Возвращение герцога

Глава 6

– Валентина, пожалуйста, сядь. Ты протрешь ковер до дыр, – заметила Софи, когда мачеха в тысячный, наверное, раз за это утро прошествовала мимо нее. Они втроем находились в золотой гостиной, где мачеха, покончив с газетой, с недовольным ворчанием отдала ее отцу Софи.

Лорд Пейтон сидел на диване, деловито изучая колонки светских новостей, а Валентина тем временем вышагивала перед ним взад-вперед с кислой гримасой на лице, зло сверкая глазами. Совершенно бессмысленное поведение, по мнению Софи.

– Я не могу сидеть, – возразила мачеха, делая очередной резкий поворот, отчего вихрем взметнулись ее ярко-розовые юбки. Судя по стиснутым кулакам, она пребывала на грани истерики. – На кону твое будущее… будущее нашей семьи! А ты ведешь себя так, будто ничего не произошло!

Если вчера, в дамской комнате в доме у Кранберри, могло показаться, будто Валентина весьма легкомысленно приняла новость о возвращении Филиппа, то сегодня рвала и метала. И Софи подозревала, что причиной перемены настроения мачехи стала беседа с лордом Хилсдейлом.

– Но что мы можем поделать? – пожала плечами Софи. – Нервами делу не поможешь.

Валентина бросила на нее гневный взгляд, а потом, подбоченившись, обратилась к мужу:

– Роджер, ты слышишь?

Софи закатила глаза, опустив голову, чтобы не увидела Валентина. Мачехе не нравилось, когда она это делала, а когда ей что-то не нравилось, она жаловалась на падчерицу ее отцу.

– Дорогая, я пытаюсь читать, – примирительным тоном произнес тот, по-прежнему внимательно изучая газету.

– Тогда читай быстрее! – рявкнула Валентина. – Дела сами собой не решаются.

Софи опять обратилась к книге по садоводству, которую якобы читала. Садоводство ей было совершенно неинтересно, но надо же было делать вид, что она чем-то увлекается! Кроме того, подобные книги – самое то, когда не можешь сосредоточиться.

Она провела бессонную ночь во власти череды беспокойных мыслей. Эти мысли не давали ей покоя и сейчас. И если она не металась по комнате, как Валентина, это не значило, что она переживает меньше, чем мачеха.

Прошлым вечером они с Валентиной возвращались с бала у Кранберри в гробовом молчании. В кои-то веки ее болтливая мачеха не проронила ни слова. Она сидела точно каменная и неотрывно смотрела в окно, скрестив руки на груди. Уже тогда Софи начинала догадываться, что лорд Хилсдейл отнюдь не порадовал Валентину.

Молчание мачехи было очень кстати, потому что Софи тоже было о чем подумать. Кроме страха – а ей всегда было страшно в карете, в этом тесном замкнутом пространстве, – накануне вечером ее одолевала целая буря чувств, оставив после себя такое ощущение, словно она использованный носовой платок. Ей хотелось забраться в постель и проспать до самого конца светского сезона, восстав таким образом против несправедливости жизни. Там, на балу, ей захотелось наступить Филиппу на ногу после того, как он имел наглость сказать: «Похоже, я опоздал», когда она спросила, собирался ли он делать ей предложение. И с чего это ей взбрело в голову спрашивать? Слова сами сорвались с ее губ. Гнев достиг в ней точки кипения, когда она вспомнила его последние слова, перед тем как они расстались на балконе в доме у Мильтонов и перед тем как он уехал на войну.

Вчера ее так оскорбило это его: «Похоже, я опоздал», – что она выбежала из салона, точно последняя трусиха, и теперь ненавидела себя за это. Леди Клейтон бросилась за ней с увещеваниями, да только Софи решительно отказалась от разговора и попросила виконтессу вернуться в бальный зал без нее.

Однако позже, уже в постели, у Софи было достаточно времени, чтобы понять, что она сделала большую глупость, позволив себе разобидеться и разозлиться. В конце концов, она ведь помолвлена с другим, и не с кем-нибудь, а с двоюродным братом Филиппа! Разумеется, знай она, что он жив, ни за что бы не согласилась. Но Филипп-то об этом не знает! Грусть, досада и ужас. Вот именно: ни прибавить, ни отнять.

Софи всегда считала, что у нее легкий характер. Ей нравилось веселиться, и она находила во всем положительные стороны. Но что положительного можно извлечь из этой разгромной ситуации? И что им теперь делать? Им всем? Не может же она разрыдаться на груди у Хью, признаваясь в том, что до сих пор любит только Филиппа? Этого, нынешнего, Филиппа она вообще не знает. И уж коль на то пошло, и прежнего не знала, если он оказался таким гадким типом, что мог дурачить ее такой серьезной штукой, как собственная смерть? Кроме того, Филипп и намеком не дал ей понять, что по-прежнему питает к ней чувства. Разумно предположить, что нет. Любящий мужчина вряд ли скрыл бы от возлюбленной, что остался в живых. Как все запуталось!..

Вчера Хью так и не приехал, и Софи не могла определиться, хорошо это или плохо. Почти до утра она ломала над этим голову и в конце концов пришла к выводу, что не плохо. Она бы не выдержала, если бы пришлось еще объясняться и с ним! Хью вообще был со странностями. Он преследовал ее уже давно – с тех пор как в прошлом году появился в Лондоне и унаследовал титул. Первые месяцы Софи его едва замечала, но каким-то образом они с Валентиной сделались не разлей вода, и та при любой возможности старалась свести его с падчерицей.

Кончилось тем, что две недели назад отец и Валентина вынудили ее принять предложение Хью. Софи решила, что проще обрести статус невесты, чем спорить с мачехой. Были в этом и свои плюсы: помолвка дала ей возможность посещать светские мероприятия и не выслушивать сетования мачехи, что у нее до сих пор нет жениха. И в принципе ей было почти безразлично, кто станет этим женихом, если Филиппа не было в живых. Ей удалось упросить отца, чтобы помолвка была благопристойно долгой. Может, ей удастся за это время хотя бы подружиться с Хью? Она его почти не знала, а то, что было известно, не очень-то ей нравилось. Ну разумеется, он был довольно приятной наружности, хотя до Филиппа ему, конечно, далеко, Хью был заносчив, а порой и бестактен, к тому же ради того, чтобы выставить себя в благоприятном свете, мог и соврать. И ей не раз приходилось слышать, что он бывает груб со слугами или теми, кого считал ниже себя по положению.

Такие помолвки, когда молодые люди практически незнакомы, вовсе не редкость в светском обществе. Но Софи, разумеется, была от этого не в восторге, всей душой желала выйти замуж по любви и верила, что Филипп исполнит ее мечту.

Софи невидящим взором пробегала страницы лежащего у нее на коленях толстого фолианта. Ей не хотелось думать о Филиппе: сердце сжималось как в тисках, она начинала задыхаться. Чтобы справиться с собой, Софи сосредоточила мысли на Хью. Думая о нем, она не испытывала никаких чувств – разве что легкое отвращение.

Что скажет ей Хью, когда явит свою физиономию? Несомненно, забросает ее вопросами, а начнет с того, зачем ей понадобилось разговаривать с кузеном, едва тот появился на балу. И что ему ответить? Она никому не говорила, что их с Филиппом связывает не только знакомство. Валентина точно бы не обрадовалась, поскольку всегда твердила, что падчерица достойна титула герцогини. Какой смысл связываться с младшим братом герцога? Только вот Софи понять не могла, с чего она вбила себе это в голову. Валентина частенько несла вздор о собственных упущенных возможностях и о том, что нужно держаться людей «правильного» сорта, что бы это ни означало.

Софи никогда не думала о титулах, а просто хотела, чтобы ее любили так, как она полюбила Филиппа. У нее разрывалось сердце, когда она думала о том, как сильно его любит, в каком отчаянии была в тот день, когда узнала о его смерти. Но теперь… оказывается, она совсем его не знает и понятия не имеет, где он был все эти месяцы.

Ее бросало то в жар, то в холод. Она то злилась, то печалилась, а в тот роковой момент, когда увидела в бальном зале Филиппа – живого и здорового, – ее сердце сделало такой кувырок, что она едва не лишилась чувств. Но Софи была не из тех, кто падает в обморок. В ней вскипел жгучий гнев, и она уже не радовалась тому, что снова видит любимое лицо. Ноги не оставили ей выбора: подходить к нему или нет, – а сами понесли ему навстречу.

Софи быстро взглянула на Валентину. Мачеха продолжала расхаживать туда-сюда, так энергично обмахиваясь веером, что оставалось только удивляться, как это веер еще не развалился у нее в руке. Закрыв глаза, Софи откинулась на спинку дивана, прижимая книгу к груди. Голова нестерпимо болела: похоже, Софи простудилась. Господи, чем же все это закончится?

– Тут пишут, будто ты набросилась на Филиппа Грейсона как фурия, потому что он разрушил твои надежды сделаться герцогиней, – послышался с дивана голос отца.

Софи хотелось выть. Валентина была права: светские сплетники предположили худшее. Она сделала несколько глубоких вздохов и напомнила себе, что так даже лучше: можно хоть как-то объяснить дело. Они с Филиппом знают правду. Так какая разница, что думают остальные?

– Все гадают, отчего Хью так и не появился вчера на балу, – продолжил сэр Роджер. – Полагают, будто он мог знать, что его кузен Филипп вернулся.

– Да, – откликнулась Валентина. Веер дрожал в ее руке, голос звенел от едва сдерживаемой ярости. – У меня тот же вопрос. И я его спрошу, как только увижу.

Софи тут же открыла глаза и выпрямилась, крепко прижимая книгу к груди. Голова разламывалась от боли.

– Что? Хью едет сюда?

Валентина взглянула на каминные часы.

– Он запаздывает. Ему следовало давно быть здесь. Что могло его задержать? Просто невероятно!

Софи вздохнула. Зная Хью, можно предположить, что он просто струсил, поскольку смелостью никогда не отличался. Однако новость о его неминуемом приезде ее насторожила. Софи не имела намерения испытывать судьбу, как не готова была смотреть в лицо Хью и пускаться в объяснения.

– Мне нездоровится, – объявила Софи, поспешно вставая. – Пойду к себе.

Она бросила книгу по садоводству на диван и направилась к дверям, но идти к себе в спальню вовсе не собиралась, только знать об этом им вовсе не обязательно.

– Я пришлю за тобой горничную, если Хью захочет с тобой поговорить, – высокомерно заявила Валентина, поводя носом в воздухе.

Софи порадовалась, что мачеха не видит, как она закатила глаза при этом манерном заявлении, и поспешила к дверям, но не успела выйти, как Валентина сказала сэру Роджеру:

– Знаешь, а ведь еще есть надежда, что она все-таки станет герцогиней.

– Что? – Софи резко обернулась. Что, черт возьми, придумала мачеха? Неужели решила, что это и правда возможно? Но это просто невероятно.

– Ведь нет доказательств, что он действительно Филипп Грейсон, – продолжила Валентина, и ее прозрачные серо-зеленые глаза стали огромными, как у безумной.

Мачеха начинала ее пугать. Но нет, это действительно он…

– Но ведь он вылитый Филипп, – произнесла Софи, стараясь, чтобы голос не выдал паники.

Неужели Валентина так жаждет выдать ее за герцога, что будет настаивать, чтобы Филипп доказал, что он именно тот, за кого себя выдает? Неужели это посоветовал ей лорд Хилсдейл? Если так, они оба рехнулись. Впрочем, мачеха вполне могла додуматься и сама – с нее станется. Какой кошмар! Несомненно все это еще вчера пришло ей в голову, по дороге домой.

– Уж сколько было случаев, когда самозванец пытался завладеть титулом, – продолжала Валентина, останавливаясь возле мужа, чтобы заглянуть в газету поверх его плеча. – Титул герцога – лакомый кусок, и Хью не отдаст его так запросто.