Бывшие. Ты же сам от нас отказался

Дочка засыпает, а я наворачиваю круги по кухне, пока не слышу, как поворачивается ключ в замке. Застываю у окна, даже задерживаю дыхание.

Да что же такое? Руки потеют, сердце барабанит от предвкушения этой встречи. Марат был всего лишь моим европейским приключением, так что сейчас происходит?

Тихо опускаются ключи на полку шкафа-купе, шаги в направлении именно кухни. Марат как будто чувствует, где я. Останавливается в дверях, упирается плечом и головой в стену, смотрит.

– Ну, здравствуй, Лада, – тихо произносит.

Да, вчера не успели толком и поздороваться. Все было так спонтанно, неожиданно, быстро, непонятно. А сейчас мы вдвоем на кухне, в его квартире. И мне так… Я не могу разобраться с тем, что творится внутри меня. Жжение в груди, раздрай в голове, онемение в конечностях.

– Здравствуй, Марат, – ну хоть речь не подводит.

– Где твой ребенок? – спрашивает он, проходя дальше, и с каждым шагом становится ближе ко мне.

Это невыносимо. Он пахнет все так же… Сексом, уверенностью, интеллектом.

– Спит, – отвечаю, приоткрывая окно на проветривание.

Марат это, конечно, замечает и усмехается. Он знает о моей гиперосмии, небольшой, но именно из-за нее я и стала парфюмером. Никто не знал, никому не рассказывала, а с ним поделилась. Да, прав был Хичкок со своими незнакомцами. Именно со случайными людьми мы часто делимся тем, что не можем сказать близким. Ведь попутчиков мы больше никогда не увидим, и наши тайны для них не имеют никакого значения. Выйдет человек на своей станции и забудет о том, что слышал от незнакомого человека.

– Хорошо, – кивает Марат. – Значит, есть время поговорить. Присядь, Лада.

– И покайся? – качаю головой. – Прости, это нервное. Все, да? Мы больше не в Европе, не говорим об искусстве, о высоком? Жизнь. Сейчас Кира проснется, и мы уедем.

А хочу ли я уезжать? Снова расстаться вот так, как будто мы действительно случайные попутчики?

– Кира – это госпожа, – Марат словно меня не слышит, снова блещет эрудицией. – Красивое имя. Мою маму звали так…

Он задумывается, а я снова не дышу. Именно поэтому я так дочь и назвала. Мне понравилось. Я помню, как Марат говорил о своей матери. Необычная женщина, которая никогда не сдавалась.

– Спасибо, Марат, – говорю я, подходя к нему.

Мне так остро не хватало его все это время. И я только сейчас это понимаю, когда он рядом. Убедить себя можно в чем угодно, но когда вот он, рядом, все стены рушатся, все границы стираются, все убеждения можно засунуть в небезызвестное место.

– Рассказывай, Лада, – просит Марат, откидываясь на спинку кухонного диванчика.

О чем мне рассказать? О том, что я сдалась? Я ведь действительно сдалась, и два года не жила – существовала. Мне было плевать на любовниц Сергея, я бы была рада, если бы он развелся со мной. Но… его болезненная маниакальность стала моим адом. Я не понимаю, как можно настолько помешаться на человеке. Сергей получил то, что хотел. Я стала его женой, но не стала его женщиной, не любила его. И это его доводило до бешенства. Но я ведь и не обещала. Он надел мне кольцо на палец, он получил меня, но не мою любовь.

Я осталась там, в европейском туре, и Сергей видел, что мыслями я где-то далеко. Мое безразличие сделало его ещё более маниакальным. Он привык получать все, и я стала той добычей, которой охотник не может похвастаться.

– Марат, – я даже накрываю своей ладонью его руку, чтобы на моей коже остался его запах, – что ты хочешь услышать? Мой отец умер, я оказалась в капкане, где медленно сходила с ума, у меня есть только Кира, которой я не желаю такой жизни. Поэтому мне надо спрятаться, сбежать как можно дальше…

– Стоп! – прерывает мой поток слов Марат. – Я знал Ладу, которая не сбегала, а боролась.

– Знал – это глагол прошедшего времени, – усмехаюсь, замечая, как на поверхность стола падают мои слезы.

Глава 6

– И что мы сырость разводим? – спрашивает Марат. – Как говорит жена моего друга: Москва же слезам не верит. Если собралась реветь, то зря сюда приехала.

Только он так может. Вот так правдиво, но при этом мне хочется улыбнуться. Это же Марат… Тот самый Марат, с которым я путешествовала по Европе. И тогда он не притворялся – был собой. Мы оба были собой. Я настолько не была такой, какая есть, последние два года, а вот с ним – да.

Может, встреча с Маратом – это напоминание мне о том, что я забыла, каково это – быть собой.

– Жена твоего друга дело говорит, – смеюсь, вытирая слезы. – Это она на фото? – киваю в сторону комнаты, где стоит снимок.

– Она, – подтверждает Марат. – И я бы мог подумать, что ты сейчас ревнуешь.

А ведь я ревновала, пока он не сказал, что это жена его друга. Не имею права ревновать, но, увы, это не контролируется.

– Какая ирония, да? – спрашиваю. – Мы встретились случайно на дороге, хотя я даже не знала, из какого ты города.

– Иногда жизнь любит посмеяться над людьми или испытать их, – Марат смотрит куда-то в сторону. – Так зачем мы снова встретились, Лада? Точно не ради смеха, если ты сейчас плачешь.

А ведь я не собиралась. Наоборот, я рассчитывала, что все закончится, что мы с Кирой станем свободными и счастливыми. А сейчас слезы льются сами собой. Но чем их больше, тем свободнее я себя чувствую. Словно очищение через умывание слезами.

А встретились мы, наверное, для того, чтобы Марат узнал о дочери. Как он сразу не догадался за счёт имени? Или догадался, но молчит, потому что… Ему это не надо.

– Меня жизнь заставила выйти замуж, – я как будто начинаю оправдываться перед Маратом. – И такое бывает в наше время. Но сейчас отец умер, – снова начинают капать слезы, хотя я даже на похоронах не плакала.

Да, я выключила свои эмоции, когда Сергей мне надел на палец обручальное кольцо. Так было проще пережить. Отключиться – и все. Чтобы ничего не чувствовать. Но я сама согласилась. Я сама пошла на этот шаг, так что отступать… Идти всегда до конца. Только мало кто знал, что шла я в ЗАГС как на плаху. Это была моя казнь, хоть в тот день с утра я и узнала новость, которая изменила мою жизнь.

– Соболезную, – дежурно произносит Марат. – Но ты не права, Лада. Сбегать – это все равно не выход.

– Это был единственный вариант, – почти кричу. – Ты не представляешь, что он за человек. Он помешан на своей больной любви. И у него столько возможностей…

Сергей ведь догадывается, что Кира – не его дочь. Пусть кто-то и пытался найти в ней его черты, но идиотом он никогда не был. Но принимал все, потому что его одержимость перешла все границы.

– Я вообще не понимаю, как такое возможно, – Марат качает головой. – Мы же не в средневековье живём. И родить ребенка от нелюбимого человека. Знаешь, наверное, правду говорят, что мы любим своих детей настолько, насколько любим своего мужа или жену. Ну, то есть второго родителя. А дочь ты любишь, я это вижу.

И Марат прав. Пусть мы были случайными попутчиками, но я влюбилась. Я влюбилась так, как никогда до этого. Словно встретила родственную душу. Нам вместе было легко, интересно, хорошо. Я тогда списывала все на флер от курортного романа, но на самом деле не хотела признаваться себе, что влюбилась. Это было бы признать слишком болезненно. Тогда бы я точно сошла с ума, если бы позволила этому чувству завладеть собой.

– Марат…

У меня нет слов. Только его имя на устах. И оно звучит так правильно… Сергей часто будил меня среди ночи, злой, с бешеным взглядом, говорил, что я звала во сне Марата. А я его звала, только он не приходил и не приходил, пока я горела в аду, в который сама себя поместила.

– Лада, все неправильно. Ты понимаешь, что наделала? – спрашивает Марат. – Ты же умная женщина, надо было все решать по закону, а сейчас он не на твоей стороне.

– Я спасала свою дочь! – повышаю голос. – В первую очередь я – мать.

– Она и его дочь тоже, – Марат, судя по всему, думает, что я потеряла остатки здравого смысла.

Боже, сейчас или никогда. Не знаю, надо ли это Марату, но молчать больше не могу.

– Только по документам, – уже тише отвечаю.

Он хмурится, недолго молчит и следующий вопрос произносит глухо, будто слова ему даются с трудом:

– А сколько ей?