А на земле уже учли после полёта всё, им испытанное, и по одному на орбиту в дальнейшем после гибели Комарова запускать перестали. Только двоих и в скафандрах. Хотя однажды запустили и троих, как американцы. Но без скафандров. Чем это закончилось, все знают.
Почему без скафандров? Да просто места в них в кабине для троих не хватало. Пришлось пойти на грубейшее нарушение – даже катапульту убрать. Кто виноват и зачем такая спешка?
Ничего на это не ответил тогда генерал-полковник. А ведь это вопиющее нарушение систем безопасности. Ну да это всё сегодня уже можно найти в интернете.
Откуда шли тогда все команды догнать и перегнать? Про политбюро ЦК КПСС не все ещё забыли? У американцев полетели трое, а почему у нас меньше? Сейчас можно узнать, что на корабле, на котором полетел Комаров, нельзя было лететь – много недостатков и серьёзных – и на это есть его особое мнение. Но он полетел. Не полетел бы он, полетел бы Гагарин. Он был дублёром.
А к чему такая спешка? Да вот… Первое мая на носу. Присовокупили к празднику. Тогда у нас всё к праздникам революционным подгоняли.
А через 3 года после знакомства я узнал, что Германа Степановича не стало.
Ещё ранее, несколько лет назад в пилотском свидетельстве на последней чистой странице он мне оставил свой автограф. Хотя это было категорически запрещено.
– Не боишься, что документ сочтут не действительным? – спросил он.
– С такой-то подписью? – ответил я.
Тогда он достал визитку депутата Государственной Думы с уже званием генерал-полковника, с домашним и рабочим телефонами и сказал:
– Если будут проблемы – звони.
И пока Герман Степанович был жив, ни один инспектор не осмелился оспорить мой профессиональный документ. Только спрашивали, откуда я его знаю? Но после его смерти местные авиационные чиновники пытались моё свидетельство погасить, приказав сдать «испорченный» документ, считая его не действительным из-за посторонней записи.
И тогда мне пришлось бы пройти длительную мороку по сдаче экзаменов и зачётов в территориальном управлении, а, возможно, и на ВКК в Москве для получения нового свидетельства первого класса. Но я не сдал. Просто аккуратно заклеил страницу по краям бумагой того же цвета и от меня отстали.
Ныне свидетельство, с уже теперь отклеенной страницей, лежит дома, как память о встречах с простым и неординарным человеком. Визитка, которую он мне вручил на высоте 10 000 метров, тоже цела. И лежит дома в знак памяти вместе с уже теперь не действующим пилотским свидетельством.
Несколько раз эта визитка выручала меня, но только на земле.
– С такой визиткой, – сказал как-то один из штурманов, – тебе никакое начальство не страшно. Носи её с собой.
Как она мне в чём-то может помочь, я не представлял, но с советом штурмана согласился и положил его в чехольчик с водительскими правами. И ведь помогло. Как-то, спустя несколько месяцев, ехал на вылет и промчался по мосту через реку Белую вместо разрешённой зимой скорости 40 км/ч на скорости 80. На мостах зимой всегда ограничивают скорость, но асфальт был абсолютно сухой и сцепление прекрасное. И потому мало кто соблюдал ограничение. А на съезде с моста стояла машина ГАИ и останавливала нарушителей. Инспектор тыкал в экран радара с цифрой скорости и оформлял нарушения. А кому-то и не оформлял. За наличный расчёт. Дошла очередь и до меня.
Я был в форме и объяснение, что тороплюсь на вылет, не возымело результата.
– Все торопятся, – философски изрёк инспектор и открыл документы. Всё было: техпаспорт, страховка, права. А рядом визитка. Её-то блюститель безопасности движения и прочитал дважды. А я вспомнил штурмана: поможет ли?
– Откуда это у вас? – спросил инспектор.
Эх, играть – так играть!
– Вы не знаете, кому дают визитки такого уровня? – глубокомысленно ответил я. – Они на дороге, – кивнул на проезжую часть, – не валяются.
Ещё некоторое время инспектор держал в руке документы, решая, что же делать. Оформить штраф? Или взять наличными? Но наличные я не предлагал, а инспектор намекать на это не решился.
Оформить штраф? Чёрт знает, что из этого выйдет. И потому протянул документы и произнёс стандартную фразу:
– Езжайте, но больше не нарушайте.
И в это время со стороны города показались три длинные чёрные машины с мигалками, постоянно взвизгивая звуковыми сигналами.
– Стой пока здесь! – страж дороги быстро сунул мне в руки документы, отбежал и взял под козырёк, став лицом к кавалькаде, пронесшийся со скоростью не менее сотни километров в час. А второй инспектор даже выскочить из служебной машины не успел.
Так вот они, почему тут стоят. В одной из машин президент республики едет в аэропорт. Ныне президентов-то развелось много.
– А они не нарушают? – кивнул я вслед кавалькаде из чёрных машин.
– Слушай, лётчик, езжай-ка ты, пока я не передумал, – хмуро ответил на это инспектор.
Я запустил двигатель и покатил дальше, вливаясь в общий поток. Вот так выручила меня визитка Германа Степановича от явного штрафа. И выручала ещё дважды. Но однажды не помогла и она. Знал инспектор, что нет уже Германа Степановича.
А ныне на дорогах инспекторов уже и нет. Всюду навешали камеры. А им визитку не покажешь.
––
На кой фиг нам такой президент
«Путин о народе совсем не думает. Абсолютно!
Что? Кто это там вякает, что думает? Вы, что ли?
А я говорю, не думает! Посмотрите, какая грязь в вагоне!»
Монолог пьяного пассажира в загородной электричке
Правильно, мужик! Абсолютно не думает. Что грязь, грязь – это ерунда! У нас вон мусоропровод засорился, уже вторую неделю не работает. Приходится мусор в форточку выбрасывать. Это красиво, да? Некрасиво? А куда же его девать-то? На кухне складывать? А Путину всё это до лампочки. У него-то в Кремле такого нет.
А вы говорите, думает он. Там, где думают, в окна мусор не бросают. Мусорные баки для этого есть. Что? Почему я в окно бросаю? А потому, что все бросают. Чем я хуже?
Не-ет, раньше-то такого не было. Попробовали бы вы при Сталине засорить мусоропровод. Что? Не звезди, что при нём мусоропроводов не было. Были. Да и не в этом дело были они, или не были. Дело в другом.
Ты Колыму знаешь? Какую ещё реку! Петьку! Петьку Колыму. Да не знаешь ты его. Он моим соседом был когда-то. За политику сидел. Давно это было. Как за какую политику? Селёдку завернул, на закуску купив, в газету со статьёй и фото Сталина «Головокружение от успехов». Это про коллективизацию. Успехи-то тогда знаешь какие были! Не знаешь? Не то, что сейчас. У семи миллионов голова так закружилась от успехов, что их на радостях на кладбище с голодухи снесли.
Уж где он нашёл эту газету, ума не приложу – это же тридцатые годы! А газету он нашёл уже после войны. Сам-то он потом говорил, что на чердаке взял. Для разжигания печки газеты старые там хранил. Ну и получил 10 лет без права переписки с проживанием на Колыме.
Это край такой есть, а ты мне речка, речка! Как узнали? Так он селёдку-то под пиво купил, ну и развернул её в пивной за столиком. А там всякие сидели. Как узнали? Стукнул кто-то, куда надо.
А как же, тогда порядок был. Не то, что сейчас. Не успел Петька пиво допить, как приехали. Вот как оперативно при Сталине-то работали? К вам сейчас так быстро приедут?
Да тогда один хрен, что в печке жги, что селёдку заверни, статья одна была. Весь срок-то не отсидел, вернулся, когда Сталин умер. Вот и дали ему такую кликуху: Петька Колыма. Он потом с перепоя в колодец упал и захлебнулся там.
А вчера кто-то окурков в этот мусоропровод набросал – весь подъезд в дыму, не продохнуть. Паника началась. Пожар! – орут – пожар! Приехали пожарные, всё водой залили, свинство развели и уехали.
А кто убирать будет? Я? А вы мне всё: президент у нас хороший, нам не стыдно за него! А вот мне стыдно. Да разве при Сталине такое было возможно?
А взять лифты. Безобразие полное! В нём какие-то гады половину кнопок пожгли зажигалками, инструкцию по эксплуатации лифта выдрали со стены, и оплевали всё кругом. Стыдно войти в него. А лифт-то новый, только что поставили. Опять же, куда президент смотрит? Куда, я спрашиваю? Молчите? То-то! А я отвечу: никуда не смотрит. Ни-ку-да! Мы быдло для него. Вот и возникает вопрос: а на какой хрен мы его выбирали?
А посмотрите двери в подъездах. Кодовые замки переломали, некоторые варварски выдрали. Чего ты смеёшься? Смешно тебе, да? Плакать надо! И где, опять же, спрашивается, президент? А нигде! Не его это дело, видите ли! А чьё? Моё что ли? Мы зачем его выбирали? В подъезде темно, как у негра в этой самой, как её… ну, в этой… Все лампочки перекололи. А кто вставит? Кто? А вы – не стыдно, не стыдно нам за него! А мне вот стыдно! А президенту хоть бы хны!