Смысл есть. Проснись без будильника.
Пусть это будет даже часа в два ночи.
Из головы суету выброси, транслируемую бегущей строчкой.
И почувствуй в себе – себя.
Без окружающих подзатыльника.
Смысл есть. Поставь чайник на кухне-стандартной.
Пусть, как и в нем, в тебе забурлит что-то.
И, наконец, ты поймёшь, что в мишуре-подногамикружащего
года слишком мало мгновений-крох, исходящих твоей правдой.
Смысл есть. Пока есть – ты.
«Мне тебя безумно мало…»
Мне тебя безумно мало:
В строках, в междустрочье, в голосе-такихардии-вследствии,
В празднике-души, в мурлыкании-урчании кота, в дней-до пены суетливой-бедствии,
По-наполеоновски-важного сытого аврала. Мне тебя безумно мало.
Мне тебя безумно мало.
В листьях-кружащих тела по улицам-гулко-саркастическим,
В очереди к банкомату-богу, в тучах-весимеющих для города-практически.
В шуме междулиц стремительного бала. Мне тебя безумно мало.
Мне тебя безумно мало.
В крике-плаче маленького неугомонного ребёнка и в тяжёлом шаге-проходящих мимо,
Что бы я ни делала, о чем ни думала и что б ни говорила,
Мысли – до единой – все с тобой.
От конца и до начала.
Мне тебя безумно мало.
«Хочу… Дом, уютом полный, доверху – тепло и свет…»
Хочу… Дом, уютом полный, доверху – тепло и свет,
С лестницы – ножки бегают игриво-звонко
Под заливистого смеха аккомпанимент,
По-домашнему ворчит-скрипит паркет,
Руки-самые родные поправляют детскую чёлку,
Возле ёлки новогодне-радостной кошка лапками мишуру превращает в трафарет.
Хочу… Вечер за окном припорОшенный
снежинками.
Чашки кофе две. Два взгляда молчаливых-счастьем-песней,
Шоколад на блюдечке и дыхание весны в стужу-холода.
Стены в рамках-фотографиях напополам с детскими рисунками-картинками,
Пальчики малышей в коляске нежно-голубой – скрепленные вместе,
И подарки-радости-улыбки каждый день без определённого повода.
Хочу… Тёплую постель на втором этаже. Простыни из шёлка.
Сад, деревьями-цветущий. Песочница с качелями, виноградом заплетенная беседка.
Ароматы шашлыка среди ночного неба. Общая книжная полка.
Пруд с игрушками из резины. Поодаль дома – маленький, уютный лес.
Добродушная, отзывчивая, милая и весёлая соседка.
И в душе – забота мира. И с тобой – собственный мир чудес.
Наталия Варская
Хороших выходных
Лёшу всегда раздражали люди, благоговейно относившиеся к выходным и праздникам:
– Наконец-то пятница! Удачных вам выходных! Хороших всем праздников!
Тьфу, убожество! Живут в ожидании просвета в своей беспросветной трудовой деятельности. Жалкие муравьишки!
Сам Лёша нигде не работал, искал себя то в спорте, то в кино, то в стихосложении. Было ему 25 лет, в армии он не служил, а жил за счёт родителей, у которых был единственным и обожаемым сыном.
Чувствовал себя Лёша свободным и способным, талантливым и возможно даже гениальным. Бывшие одноклассники не только работали, а многие уже и семьями обзавелись. Несчастные вьючные животные, приторными голосами желающие друг другу приятных выходных, уходя с работы вечером в пятницу!
Так беззаботно Лёша дожил до сорока годков. Родители вышли на пенсию и денег стало катастрофически нехватать. Пришлось Лёше на работу устроиться. А куда его возьмут, такого талантливого, с дипломом института связи, без единого дня опыта работы? Взяли продавцом-консультантом в магазин, торгующий гаджетами.
Ох и тяжело пришлось Лёше с непривычки: целыми днями на ногах, покупатели капризные, нудные. Еле дождался он конца недели и уходя в пятницу с работы, вдруг неожиданно для себя себя, сказал:
– Наконец-то пятница! Хороших всем выходных!
Игорёк
Игорёк был мужчиной роста невысокого, неброской внешности. Будь Игорёк актёром, ему бы подошло амплуа Человек из толпы, но он к актёрской профессии отношения не имел никакого. Профессия Игорька была столь же неопределённой, как и его внешность, а точнее – не было у мужчины в расцвете сил никакой профессии. Как-то так сложилось, что после школы была армия, а потом работал Игорёк где придётся: охранником в гастрономе, грузчиком в овощной лавке, но большую часть своей взрослой жизни не работал нигде. На что жил? Ответ на этот вопрос не дал бы и он сам, но как-то жил.
Все звали мужчину Игорьком, хотя возраст его приближался к сорока.
Несмотря на невнятность биографии, Игорёк был уверен в собственной значимости и исключительности. Особенно перед выборами.
Сидя с друзьями на лавочке во дворе и потягивая пиво,
Игорёк любил порассуждать об устройстве государства:
– А надоело всё! – говорил он, шумно глотая «Балтику девятку» из пластиковой бутылки, – Буржуев развелось! О народе вообще не думают! Понакупали себе недвижимости на наши кровные и мутят политику, какая им нужна. Где медицина бесплатная?! А с культурой что делается?! В президенты надо человека из народа выбирать. Мы, рабочий класс, лучше знаем как и что. Вот возьму и не пойду на выборы! Не за кого мне там голосовать!
– Не себя ли ты в президенты предложить хочешь?, – спрашивали друзья.
– А хоть и себя! А что? Я – человек трудовой, потомственный работяга, университетов хоть и не кончал, а поумней многих буду.
Игорёк ощущал себя настолько значительным, что раздувался на глазах, то ли от пива, то ли от чувства собственной важности.
Выговорившись, далеко за полночь, Игорёк шёл домой, старался не шуметь, но его матушка всегда не спала и кричала из своей комнаты:
– Игорёк, там на плите котлеты с картошкой, разогрей, поешь.