А сейчас сидит и тужит: —
«Где моя подружка бродит?»
Так тоска его задушит,
Так с ума, бывает, сходят…
И не лезет в глотку пища,
И не пьётся пиво пенно!
На дворе ветрюга свищет, —
Музы ночью нет и денно…
На окне цветы завяли,
В холодильнике мышь сдохла.
Стало тошно от печали
И душа от дум иссохла.
Дни нелёгкие настали, —
Понял наш пиит в мгновенье,
Что любовь, а не печали
В миг подарит вдохновенье!
Снова Муза возвратится,
Не одна, с гитарой, с флейтой,
И душа переродится, —
Запоёт вновь канарейкой!
Искусство двадцать первого века…
Татьяна Гассан-Филиппович
В двадцать первом веке странном
Всё нам видится туманным…
Нет критериев и рамок,
Всё на глаз и без огранок.
И всему есть оправдание,
И не «светит» наказание
Тем, кто в творчестве – плебей.
Лишь бы выдать поскорей
На гора, как китч, шедевр!
Главное – затронуть нерв
У ценителей искусства.
Пробудить, так скажем, чувства!
А отсюда Винни-Пухи
В новоявленной чернухе
Утром между сосен лазят, —
Шишкина картину «красят»…
Но сказать творцу: – Вы олух,
Рисовали бы подсолнух, —
Невозможно, ведь обижу.
Он мне скажет: – Я так вижу!..
«Ко мне ходили музы по ночам…»
Ко мне ходили музы по ночам.
Их было две и обе мной любимы.
Одна дарила свет моим очам,
Была она как сон необходима.
Вторая слух ласкала звуком лир,
И без неё ни сна, ни дня, ни ночи.
Собой она заполнила эфир
А без звучанья тошно было очень.
Глаза искали первую из них,
А уши жадно слушали вторую.
И выбрать я не мог из муз ночных
Ни ту, как ни прискорбно, ни другую.
Они давно уже в одно слились,
Я их не различаю – так похожи.
И обе наполняют мою жизнь,
И обе до сих пор меня тревожат.
И обе мне несут и звук, и свет,
И ни одна другой не интересней.
С одной я – музыкант, с другой – поэт,
А вместе это всё зовётся песней.
(Наталия Варская).
Однажды Элеоноре Дмитриевне не повезло…
Однажды Элеоноре Дмитриевне не повезло, но и в то же время повезло. Вы скажете, наверное, что так не бывает? А вот и бывает!
Было это лет двадцать назад: дружила, тогда ещё просто Элеонора, с Викой Макаровой и с Веней Лапиным. Дружили они дружили, вместе в кино ходили, на дискотеки, а потом вдруг между Веней и Элеонорой возникло чувство и Вика оказалась в их троице, как бы, лишней. Но Элеоноре не хотелось Вику обижать, и она отклоняла предложения Вени сходить куда-либо вдвоём.
Как-то уехала Элеонора на две недели в Сочи с мамой и братом, а когда вернулась, оказалось, что Вика и Веня стали встречаться. Элеонору они в кино приглашать перестали и вообще прекратили с ней общение.
Это было настоящим предательством, причём двойным. Кстати, вскоре Вика и Веня сыграли свадьбу, на которую Элеонору даже не пригласили.
Мать страданий Элеоноры не поняла, а говорила совершенно неутешительные вещи:
– — Не об этой ерунде сейчас думать надо! Пора тебе на работу устраиваться, денег в семье совсем нет! А этих любовей у тебя ещё сто будет.
Долго Элеонора пребывала в депрессии и так к ней привыкла, что обустроилась в коконе своей несчастности очень даже уютно. Во-первых, теперь Элеоноре не приходилось испытывать чувство вины, если что-то в её жизни не складывалось. Причина-то ясна – предательство друзей и непонимание со стороны матери. Как человек с такими травмами может быть счастливым? Что он может изменить?
А во-вторых, у Элеоноры сложилось крепкое ощущение того, что мир к ней был несправедлив, а значит это не она что-то должна миру, а мир должен ей, как потерпевшей, как жертве, в конце концов. Это было очень удобно.