не было в нем того нерва, что присущ этому пласту социальной составляющей. Уж слишком они подозрительны и взвинчены. А этот спокоен, хотя и прагматичен, но не до безумия. Уверен. И если у бизнесмена кричащая уверенность, с вызовом, чуть не до боевого клича, то этот спокоен и выдержан в самых благородных тонах. Но и на деятеля искусства не похож: душевная конституция отнюдь не тонкая.

Чиновник, если только… А зачем здесь тогда?

Хотя, на Маросейке, была чебуречная, которую никак не могли рейдеры «освоить». Оказалось, что ее глубокими вечерами навещали представители со Старой площади с охраной. Ностальжи-что поделаешь.

Да и его завсегдатаем места назвать сложно, мало того, видно, что весь этот антураж ему не особенно то и близок. Довольно странно он смотрится как для этого заведения, так и в компании, в целом.

Со сцены зазвучало пение. Я ошибся: музыканты, видно, собрались с силами и, все же, решились на конец выходного. Что поделать, по всей видимости, кризис подает чувствительные уколы и лабухам.

Репертуар состоял из композиций шансона известного и не очень (точнее, наверное, не всем известного-но раз поют, значит кому то это надо), а также стойких песен эстрады, начиная с 70-х до сего дня, которых вытравить из оборота народного спроса, по всей видимости, невозможно ни одному живому существу на Земле.

Была все-же надежда, что под конец недели они долго не продержатся.

В то же время, за соседним столиком оживились, стали вслух узнавать песни, о чем то вспоминать, хохотать.

– Не они ли музыку сегодня заказали? -промелькнуло у меня.

Принесли шашлык. Это позволило мне развернуть внимание к своему столу и не обращать более внимания ни на соседей, ни на ансамбль.

Заказали мы – ивсе, что хотели. Из печени-уж очень хорошо они его делают, заворачивая в тонкий ломтик сала каждый кусок, да еще своевременно умеют выдерживать все это на огне. Также хотелось из свежей баранины и их из сердец.

Мы прекрасно понимали, что за один вечер все охватить не сможем, а так, можно постараться хоть приблизиться к тому, да попробовать почти всего и сразу.