в желаниях шёлк обнаженных мгновений…
Губами
пытаюсь поймать осторожно (до капли) тебя.
Не больше, чем ночь. И на ощупь, играя с телами,
скользит темнота… языками слепого огня.
Пустынные улицы…
Пустынные улицы… Медленно ходят трамваи.
Под вечер осипли сигналы бегущих машин.
Пугаются шороха ног голубиные стаи,
сбивая с дыхания томность поблёкших витрин.
Минуты окрашены в серый… Небесные кляксы
темнеют над крышами вросших в ненастье
домов…
И лёгкий мазок горизонта становится красным,
(буквально на вдох), притупляя застенчивость
слов.
А в это время…
А в это время… в вязкой тишине,
склонившись над открытыми глазами,
дышала темнота в лицо, губами
желая прикоснуться. Только мне
шептали мысли, чтобы не ждала
от нежности (любого) искушенья.
Боясь пошевелиться, я мгновенья
гнала подальше от себя, но мгла,
въедаясь в кожу, путала следы
чуть теплой влаги, что сковала веки.
А в это время… чувственные реки
(внутри) ломали замершие льды…
Только шорохи…
Только шорохи… Город проглотит ночь
через шаг, растворяя в себе индиго
(цвет желания). Сердце почти безлико,
уходя от мгновений неспешно прочь.
Терпеливы движения мыслей. В сон
отпускают меня (молчаливо) страхи.
Ощущаю в себе мотыльков, чьи взмахи
безразличны ко мраку. Прохлады стон
(еле слышно)… под кожу скользнул, внутри
заполняя пустоты душевных комнат…
Только шорохи улиц, немного скромно,
нарушают спокойствия томный ритм.
Знай…
Мне не снятся с тобою сны…
Каждой ночью (почти до слёз)
мысли душат желанья, врозь
разбегаясь впотьмах. Тесны
сердцу чувства моей весны…
Город, помня о нас, молчит
постоянно. Дождя визит