Оценить:
 Рейтинг: 0

Немецкая философия. Философия времени в автопортретах. Том 1. Под редакцией доктора Раймунда Шмидта

Год написания книги
2024
<< 1 2 3 4 5 >>
На страницу:
3 из 5
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Начнем с фундаментальной задачи, с вопроса: «Что есть истина?», т. е. с теории истины. Истинность или ложность – это особенность, которая изначально относится только к суждениям. Причем вопрос об истине зависит не от психологической реализации суждения, а лишь от его абстрактной стороны. Абстрактную сторону суждения, которая может быть истинной или ложной, мы называем логическим содержанием суждения. Поскольку вся теория науки рассматривает познание с точки зрения истины, логическое содержание знания, логическое содержание суждения, важно везде. В этом смысле более поздние логики были совершенно правы, поставив суждение в центр своих исследований, хотя особая основная задача логики состоит в исследовании рассуждений и доказательств.

В донаучном мышлении мы понимаем истину как соответствие суждения оцениваемому реальному. Это понятие истины должно быть расширено, поскольку в науке мы высказываем суждения не только о реальных, но и о нереальных объектах (например, о мнимых числах). В целом мы понимаем истину как соответствие логического содержания суждения оцениваемому объекту, или, точнее, как соответствие смысла предиката определенности субъекта объекту. Другие (локковские, неокантианские, прагматистские) концепции истины не выдерживают критики.

Вся эпистемология и логика должны быть последовательно разработаны с точки зрения концепции истины. Мы начинаем с логики, потому что эпистемология должна привести нас к дальнейшим проблемам.

Во многих логических суждениях истинность, согласие с объектом, должна быть установлена путем неопровержимого доказательства, при этом, однако, суждения всегда носят предположительный характер. Логика имеет дело с инференциальным доказательством. Убедительные доказательства образуются из умозаключений и в простых случаях тождественны умозаключениям. Поэтому основная задача логики – анализ умозаключений. Заключения состоят из суждений, и сами они представляют собой (сложные, а именно гипотетические) суждения, поскольку могут быть истинными или ложными (правильными или неправильными). Соответственно, учение об умозаключении предполагает учение о суждении. Поскольку суждения сами по себе являются составными сущностями, придется рассматривать и их компоненты, «понятия», но всегда в связи с суждениями, поскольку понятия как таковые еще не подчинены точке зрения истины; поэтому логика должна начинаться с учения о суждении, к которому должно быть отнесено учение о составных частях суждения. Затем идет учение об умозаключении, за которым следует учение о доказательстве и рассуждении. Остальные задачи, которые обычно ставятся перед логикой, являются более или менее важными второстепенными проблемами.

Собственно ядром логики, согласно изложенному (после предварительного рассмотрения теории истины как общего основания логики и эпистемологии), является учение о дедукции. Оно делится сначала на учение о дедуктивных умозаключениях и учение об индуктивных умозаключениях, к которым следует добавить учение об аналогии. Не все дедуктивные умозаключения идут от общего к частному; такие умозаключения могут также идти от общего к столь же общему или от единичного к единичному. С другой стороны, аналоговые (а значит, индуктивные в более широком смысле) умозаключения могут вести от частного к частному, от частного к общему, от общего к частному и от общего к общему. Для всех индуктивных (в том числе аналоговых) умозаключений характерно то, что они являются умозаключениями расширения, в то время как для дедуктивных умозаключений это не так. Это связано с тем, что все индуктивные выводы (молчаливо) предполагают наличие правила или закона, который делает возможным расширение знания, тогда как дедуктивные выводы не требуют такого предположения.

Поскольку любой вывод или убедительное доказательство требует суждений, на основании которых делаются выводы, должны существовать окончательные, фундаментальные суждения, которые должны быть признаны без убедительного доказательства, чтобы все убедительные доказательства не повисли в воздухе. Эпистемология занимается этими окончательными, фундаментальными суждениями в подлинном смысле этого слова. Существует четыре типа фундаментальных суждений. Во-первых, это ряд перцептивных суждений. Они имеют дело только с текущим содержанием сознания того, кто выносит суждение. Например, я могу судить^ что ощущение белого, которое я испытываю в данный момент, очень яркое. Это суждение сразу же очевидно, поскольку я непосредственно вижу, что предикатный смысл: «очень яркий» соответствует определенности субъект-объекта: «присутствующее у меня ощущение белого».

Второй класс конечных суждений образуют аналитические суждения, которые также, как нетрудно заметить, сразу очевидны.

В-третьих, это суждения об отношениях сущности, которые постигаются мышлением. К ним относятся такие суждения, как: Красный и зеленый цвета различны, или: Два объекта, которые равны третьему, также равны друг другу.

Как и суждения второго и третьего классов, суждения четвертого являются априорными, то есть не могут быть установлены опытом; но они не очевидны, не необходимы для мышления. Сюда относится последняя, недоказуемая предпосылка, которая заключается в нашем доверии к памяти и которая позволяет нам узнавать прошлое. К этому же классу относится предположение о закономерности реального, которое, будучи применено к той или иной области, делает возможным индуктивное и аналоговое рассуждение, предвидение будущего и знание трансцендентного сознанию внешнего мира и психической жизни других существ. Суждения четвертого класса можно назвать необходимыми для познания, поскольку без них наше познание реальности было бы принципиально невозможным. Конкретизацией предположения о закономерности является предположение о законности реального; специализацией этого предположения о законности является каузальный принцип. (Поскольку предпосылка закономерности и каузальный принцип не являются необходимыми для существования реального, индетерминизм как таковой, вероятно, был бы возможен. Однако, на наш взгляд, аргументов против него гораздо больше, чем в его пользу).

Идеальные науки, такие как математика, основаны на фундаментальных суждениях II и III классов и поэтому являются априорными. Реальные науки используют фундаментальные суждения всех четырех классов. Использование перцептивных суждений придает реальным наукам характер эмпирических наук.

Идеальные науки имеют дело с идеальными объектами, то есть объектами, не имеющими реального существования; реальное существование может быть устранено путем абстрагирования. Возможны априорно-синтетические реляционные суждения о сущности идеальных объектов (например, чисто математических), постигаемых мышлением (возможно, создаваемых мышлением через определение), которые, в свою очередь, делают возможным математическое знание.

Реальные науки исследуют реальные объекты, объекты, которые реальны, т.е. существуют независимо от того, составляют ли они содержание мысли. Существуют не только конкретные, но и абстрактные реальные объекты, такие как удельный вес, интенсивность чувства, дух романтизма. Такие абстрактные реальные объекты играют очень важную роль во всех реальных науках, в естественных и гуманитарных, в психологии и культурологии.

Из общей реальности я могу непосредственно распознать только настоящее содержание моего собственного сознания. Предпосылка, лежащая в доверительной памяти, сначала делает прошлое моего собственного сознания доступным для моего познания. Затем предпосылка регулярности или закономерности реальности и каузальный принцип открывают для познания будущее, внешний мир, выходящий за пределы сознания, и психическую жизнь других людей, в целом внешний психический мир.

Поскольку мое собственное сознание, взятое само по себе, отнюдь не удовлетворяет предпосылкам законности и каузального принципа, эти предпосылки требуют допущения реальных объектов, выходящих за пределы сознания, объектов-в-себе, в частности, прежде всего причин моих ощущений вне моего сознания. Требуемый таким образом реальный внешний мир-в-себе должен быть понят так, чтобы удовлетворить предпосылку законности и каузальный принцип. Из этого, однако, сразу же следует, что этот мир-в-себе не является сам по себе непознаваемым. Различные сенсорные эффекты, например, также предполагают различные причины в мире-в-себе. Если ощущение возникает три раза подряд, то причина, выходящая за пределы сознания, также возникнет три раза подряд. Поскольку ощущения 3» существуют во времени, их причины в мире-в-себе также должны существовать во времени. Таким образом, в мире-в-себе мы можем распознать различные отношения, например, отношения различия, а также отношения числа и времени. Пространственное сопоставление и расстояние в восприятии должны основываться на определенных отношениях в мире-в-себе; в целом, структура отношений нашего эмпирического пространства должна соответствовать контексту отношений в мире-в-себе, чтобы мы могли говорить о внешних мир-пространственных отношениях и свойствах в переносном смысле.

Таким образом, трансцендентный сознанию внешний мир сам по себе не является непознаваемым. Числовые, временные и внешние мир-пространственные отношения в мире-в-себе могут быть познаны. Таким образом, обеспечивается основа для научного познания внешнего мира; эпистемологически обосновывается реализм, который можно назвать более критическим, чем наивный, и который весьма близок к физическому реализму.

Качества ощущений не должны приписываться объектам внешнего мира, вызывающим ощущения, поскольку причина не обязательно должна качественно совпадать со следствием. Однако качественно разные ощущения, например, красного и зеленого цвета, так или иначе будут основаны на разных внешних причинах. Качественные характеристики трансцендентных причин, объектов-в-себе, остаются неизвестными; таким образом, наш критический реализм приближается к феноменализму.

Исходя из вышеизложенных результатов, легко показать, что понятия вещи, субстанции и тела могут быть применены и к объектам-в-себе. За восприятием куска железа, например, стоит объект-в-себе, который можно описать как тело внешнего мира.

Вещи-в-себе, тела внешнего мира, выводятся нами из их эффектов. Таким образом, они представляют собой эффективные возможности, силы или комплексы сил. Это начало динамистической концепции природы (которая, однако, не обязательно должна превращаться в энергетическую). Таким образом, составные части материи, электроны и т. д., а также поля, исходящие от них, предстают как своеобразная структура сил, а материальный мир – как огромный, закономерно упорядоченный комплекс сил.

Если существование и узнаваемость трансцендентных сознанию тел внешнего мира обеспечены, то признание инопланетной души легко обосновать. За восприятием моего тела и тела другого человека стоят аналогичные тела внешнего мира. Если с моим телом, его органами и функциями связана душевная жизнь, то на основе предположения о правилах и законах, или, как можно сказать, на основе аналогии, можно предположить наличие связанной душевной жизни и в теле моего ближнего. Прямо или косвенно телесные органы (органы чувств и нервы), функции (смех, речь, письмо, строительство) и продукты душевных функций (слезы, письмо, здания) становятся физическими знаками для чужой души. Использование этих знаков, «метод физических знаков», является, наряду с самовосприятием, фундаментальным и основным методом гуманитарных наук, психологии и культурологии.

Предположение о бессознательной душе также основано на предположении о закономерности и каузальном принципе. Это предположение наиболее просто вытекает из феномена памяти; психовитализм распространяет его очень далеко.

Наши эпистемологические объяснения неоднократно приводили нас к границам метафизики. На самом деле она тесно связана с эпистемологией и должна опираться на нее. Метафизика – это наука, изучающая реальность в целом и ее составляющие как части реальности в целом. Поскольку вся реальность состоит из физического и психологического, проблема «разум-тело» должна привести в центр метафизики.

Из различных гипотез о теле-душе строго материалистические не работают, поскольку непосредственно воспринимаемые ментальные объекты, например, чувства, не обладают существенными характеристиками физических вещей и процессов. Различные параллелистические гипотезы в большей или меньшей степени затруднены тем, что структура сознания, как мы его знаем, сильно отличается от структуры мозга и телесных процессов. Некоторые формы теории взаимодействия не учитывают интимную связь между душой и телом. Меня больше всего устраивает та форма теории взаимодействия, которая признает, с параллелизмом, что все наши психические процессы связаны с телесными, но которая, отклоняясь от параллелизма, предполагает, что телесные процессы вызывают и влияют на психические процессы и что эти психические процессы целенаправленно направляют телесные процессы в сети проводящих путей мозга. Это предположение о том, что психическое влияет на мозговые процессы, вытекает и из более конкретных соображений (ср. с тем, что было сказано выше о гипотезах психической памяти). На это наводит сложная сеть проводящих путей мозга, в которой должны протекать и рассеиваться неуправляемые «слепые» материальные процессы. Это соответствует уже проявившемуся в повседневной жизни мнению, что душа играет направляющую роль в действиях людей и животных. Наконец, в их пользу говорит и то, что психические воздействия, оказывающие направляющее, руководящее влияние на физические процессы, вполне совместимы с законом сохранения энергии. Кстати, даже самые удачные эксперименты Этуотера не исключают минимальных нарушений принципа сохранения в нашем мозге, и если бы этот принцип потерял свою строгую обоснованность в результате взаимодействия в нашем теле, то с самого начала можно было бы ожидать лишь крайне незначительных отклонений в положении вещей.

Если рассматривать психическое не с точки зрения внутреннего восприятия, а как фактор, действующий в мозге, то оно предстает как сила или комплекс сил, оказывающих направляющее влияние на мозговые процессы. Если же в психических реалиях мы также видим способность к действию или силы, то указанный выше динамистический взгляд на материальный мир расширяется до взгляда на реальность в целом. Этот пандинамизм «означает, конечно, только то, что психические и физические строительные блоки мира представляют собой эффективные способности.

Если теперь те мировые блоки или силы, которые доступны нашему внутреннему восприятию, проявляют себя как психические реальности, то это наводит на мысль, что все мировые блоки или силы, даже недоступные нашему внутреннему восприятию, которые образуют физический мир, имеют психическую или психически родственную природу в соответствии с их бытием-в-себе или «внутренней» природой. Таким образом, мы приходим к своего рода панпсихизму: все, что реально, является психическим или связанным с психическим по своей внутренней сущности; более того, из этого следует, что то, что является психическим или подобным психическому по своей внутренней сущности, предстает повсюду как сила, когда мы постигаем ее «извне», из ее воздействия. Эта формулировка сильно напоминает психомонистический параллелизм, согласно которому все реальное является психическим по своей внутренней сути, но предстает как физическое при взгляде извне.

Однако пандинамистический подход и сама гипотетическая панпсихическая интерпретация не должны ослеплять нас тем, что в нашей метафизике сохраняется дуализм. Остается различие между «низшими» силами, лежащими в основе физического внешнего мира, и «высшими» силами, направляющими физические процессы в мозге, которые, в той мере, в какой они доступны самовосприятию, проявляют себя как психические реальности.

Теперь возникает очевидный вопрос: почему эти высшие, направляющие силы или комплексы сил не предстают перед нами в виде тел или компонентов тел. Первый ответ на этот вопрос заключается в том, что системы сил представляют собой тела только тогда, когда силы пространственно объединены подходящим образом. Тела можно представить как образованные из притягивающих и отталкивающих центральных сил, но не, например, из сил одного направления, которые одинаково сильны везде в направлении действия силы. Конечно, это не окончательный ответ на наш вопрос; он тесно связан с вопросом о том, что лежит в основе пространственных отношений во внешнем мире. Возможно, эта проблема когда-нибудь даст толчок дальнейшим метафизическим исследованиям.

Психовиталистическая гипотеза, усматривающая действительные принципы жизни в психических реалиях, взаимодействующих с физическими и химическими факторами организма, представляется весьма примечательной в связи с изложенными выше мыслительными процессами. Согласно психовитализму, разница между живыми и мертвыми основана на том, что в последних обитает и действует душа; где есть жизнь, там есть и одушевление. Предположение о том, что вся живая субстанция, например, все клетки и органы, одушевлены, может быть подкреплено рядом аналогий, соображениями преемственности и развития. В онтогенезе из оплодотворенной яйцеклетки появляется одушевленный головной мозг; не должен ли он также быть одушевленным? Но из яйцеклетки появляются все клетки и органы тела; если яйцеклетка оплодотворяется, то правдоподобно, что все клетки и органы оплодотворяются. Считается, что все живые существа произошли от простейших одноклеточных организмов; не будут ли они, а значит, и все живые существа, одушевленными? Растения также имеют органы чувств, поэтому не будут ли они также иметь ощущения, то есть психические импульсы? Эти и другие соображения говорят в пользу предположения, что все живое, будь то животное или растение, орган или клетка, обладает сознанием. А отсюда всего один шаг до психо-виталистического предположения, что душа является фактором жизни в организме, в органе и в клетке. Душа в организме определяет характер жизненных процессов, воздействуя на материальные события в живом веществе.

В этом мнении нас укрепляет рассмотрение феномена целесообразности. Дарвиновская гипотеза отбора и механистический ламаркизм не в состоянии полностью решить биологическую проблему целенаправленности. В некоторых случаях^, а именно в наших действиях, мы можем теперь непосредственно наблюдать, как организм приходит к целесообразным действиям. Здесь он обязан им руководству психологических факторов, таких как разум, опыт и т. д. Отсюда следует, что и другие функциональные явления в сфере жизни также обусловлены направляющим влиянием психических факторов. Эта психовиталистическая гипотеза целенаправленности была разработана автором по-новому (подобно С. Бехеру и О. Прохнову). Анализируя столь распространенный в царстве организмов «процесс проб и ошибок», то есть достаточно примитивные действия, он показывает, как очень простые психические факторы (восприятие, удовольствие и неудовольствие, память) уже могут приводить к возникновению феноменов целесообразности. Под влиянием внешних и внутренних раздражителей, особенно неприятных впечатлений и возбуждений, организм производит всевозможные бесцельные реакции движения, выделения, деления и роста клеток. Если одна из этих «пробных реакций» воспринимается как полезная, приятная или неприятная, она сохраняется организмом, его органами или клетками, усиливается и, если необходимо, воспроизводится в памяти при повторении стимула или ситуации. Таким образом, организмы, органы и клетки благодаря своим простым психическим способностям обучаются полезным, целенаправленным реакциям движения и выделения, процессам деления и роста клеток, сохраняя полезные реакции из обилия бесцельных реакций и отбрасывая бесполезные и вредные. Таким образом, под руководством души происходит отбор целесообразного среди процессов движения, выделения, роста и т. д. в организме.

Однако даже эта форма психовиталистической гипотезы не может полностью решить проблему биологической телеологии. Подобно дарвиновскому селекционизму и ламаркизму, она также терпит неудачу перед лицом «внешне полезной» целенаправленности, которую мы встречаем в ярко выраженной форме в некоторых галлах растений. Как организм – галловое растение – может производить нечто, полезное не для себя, а для совершенно постороннего организма – паразита, который производит галлы? Почему растение строит в галлах специально построенный дом для паразита, предлагая ему пищу и защиту? Чтобы сделать понятным этот «альтруизм» желчного растения, психовитализм должен предположить, что психическое в растении и психическое в паразите являются ветвями одного и того же супраиндивидуального психического, которое проникает в различные индивидуальные организмы.

Гипотеза о над-индивидуальной душе, которая своими ветвями проникает в отдельные организмы и отдельные клетки, может быть рассмотрена для многих проблем биологии и психологии; вспомните, например, о животных состояниях и других объединениях жизненных единиц, о различных «ясновидческих» и альтруистически-социальных инстинктах и чувствах у животных и человека. Учение о ведущей роли души в мире приобретает благодаря нашей гипотезе расширенное и усиленное значение. Весь ход развития жизни от самых примитивных начал до наивысшего расцвета цивилизации, возможно, представляет собой единый процесс, направляемый надиндивидуальным духовным существом, которое своими разветвлениями охватывает и затрагивает как низшие, так и высшие организмы. Таким образом, переживания, радости и страдания всех живых существ были бы в то же время переживаниями, радостями и страданиями этого единого духа жизни, который участвовал бы в восходящем развитии самой жизни.

Из таких эмпирически-индуктивно обоснованных метафизических помыслов вытекают не только дальнейшие метафизические гипотезы, но и этические убеждения. Альтруизм, распространяемый на все живое и одушевленное, приобретает, так сказать, метафизическую или религиозную санкцию. Сострадание, любовь, социальная совесть предстают как голоса сверхиндивидуального внутри нас.

Однако этика должна также попытаться ответить на вопрос о том, что имеет моральную ценность, независимо от метафизических гипотез. При этом ей придется опираться на теоретико-ценностные принципы. Только душа, духовное, имеет непосредственную ценность. И сам дух в конечном счете является той инстанцией, которая должна решить, является ли нечто духовное, переживаемое им самим, непосредственно ценным. Однако то, что переживается как непосредственная ценность, и есть истинное счастье. Разумные действия в конечном итоге будут направлены на то, что непосредственно ценно, на истинное счастье.

Должен ли я сейчас стремиться к своему истинному счастью или к истинному счастью всех духовных существ? В обеих целях есть что-то рациональное. Но разум, этот надличностный авторитет, скорее всего, примет решение в пользу надличностной цели. Как будущее истинное счастье само по себе столь же ценно, как и соответствующее настоящее, так и истинное счастье других столь же ценно, как и наше собственное. Обогащение всех духовных существ – вот более великая, более богатая цель. И только те, кто стремится к большему, чем собственное счастье, могут стать по-настоящему счастливыми.

Нравственно ценным является такое отношение, такая воля, которые имеют тенденцию к увеличению истинного счастья, непосредственно ценного духовного содержания, в мире. Перед человеком стоит нравственная задача – служить истинному счастью всех существ. По соображениям целесообразности ему придется начать с «ближнего», с члена семьи, с соотечественника, с того, кому он может помочь. Но забота о будущих поколениях также требуется нашей социал-демократической этикой. Это порождает важные социальные обязанности и альтруистически-социальную евгенику.

Самые важные факторы, способствующие истинному счастью всех живых существ, находятся в самом разуме и в отношении к нему. Развитие и культивирование этих факторов – главная задача воспитания и самовоспитания. Высшей целью воспитания представляется любовь, направляемая разумом, caritas sapientis.

Список публикаций

(Доклады и очень короткие статьи опущены).

Публикуется самостоятельно:

Der Begriff des Attributes bei Spinoza. In Abh. hrg. von B. Erdmann. Halle 1905. Philosophische Voraussetzungen der exakten Naturwissenschaften. Leipzig 1907. Die Grundfrage der Ethik. K?ln 0. J. (1907).

Der Darwinismus und die soziale Ethik. Leipzig 1909.

Gehirn und Seele. Heidelberg 1911.

Erziehung zur Menschenliebe und Helfersystem. Langensalza 1914.

Naturphilosophie. In Kult. d. Gegenw. Red. von C. Stumpf. Leipzig u. Berlin 1914. Weltgeb?ude, Weltgesetze, Weltentwicklung. Berlin 1915.

Die fremddienliche Zweckm??igkeit der Pflanzengallen und die Hypothese eines fiberindividuellen Seelischen. Leipzig 1917.

Demn?chst erscheint:

Geisteswissenschaften und Naturwissenschaften.

In Zeitschriften sind erschienen:

Experimentelle und kritische Beitr?ge zur Psychologie des Lesens. Zeitschr. f. Psychol. 36, 1904.

The Philosophical Views of Ernst Mach. Philos. Rev. 14, 1905.

Kritik der Widerlegung des Parallelismus auf Grund einer naturwissenschaftlichen Analyse der Handlung durch Hans Driesch. Zeitschr. f. Psychol. 45, 1907.
<< 1 2 3 4 5 >>
На страницу:
3 из 5