Александр Македонский: Сын сновидения. Пески Амона. Пределы мира

– В каком смысле? Приложи палец сюда, – велел Александр своему ассистенту, – чтобы можно было завязать нитку.

– В смысле… – объяснил раненый, задержав дыхание, – в том смысле, что я был против развязывания войны вместе с фиванцами и публично об этом говорил. – Он глубоко вздохнул, когда Александр завязал узел.

– Это правда, – шепнул Каллисфен.

– Я закончил, – объявил царевич. – Можно бинтовать. – И обернулся к Каллисфену. – Завтра покажи его врачу: если рана распухнет и загноится, придется делать дренаж, и лучше, если это сделает настоящий хирург.

– Как я могу отблагодарить тебя? – спросил Демад, садясь на койке.

– Благодари моего учителя Аристотеля, который научил меня и этому. Но кажется, вы, афиняне, не очень старались удержать его у себя…

– Это была внутренняя проблема Академии, город не вмешивался в это.

– Послушай меня. Может ли собрание войска принять постановление прямо здесь и дать тебе политическое поручение для всех афинян?

– Теоретически – да. Возможно, сейчас граждан с правом голоса здесь даже больше, чем в Афинах.

– Тогда иди поговори с ними, и пусть они дадут тебе поручение – договориться с царем об условиях мира.

– Ты это серьезно? – ошеломленно спросил Демад, одеваясь.

– Можешь надеть чистые одежды из моего сундука. Об остальном я договорюсь с отцом. Каллисфен найдет тебе место для ночлега.

– Спасибо, я… – только и успел пробормотать Демад, но Александр уже ушел.

Он вошел в шатер отца, когда Филипп ужинал вместе с Парменионом, Черным и несколькими командирами.

– Перекусишь с нами? – спросил царь. – У нас как раз куропатки.

– Их тут тысячи, – объяснил Парменион. – Утром они поднимаются с озера Копаида и весь день кормятся на реке.

Александр взял табурет и сел.

Царь успокоился и как будто пребывал в хорошем настроении.

– Ну, как тебе показался мой мальчик, Парменион? – спросил он, похлопывая сына по плечу.

– Великолепно, Филипп: он справился с задачей, как не справился бы и ветеран гетайров.

– Твой сын Филота тоже проявил в бою большое мужество, – заметил Александр.

– Что ты сделал с тем афинским пленником? – спросил царь.

– Знаешь, кто это оказался? Демад.

Филипп вскочил на ноги:

– Ты уверен?

– Спроси Каллисфена.

– Ради всех богов, пошлите скорее хирурга, пусть позаботятся о нем: этот человек в своих речах всегда отстаивал нашу политику.

– Я зашил его рану, иначе он бы сейчас уже истек кровью. Я предоставил ему некоторую свободу передвижения по лагерю. Полагаю, завтра он передаст тебе свои соображения по условиям мирного договора. Если я правильно понял, ты не хочешь войны с Афинами.

– Не хочу. Чтобы успешно воевать с приморским городом, нужно господствовать на море, а к этому мы не готовы. Я имел опыт с Перинфом и Византием и ухлопал кучу средств. Если у него есть предложения, я готов их выслушать. Поешь мяса, пока не остыло.

Первыми отчаянное известие принесли в Афины оставшиеся в живых после Херонеи. Весть о поражении, числе погибших и попавших в плен вызвала в городе плач, и многие не могли успокоиться, не зная, живы ли их близкие.

Потом пришел страх перед грядущим. Под копья встали даже шестидесятилетние. Рабам обещали свободу, если те поступят в войско.

Демосфен, все еще не вполне оправившийся от ран, призывал сопротивляться до конца и предлагал пустить в городские стены сельское население из Аттики, но все оказалось излишним.

Через несколько дней с македонским эскортом прибыл гонец от Филиппа и попросил разрешения выступить на общем собрании с предложением договора о мире. И представители народа с изумлением увидели, что предложение уже ратифицировано гражданами, попавшими в плен при Херонее, и утверждено Демадом.

Гонец вошел в большой амфитеатр, где под весенним солнцем сидели афиняне, и, получив разрешение говорить, сказал:

– Ваш соотечественник Демад, все еще гостящий у Филиппа, обсудил от вашего имени статьи мирного договора и добился условий, которые, как мне кажется, вы найдете выгодными. Царь вам не враг. Наоборот, он восхищается вашим городом и его чудесами. Скрепя сердце, ему пришлось выйти на поле боя, повинуясь просьбе бога из Дельф.

Вопреки ожиданиям оратора, собрание никак не отреагировало на его слова: афиняне молчали, тревожно ожидая услышать истинные условия. Посланник продолжал:

– Филипп отказывается от каких-либо репараций, признает за вами владение всеми вашими островами в Эгейском море и возвращает вам города Ороп, Феспии и Платею, которые ваши вожди уступили фиванцам, предав вашу вековую дружбу с этими городами.

Демосфен, сидевший в первом ряду, рядом с представителями правительства, прошипел на ухо ближайшему соседу:

– Но вы понимаете, что таким образом он оставляет за собой наши города на Проливах? Их он не назвал.

– Все могло бы обернуться и гораздо хуже, – ответил тот. – Давай дослушаем, что еще он скажет.

– Царь не требует дани или выкупа, – продолжал посол. – Он возвращает вам пленных и останки павших, чтобы вы могли с почестями похоронить их. Эта благочестивая миссия поручена лично его сыну Александру.

Взволнованная реакция аудитории убедила Демосфена, что его партия проиграна. Филипп коснулся самых нежных чувств афинян и послал самого царевича выполнить акт религиозной милости. Не было ничего более мучительного для семьи, чем знать, что тело их сына, павшего в битве, лежит незахороненное и стало добычей стервятников и собак.

– Теперь послушаем, что он хочет взамен за такое великодушие, – снова пробормотал Демосфен.

– Взамен Филипп не просит от афинян ничего, кроме дружбы. Ему требуется одно: только чтобы они стали верными союзниками македонян. Осенью в Коринфе он встретится со всеми греческими представителями, дабы положить конец вражде и непосредственно установить мир, а также объявить грандиозное предприятие, какого до сих пор еще никто не предпринимал и в котором всем надлежит принять участие. Это означает, что Афины должны распустить собственную морскую лигу и войти в единственно возможный всеэллинский союз, который Филипп сейчас создает. Этот союз положит конец вековым внутренним конфликтам на полуострове и освободит греческие города в Азии от персидского ига. А теперь, афиняне, с мудростью примите решение и дайте мне ваш ответ, чтобы я мог передать его пославшему меня.

Подавляющее большинство афинян одобрило эти предложения, несмотря на пламенные возражения Демосфена, который призывал город к борьбе против тирана до конца. Собрание выслушало Демосфена, но доверило ему только одно: огласить похоронное слово над павшими в битве. Документ, уже утвержденный Демадом, был еще раз ратифицирован представителями городских властей и отослан Филиппу.

Получив известие, царь немедленно послал Александра с вереницей телег, груженных прахом и костями погибших, уже кремированных на поле боя. Пленные опознали большинство из них, и, основываясь на этих сведениях, Евмен написал на каждой деревянной урне имя погибшего.

Неопознанных солдат сложили всех вместе на последние телеги, но врачи переписали внешность погибших, особые приметы, если таковые имелись, цвет волос и глаз.

Демонстрируя добрую волю, Филипп также приложил часть оружия и доспехов, чтобы облегчить опознание неизвестных воинов.

– Завидую тебе, мой мальчик, – признался он Александру, собиравшемуся в путь. – Ты увидишь самый прекрасный в мире город.

Пришли попрощаться и товарищи.