Логика Аристотеля. Первый том

Имена первого и второго намерения

(1) Поскольку в (предыдущей главе) было сказано, что одни имена являются именами первого намерения, а другие – второго, и поскольку для многих незнание значения слов дает возможность заблуждаться, то теперь необходимо мимоходом посмотреть, что такое первое намерение и что такое второе, и как они различаются.

(2) Прежде всего мы должны знать, что нечто в душе, способное обозначать нечто другое, называется намерением души. Как уже говорилось, подобно тому, как письмо является вторичным знаком по отношению к звукам – ведь среди условно используемых знаков звуки имеют приоритет, – звуки являются вторичными знаками для того, что намерения души являются первичными знаками. В этом смысле Аристотель говорит, что звуки – это знаки впечатлений в душе. То, что существует в душе, что является знаком вещи и из чего составляется мысленная пропозиция, иногда называют намерением души, иногда понятием души, иногда впечатлением души, иногда подобием вещи, а Боэций в своем комментарии к учению о пропозиции называет это познанным. … Всякий раз, когда кто-либо произносит устное высказывание, он предварительно формирует в своем внутреннем мире мысленное высказывание, которое не принадлежит ни к какой идиоме; это настолько верно, что многие часто формируют в своем внутреннем мире высказывания, которые они не могут выразить из-за неадекватности идиом. Компоненты таких ментальных высказываний называются понятиями, намерениями, сходствами или когнициями.

(3) Но что же это за нечто в душе, что является таким знаком?

(4) Надо сказать, что на этот счет существуют разные мнения: Одни говорят, что это не что иное, как нечто воображаемое душой; другие утверждают, что это некое отличное от акта познания качество, субъективно существующее в душе; третьи говорят, что это сам акт познания.

(5) В пользу последнего мнения говорит следующая причина: излишне, чтобы нечто было сделано большим, чем то, что может быть сделано меньшим. Все, что можно объяснить, предполагая нечто отличное от акта познания, с таким же успехом можно объяснить и без этого отличия, ибо акт познания может обозначать и означать нечто другое так же хорошо, как и другой знак. Поэтому нет необходимости предполагать что-то помимо акта познания.

(6) Эти мнения будут рассмотрены позже. Пока же достаточно знать, что намерение – это нечто в душе, что является знаком, который по своей природе может обозначать нечто, что он может заменить, или что он может быть частью ментальной пропозиции.

(7) Такой знак бывает двух видов: один – это знак вещи, которая сама по себе не является знаком, независимо от того, обозначает ли она также такой знак или нет. Такой знак называется первой интенцией. К этому виду относится то намерение души, которое может быть обозначено всеми людьми; и точно так же намерение, которое может быть обозначено всей белизной и чернотой, и так же в других случаях.

(8) Важно, однако, понимать, что первое намерение может быть понято в более узком и более широком смысле.

(9) В более широком смысле всякий интенциональный знак, существующий в душе, называется первым намерением, которое не означает только намерение или знак, независимо от того, понимается ли знак в более узком смысле как то, что обозначает таким образом, что может стоять за обозначаемое в высказывании, или понимается в более широком смысле как то, что обозначают синкатегорематические выражения (например, такие выражения, как каждый, один, никакой, рядом, только, как). Таким образом, ментальные глаголы, синкатегорематические выражения, союзы и т. п. можно назвать первыми интенциями.

(10) В более узком смысле первой интенцией называется только то ментальное имя, которое может заменить свое означаемое.

(11) Вторая интенция – это знак таких первых интенций. К этому роду относятся термины genus, species и т. п. Подобно тому как общее намерение говорится обо всех людях, когда я говорю: Этот человек – человек, Тот человек – человек, и точно так же обо всех индивидах, точно так же общее намерение говорится обо всех намерениях, которые обозначают и супонируют (обозначают вещи), когда я говорю: Этот вид – вид, Тот вид – вид, и точно так же в других случаях.

Точно так же, когда говорят Камень – это вид, Животное – это вид, Цвет – это вид, и точно так же в других случаях намерение обозначается намерениями, точно так же, как в высказываниях Человек – это имя, Осел – это имя, Белый – это имя, имя обозначается различными именами. И как имена второго именования условно обозначают имена первого именования, так и второе намерение неотъемлемо обозначает первое. И как имя первого именования означает иные вещи, чем имена, так и первое намерение означает иные вещи, чем намерения.

(12) Можно сказать, что второе намерение используется в более узком смысле для намерения, которое явно обозначает первое намерение; в более широком смысле для намерения, которое обозначает намерения и конвенционально используемые знаки – если таковые вообще существуют!

Текст 9: Summa Logicae I,14

Универсалии и частности

(1) Поскольку для логика недостаточно такого общего знания терминов, но необходимо иметь более точное знание терминов, поэтому после рассмотрения общих классификаций терминов необходимо в дальнейшем говорить о некоторых терминах, подчиненных рассмотренным до сих пор классификациям.

(2) Сначала будут рассмотрены термины второго намерения, затем – первого. Было сказано, что универсалии, род, вид и т. д. являются терминами второй интенции. Поэтому мы должны сказать кое-что о так называемых пяти универсалиях. Сначала, однако, следует обсудить общий термин «универсалия», который выражается каждой универсалией, и термин «особенность», который ему противостоит.

(3) Прежде всего мы должны понять, что единственное число понимается двояко. В первом случае имя единственного означает все, что одно, а не много. И так его понимают те, кто полагает, что всеобщее – это качество души, которое может быть выражено многими – не для себя, а для этих многих – и склонны говорить, что каждое всеобщее действительно и реально индивидуально, потому что, как и каждый звук, хотя он и универсален в силу учреждения, истинно и действительно един и один по числу, потому что он один, а не много, точно так же и намерение души, обозначающее несколько внешних вещей, истинно и действительно един и один по числу, потому что оно одно, а не несколько, хотя оно обозначает несколько вещей.

(4) «Единственное» понимается по-другому и означает то, что является одним, а не многими, и не может быть знаком нескольких. Если понимать «единичное» таким образом, то ни одна универсалия не является единичной, ибо каждая универсалия может быть знаком нескольких и может быть предикатом нескольких. По этой причине я говорю, что если называть универсалиями то, что не является единым по числу – понятие, которое многие приписывают универсалиям, – то ничто не является универсалией, если только не злоупотреблять этим словом, например, говоря, что народ является универсалией, потому что он не один, а много, но это ребячество.

(5) Поэтому следует сказать, что всякий универсал – это единичная вещь; он является универсалом только в силу своего значения, то есть потому, что он является признаком нескольких. И вот что говорит Авиценна в пятой книге своей «Метафизики»: «Духовная форма связана с множественностью; в силу этой связи она является универсалией, поскольку это намерение в интеллекте, чья связь не меняется, которая также является связью». И далее следует: «Эта форма, хотя она и универсальна по отношению к индивидуальным вещам, индивидуальна по отношению к индивидуальной душе, в которой она находится. Ибо это лишь одна из многих форм, находящихся в интеллекте».

Он хочет сказать, что универсальное – это единое намерение души, которое может быть выражено многими – не для себя, а для этих многих. Поскольку это форма, реально существующая в интеллекте, она называется единичной. Таким образом, когда частное понимается первым способом, оно говорится о всеобщем, но не вторым способом; так, например, мы говорим, что солнце есть всеобщая причина; и все же солнце действительно является конкретной и определенной вещью, и, следовательно, оно действительно является конкретной и определенной причиной.

Солнце называется универсальной причиной, потому что оно является причиной нескольких вещей, а именно: становящихся и тленных вещей в подлунном царстве. Его называют конкретной причиной, потому что это одна причина, а не несколько. Точно так же и намерение души называется всеобщим, потому что это знак, который может быть выражен несколькими; оно называется особенным, потому что это одна вещь, а не несколько.

(6) Однако следует знать, что всеобщее двояко. Одно – универсальное по своей природе, которое по своей природе является знаком, который может быть выражен несколькими, подобно тому, как, сравнительно говоря, дым по своей природе является огнем, стон больного – болью, а смех – внутренней радостью. Такая универсалия является исключительно интенцией души, так что никакая внематериальная субстанция или соответствующая случайность не является такой универсалией. Я буду говорить о таких универсалиях в следующих главах.

(7) От этого отличается конвенциональная универсалия. Так, произнесенный звук, который является качеством по числу, универсален, поскольку он является условным знаком для обозначения нескольких. Подобно тому, как звук называется всеобщим, он также может быть назван всеобщим. Но он обладает этим качеством не по своей природе, а по воле тех, кто учредил язык.

Текст 9: Summa Logicae I,15

Всеобщее не является внеположной вещью

(1) Поскольку недостаточно сказать эти вещи, если они не доказываются очевидными причинами, поэтому я привожу некоторые причины сказанного и подтверждаю сказанное некоторыми цитатами.

(2) Можно показать с помощью доказательств, что ни одна универсалия не является внементальной субстанцией.

(3) Во-первых, ни одна универсалия не является единой субстанцией и единой по числу. Если утверждать обратное, то из этого следовало бы, что Сократ – Сократ будет универсалией, поскольку нет никакой правдоподобной причины, по которой одна универсалия была бы единой субстанцией, а не другой. Ни одна субстанция не является универсалией, но каждая субстанция является одной и единственной по числу, потому что каждая субстанция либо одна, а не много, либо несколько. Если она одна, а не много, то она одна по числу, ибо это все называют единым по числу.

Но если субстанция есть несколько вещей, то она есть несколько частностей или несколько универсалий. Если верно первое, то из этого следует, что субстанция есть несколько частностей; по той же причине можно сказать, что субстанция есть несколько лиц; и тогда следует, что, хотя универсалия будет отличаться от частностей, она не будет отличаться от частностей. Если же субстанция – это несколько универсалий, то я беру одну из них и спрашиваю: либо она есть несколько вещей, либо она одна, но не несколько. Во втором случае это единичная вещь; в первом случае я спрашиваю: либо это несколько единичных вещей, либо несколько универсалий. В результате получается либо бесконечный процесс, либо приходишь к выводу, что ни одна субстанция не является универсалией, а значит, не является единичной вещью. Отсюда следует, что ни одна субстанция не является универсальной.

(4) Далее, если бы универсалия была субстанцией, существующей во многих частностях и в то же время отличной от них, то из этого следует, что она могла бы существовать без них, поскольку любая вещь, которая по природе предшествует другой, может существовать без этой другой благодаря божественному всемогуществу. Но этот вывод абсурден.

(5) Далее, если бы это мнение было истинным, то ни один индивид (b) не мог бы быть создан, если бы уже существовал другой (a), ибо (b) не мог бы быть создан из ничего, если бы всеобщее, которое в нем есть, сначала было в другом (a). По той же причине следует, что Бог не может уничтожить индивида определенного вида субстанции, не уничтожив в то же время других индивидов того же вида; ведь если он уничтожит индивида, он уничтожит все, что принадлежит сущности этого индивида; следовательно, он уничтожит и то универсальное, что есть в нем и в других; другие индивиды, таким образом, перестанут существовать, поскольку они не могут продолжать существовать без той части, которая выдается за универсальную.

(6) Кроме того, такое всеобщее не может быть представлено как нечто совершенно отличное от сущности индивида. Следовательно, оно принадлежало бы сущности индивида, а индивид, соответственно, состоял бы из универсалий. И таким образом, индивид был бы уже не индивидом, а универсалией.

(7) Далее, из этого следовало бы, что нечто из сущности Христа было бы несчастным и проклятым, ибо общая природа, которая действительно существовала в Христе и проклятых, была бы проклята, поскольку Иуда разделял бы ее. Но это абсурд.

(8) Можно привести множество других причин. Для краткости я опускаю их и подтверждаю тот же вывод авторитетами.

…(9) Из предыдущих и многих других авторитетов следует, что никакая универсалия не является субстанцией, как бы она ни рассматривалась. Поэтому созерцание рассудка не приводит к тому, что нечто является субстанцией или нет, хотя значение терминов приводит к тому, что имя субстанция может быть сказано о чем-то – не для себя – или нет. В этом смысле пропозиция Собака – животное истинна, если собака означает лающее животное, но не истинна, если выражение собака означает звезду. Но невозможно, чтобы одна и та же вещь была субстанцией в силу одного соображения, но не в силу другого.

Поэтому следует безоговорочно признать, что ни одна универсалия не является субстанцией, как бы к ней ни относиться. Каждая универсалия – это намерение души, которое, согласно вероятному мнению, не отличается от акта познания. Поэтому говорят, что акт познания, по которому я узнаю человека, – это естественный признак человека; естественный так же, как стон – признак болезни, горя или боли. А акт познания – это такой признак, который может обозначать людей в мысленных высказываниях, подобно тому как звуки обозначают вещи в речевых высказываниях.

(11) В пятой книге своей «Метафизики» Авиценна достаточно ясно говорит, что универсалия – это интенция души, в том месте, где он замечает: «Я говорю, что универсалии используются тремя способами. Ибо нечто называется универсальным потому, что оно действительно провозглашается многими, например, человеком; а универсалиями называется намерение, которое может быть провозглашено многими». И далее следует: «Всеобщее называется намерением; и ничто не запрещает предположить, что оно высказывается многими».

(12) Из этих предложений и из многих других отрывков ясно, что универсалия – это намерение души, которое может быть выражено многими.

(13) Это можно утверждать на основании разума, ибо всякая универсалия может быть, по мнению каждого, высказана многими. Но такой способностью обладает только намерение или условно используемый знак, а не субстанция. Поэтому только намерение души или условный знак является универсалией. Однако теперь я использую универсалию не для условного знака, а для того, что является универсалией по своей природе.

(14) То, что субстанция не может быть высказыванием, очевидно, поскольку если бы это было так, то высказывание состояло бы из отдельных субстанций. Следовательно, субъект находился бы в Риме, а предикат – в Англии, что абсурдно.

(15) Кроме того, высказывание либо находится в сознании, либо произносится или пишется. Поэтому его части могут возникать только как мысль, произнесенная или написанная. Но индивидуальных субстанций такого рода не существует. Поэтому можно с уверенностью сказать, что никакое высказывание не состоит из субстанций. Высказывание состоит из универсалий. Универсалии, таким образом, ни в коем случае не являются субстанциями.

Summa logicae by William, of Ockham, approximately 1285-approximately 1349.

Фриц Маутнер

Аристотель

«Логика Аристотеля – это логика Бога.»

Эти слова написаны от руки в моем старом греческо-латинском издании Органона. Они взяты из работы Гутке, некогда знаменитого, невероятно ограниченного и столь же невероятно верующего аристотелика из Кёльна на Шпрее.

Кроме того, Аристотель не раз сравнивался с Богом. В своей физике он говорит как человек, а в своей морали – как Бог. Испанский теолог считает, что Аристотель проник в тайны природы сверх человеческой силы; следовательно, ему должен был помочь добрый или злой ангел. Агриппа называет его предшественником Иисуса Христа. В таком почете Аристотель находился примерно пятьсот лет, с 12 по 17 век.

В огромной школьной системе этого времени он не был просто философом среди других, а «тем» философом. Некоторые противники, которые уже тогда высказывались, считали, что не могут бороться с ним как с другим недостаточным писателем; и для них он был велик как антихрист. Противники Аристотеля не смели намного меньше, чем противники Библии. Пятьсот лет учения Аристотеля о Боге и мире давили на умы как церковное догмат.